Он пожал плечами:

– На самом деле нет. Одно то, что я не издеваюсь над тобой, не делает меня хорошим. Я видел и слышал все эти оскорбления и ничего не сделал.

– Нэйтан, ты был…

– Когда я прочитал это стихотворение, я сразу понял, что его написала ты. И знаешь, о чем я подумал? – Теперь он действительно начинал рыдать и даже не пытался скрыть это. – Я вспомнил день, когда мы в первый раз встретились. Я выстрелил в тебя бумажным шариком, а папа сказал что-то вроде: «Мой сын никогда не поступил бы так с другим дитем Божьим». А потом я написал тебе записку с извинением, и ты ведь в самом деле меня простила! А я, дурак, за четыре года так ничему и не научился! Может, с тех пор я в тебя больше шариками и не стрелял, но ведь смотрю же, как над тобой издеваются, и ничего не делаю. Или, что еще хуже, смеюсь. – Он сделал глубокий вдох и вытер лицо. – Мне так жаль, Мэдди.

Я огляделась вокруг – убедиться, что никто не подслушивает. И очень на это надеялась, потому что так было бы только хуже – и для Нэйтана, и для меня. Хватит с меня уже неприятностей.

– Спасибо. Очень мило с твоей стороны. Но… – сказала я.

– Что? – не понял Нэйтан.

– Ну, не подумай ничего плохого, но ведь только оттого, что тебе меня жаль, ничего же не меняется, так? По-моему, так.

– Ну уж нет, – занял он оборонительную позицию. – Я собираюсь все изменить. Вот увидишь.

– В самом деле? То есть, конечно, сейчас ты говоришь об этом с таким пылом, и все дела… Но что будет завтра? А послезавтра, а еще через день? Одно дело жалеть, а другое – что-то предпринять. Так однажды сказал твой папа.

– Я что-нибудь придумаю, – упорствовал Нэйтан. – Вот увидишь.

– Да, – пожала я плечами, – увижу.

Тогда в его глазах загорелась та озорная искорка, которую я всегда помнила – такую искорку я видела в его взгляде каждый раз, когда он хотел обыграть меня в школьной викторине или обойти в конкурсе научных проектов.

– Ты ведь не веришь, что я могу тебе как-то помочь, да? – спросил он.

– На данный момент жизнь моя безнадежна. Так что, пожалуй, нет, – призналась я.

Нэйтан подумал еще с минуту. Затем встал, и на лице его засияла уверенная улыбка.

– Я принимаю вызов, – сказал он и медленно побрел с поля. – Увидимся завтра, Мэдди.

А я еще пару минут сидела на лужайке, наблюдая, как Нэйтан исчезает вдали. И сильно сомневалась, что он сможет осуществить задуманное и помочь мне. В тот момент своей жизни я сомневалась даже в том, что вообще достойна его помощи.

Но когда мы встретились в следующий понедельник, он свое слово сдержал – сделал все, чтобы окружающие меня заметили. Когда мы сталкивались в холле, он кричал «Привет!» и махал мне рукой. А если было время, задерживался около моего шкафчика – узнать, как у меня дела. Нэйтан даже слегка переусердствовал, и я уверена, что друзья его засмеяли, потому что такому, как он, не пристало быть снисходительным с такими отбросами общества, как я.

На второй неделе он стал подсаживаться ко мне за обеденным столом и знакомить меня со своими школьными товарищами. Никто из них особого энтузиазма, конечно, не проявлял, но здорово было уже то, что либо мое присутствие Нэйтана не смущало, либо он очень удачно притворялся. Несколько раз он даже провожал меня до дома, а однажды пригласил к себе домой, и втроем – я, он и Рэнди – мы играли в компьютерные игры. Мне было очень приятно провести какое-то время с ровесниками. И Рэнди был так мил, что позволил мне обыграть его.

В выходные на День памяти павших Нэйтан с родителями съездил на остров Галвестон. Оттуда он вернулся в крайне приподнятом настроении и рассказал, что нашел на пляже нечто, что изменит мою жизнь. Я ответила, что он и так уже много для меня сделал и не нужно продолжать, если ему не нравится. Но Нэйтан ответил, что не только хочет, но и уже придумал план – чтобы не забыть о своем замысле. Он считал, что провинился передо мной так сильно, что, чтобы загладить вину, придется в день совершать не меньше чем по семь добрых поступков.

Когда я потребовала от него детали плана, он достал из кармана семь небольших камешков красного цвета.

– Камни? – не поняла я.

– Да, камни, – сказал он, очевидно разочарованный моим отсутствием энтузиазма. – Но не просто камни. Камни помощи – так я их назвал. Но только никому про них не говори. А то точно подумают, что я спятил, – подмигнул Нэйтан.

