Кевин Милн - Шесть камешков на счастье

– Потому что так мне было проще заставить всех перестать от меня чего-то ждать, – отвечаю я, не отрывая взгляда от своего пальца.

– Ждать чего?

Мне становится смешно.

– Да всего. Что бы я ни делал, я обязательно кого-то разочарую. Ну и зачем тогда мучиться?

Чтобы привлечь мое внимание, дедушка выключает машинку. Мотор со скрипом останавливается.

– Поясни.

– Нечего тут пояснять. У меня никогда не было таких шикарных результатов, которых все от меня ждут. Возьмем, к примеру, мои оценки. Я учусь нормально. Но не лучше всех в классе. А папа с мамой учились на одни пятерки. И Элис. Та вообще просто гений. Я терпеть не мог показывать папе дневник – когда он смотрел на мои оценки, в его глазах я всегда видел разочарование.

– Ты никогда с ним об этом не говорил?

– Нет. Из этого вряд ли бы вышло что-то хорошее – он просто стал бы проявлять свое недовольство открыто.

Дед настораживается.

– А что с футболом? Разве ты не лучше всех играешь?

У меня снова возникает желание расхохотаться.

– Только тогда, когда мы выигрываем. А когда нет, я «недостаточно хорош» – слишком мало удачных бросков, плохо обращаюсь с мячом или не умею правильно перехватить подачу. А я терпеть не могу, когда всех подвожу.

Он кивает.

– Это все? Только оценки и футбол?

Наверное, мне не стоит продолжать. Я уже сказал более чем достаточно, но, кажется, останавливаться слишком поздно. Я качаю головой и вытаскиваю из кармана мешочек с сине-зелеными камешками, которые дала мне мама.

– А еще – вот…

– Но тебе ведь их дали только что, – усмехается дед. – Разве от тебя уже ждут чего-то?

Я наконец поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом.

– Я сын Нэйтана Стина. Знаешь, что это значит? Значит, что половина людей в этом городе знают, каким он был классным парнем, и того же самого ждут от меня. Так что в какой-то степени для меня даже было облегчением узнать, что он не… то есть был не без греха. Но для всех остальных он все тот же герой-благодетель. Посмотри его паблик на Facebook. Там какое-то нереальное количество комментариев про папины подвиги. И теперь он мученик – повторил подвиг Иисуса. А мне как теперь жить? Всю жизнь я старался быть на него похожим, потому что действительно им восхищался. Но иногда начинал задумываться: я совершаю хорошие поступки, чтобы помочь людям или чтобы угодить папе?

– Понимаю, – хмурит брови дед.

– А сегодня еще и мама с этими камнями – теперь-то мне уж точно не отвертеться. Она ожидает от меня такого же благородства, на какое был способен отец. Предполагается, теперь его место займу я. Вот только мне не кажется, что я смогу. В смысле, посмотри, что было на том футбольном матче… Я ничего не сделал в защиту Элис, а ведь она – моя родная сестра!

Дедушка долго молча глядит на меня. Обдумывает. В конце концов я устаю от тишины.

– И? Зачем ты купил машинку для шлифования?

Он тут же достает из кармана большой камень с зазубренными краями размером со все мои семь камешков.

– Для тебя, – говорит дедушка. Он открывает крышку машинки, кладет туда камень и закрывает крышку. – Чтоб ты увидел, как много нужно усилий и времени, чтобы сгладить острые углы.

– И что? – Я не вполне понимаю, что он имеет в виду.

– Смотри, машинка ведь всего лишь ускоряет процесс, верно? Например, если говорить про этот булыжник, – рано или поздно силы природы сделают его гладким, как стеклышко. Через много тысячелетий он будет выглядеть совсем иначе. Он станет ровным и блестящим. И проявится его внутренняя красота. А мой пластиковый «кофейник с мотором» только ускоряет это превращение.

– И почему для меня это так важно?

Дедушка улыбается, случайно касаясь пальцем машинки в том месте, где я касался ее.

– Потому что, нравится тебе или нет, ты тоже подвергаешься шлифовке, так что тебе стоило бы понять суть процесса – и принять его, – если сможешь. Вся наша жизнь – один сплошной шлифовальный станок, Тай, а мы все – камешки, которые кто-то туда положил.

– А как шлифуют меня?

Дедушка вскидывает брови, как будто я задал глупый вопрос.

– В основном с помощью испытаний. Людей подвергают испытаниям, которые на первый взгляд кажутся слишком тяжелыми. Болезни, смерти, голод и стихийные бедствия – вот лишь немногие из этих бед. – Он делает паузу. – Или смерть любимого отца.

– Или сына…

– Да, – вздыхает дед. – Или потеря сына… Но это большие испытания. А есть ведь еще масса маленьких, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Проходя через них, мы становимся чище и лучше.

– Например?

– О, они для каждого свои. Зависит от обстоятельств. Но они есть у каждого.

Дед снова делает паузу. Убирает палец с «кофейника».

– Когда я смотрю на Элис, мне кажется – и, думаю, ты со мной согласишься, – что ей трудно жить с ее ростом, она такая маленькая, и это, несомненно, влияет на ее самооценку. И, конечно, нелегко все время терпеть насмешки.

– А я?

Дед улыбается мне улыбкой человека, умудренного жизненным опытом.

– Думаю, свои испытания ты уже назвал, Тай. Получается, тебе трудно соответствовать ожиданиям, реальным или выдуманным.

– О, боюсь, что они реальны, дед. Поверь мне. И чем старше я становлюсь, тем они выше.

– Хорошо. Допустим, ожидания и правда есть. Можешь ли ты что-то с ними сделать?

– Да, уже сделал. Я ушел из команды, потому что, когда не играешь в футбол, от тебя ничего и не ждут в этом смысле. – Я поднимаю мамин кисет с камешками. – А если не помогаю другим людям, то никто не будет ожидать от меня повторения папиных «подвигов».

– А как же учеба? От нее ты тоже собираешься отказаться? Если не можешь учиться так же хорошо, как твоя сестра, надо завалить экзамены, чтобы учителя от тебя ничего не ждали?

– Нет, это было бы глупо. Я ведь хочу в колледж.

– Вот видишь