– Но почему камешки?

– Не знаю. Я увидел их на пляже, и мне показалось, что они подойдут. Папа как-то купил машинку для шлифовки камешков – ими проложены дорожки у нас в саду. И мы с ним иногда отправляемся на поиски подходящих камешков. Вот я и подумал: если каждый день держать их в кармане, любопытно, за сколько лет они отшлифуются. К тому же они будут напоминать мне, что нужно не терять бдительность и приходить на помощь… тебе, ну или, там, кому-то еще, у кого неприятности.

– Но что ты делать-то с ними собираешься? – недоумевала я.

На лице Нэйтана отразилось разочарование – не мог понять, как же я сразу не догадалась. Но он пояснил:

– Ничего. В том-то все и дело. Просто я каждый день буду носить эти камни в карманах. А если совершу какой-нибудь хороший поступок, то переложу один камешек в другой карман. И больше ничего. Камешки просто будут в карманах, вне поля зрения, пока я не сделаю что-то хорошее.

– И сколько ты их там будешь держать? – все еще не понимала я.

Он засунул камни обратно в карман и пожал плечами:

– Я не знаю. Столько, сколько потребуется. – Он похлопал себя по штанине. – Это моя шлифовальная машинка. Пока не станут гладкими или пока я не умру. В зависимости от того, что произойдет раньше.

– Ты правда чокнутый, – усмехнулась я.

– Может быть, – засмеялся Нэйтан, – но если тебе все равно, может, я понесу твой портфель?

Глава 25

Когда наступило следующее лето, я думала, Нэйтан на все это время и вовсе забудет о моем существовании, но, как оказалось, я его сильно недооценила. Почти каждый день он приезжал ко мне на велосипеде – узнать, как у меня дела. В какие-то дни просто заходил поздороваться, в другие приносил книги, которые, как думал, мне должны понравиться. Иногда мы просто сидели на лужайке перед моим домом и болтали, а Элиза в это время собирала одуванчики. Но лучше всего были дни, когда Нэйтан приходил с Рэнди. Тогда мы втроем пекли печенье, пили лимонад или просто болтали обо всем подряд.

Учиться в восьмом классе было гораздо лучше, и все благодаря Нэйтану. Он просто не хотел сдаваться. Но что было особенно примечательно – его добрые поступки начали распространяться не только на меня. Я видела, как Нэйтан пытался быть дружелюбным со всеми вокруг – он стал совершать множество незаметных хороших дел. За тот год он действительно зарекомендовал себя как «хороший во всех оношениях парень». Казалось, все вокруг считали Нэйтана своим лучшим другом: спортсмены, болельщики, члены клуба вундеркиндов, драмкружок, ботаники, застенчивые дети, жирдяи и, конечно, такие ботаники-стесняшки-жирдяи, как я.

Странным образом – и к огромной моей радости, – чем добрее ко мне был Нэйтан на людях, тем меньше надо мной издевались другие школьники. И если вдруг он или Рэнди слышал, что кто-то меня оскорбляет, они просто подходили к обидчику и просили его так больше не делать – и тот действительно переставал!

Однако успеваемость моя по-прежнему была на нуле, да и выглядела я по-прежнему хреново. И дома дела шли не то чтобы шикарно. Но тем не менее жилось мне намного лучше, потому что теперь у меня было хотя бы два человека в школе, кому я оказалась небезразлична.

В последний день учебного года Нэйтана наградили медалями «Гражданин года» и «Ученик года», и обе он получил вполне заслуженно. Потом учителя раздали нам ежегодные выпускные альбомы, и каждый мог написать в них что-нибудь. Нэйтан нашел меня в толпе и написал что-то очень милое про то, что я солнышко и должна сиять ярче всех. Единственным человеком, кроме Нэйтана, который что-то написал в моем альбоме, был Рэнди, и, кажется, он родил что-то вроде «Так держать!». Расписавшись, Нэйтан сообщил, что будет работать в летнем лагере и мы уже не сможем так часто видеться на каникулах.

– Ой, – опечалилась я, – паршиво.

– Да, надо подзаработать. Папа говорит, что самое время начинать копить на колледж, – сказал Нэйтан.

А затем произошло самое лучшее событие за весь год: он наклонился и обнял меня. И долго не отпускал. Не думаю, что когда-либо до этого обнимала мальчика, разве что моего двоюродного брата – в детстве. К тому же все вокруг это видели. Я была на седьмом небе от счастья. Мне больше ничего и не нужно было тем летом. Я даже была согласна не видеться с ним эти пару месяцев. И дело не в том, что обниматься с Нэйтаном было романтично: я прекрасно понимала, что как девушку он меня не воспринимает. Просто это было… лекарство для моей души.

Следующий учебный год вообще стал для меня поворотным – и не только потому, что начался девятый класс. Хотя на предварительном тестировании я набрала максимально возможное количество баллов, из-за ужасной успеваемости меня упекли в коррекционный класс. Из-за этого мы с Нэйтаном почти перестали видеться на уроках, что меня расстраивало, если не сказать больше. В тот день, когда нам выставили оценки за первую четверть, Нэйтан навестил меня – узнать, насколько все плохо.

– Я бы не хотела показывать тебе дневник, – ответила я.

– Давай тогда я покажу тебе свой, – улыбнулся он.

– Пфф. Как будто я не знаю, что у тебя там одни пятерки! – хихикнула я.

– Да ладно, Мэдди. Покажи.

Я нехотя достала из рюкзака свой дневник и протянула ему.

– Вот. Читай и плачь. Когда я его увидела, у меня реакция была такая.

Нэйтан пару раз пробежал взглядом по строчкам и дипломатично заявил:

– Что ж, могло быть и хуже.

– Куда уж хуже-то? Одни двойки и тройки. Наверное, я бы завалила и физру, но, слава богу, наш преподаватель мистер Карр дружит с Грантом.

Кстати, еще кое-что необычное произошло в тот год: я теперь училась в той школе, где работал Грант, так что мы пересекались с ним и на общих собраниях, и в холле. Хотя мы никогда не разговаривали в школе и Грант не преподавал в классе конкретно у меня, я его частенько видела. Похоже, все школьники души в нем не чаяли, что было совершенно за гранью моего понимания. Да и преподаватели его любили, особенно незамужние училки. Я, однако, предпочитала его избегать.

– Посмотри на это с другой стороны, – посоветовал Нэйтан. – У тебя еще есть куча времени, чтобы улучшить свою успеваемость. Если поднатужиться, к концу первого полугодия все твои тройки превратятся в пятерки.

– Невозможно. Тогда мне придется приложить дополнительные усилия.

– А почему бы не постараться? Тебе что, это не по зубам?

– Ммм… Ну, во-первых, на мне все домашнее хозяйство. Да и к тому же… мне просто нравится быть середнячком. То есть я имею в виду, трудно быть ботаником, когда у тебя в дневнике одни тройки, верно? – улыбнулась я.

– Верно, – сказал Нэйтан, но его тон вовсе не свидетельствовал о том, что он со мной согласен.

На следующий день ко мне подошел Нэйтан. В руках у него была старая школьная фотография, на которой мы были вдвоем – учительница сфотографировала нас во время подготовки научного проекта для выставки. Честно говоря, узнала я себя на этом снимке с трудом: аккуратная одежда, милые кудряшки, улыбка, никаких лишних килограммов. К тому же лицо у меня было донельзя довольное – видимо, то, чем мы с Нэйтаном были заняты, мне нравилось.

– Я думал о тебе ночью, – сообщил Нэйтан. – И тут наткнулся в своем альбоме на эту фотографию.

– О, – закатила я глаза, – сам Нэйтан Стин думает обо мне по ночам? Не говори другим девушкам, обзавидуются ведь.

– Ой, прекрати, – отмахнулся он.

– Разве вчера у тебя не было тренировки по баскетболу и ты не задержался допоздна? – спросила я.

– Да. И?

– Ну, так насколько «ночью» это было? Твои душевные терзания обо мне, я имею в виду.

Теперь закатил глаза он:

– Ага, мечтай, что я о тебе «терзаюсь». В общем, я наткнулся на эту фотку и вспомнил про твои оценки.

– Что?

– Да… Я вспомнил, что ты сдалась.

– Вот спасибо, утешил…

– Говорю как есть. Ты сдалась, а теперь тебе надо забыть о том, что ты сдалась, – говорит Нэйтан.

– Двойное отрицание? – поддеваю его я.

Он снова закатил глаза, и я расхохоталась.

– А можно просто меня выслушать? Я же серьезно. Ты узнала девочку на фотографии или нет?

Я посмотрела на фото еще раз.

– Да… вроде бы.

– Я тоже… вроде бы. И знаешь что? Девочка на этом снимке – самая умная из всех, с кем я знаком. Она, может быть, даже самая умная за всю историю школы, в которой учится, но никто об этом не знает, потому что она слишком рано сдалась. Когда ты еще была ею, она не стеснялась того, что очень умная. Тебе было всего десять, а ты уже решала, в какой колледж пойдешь.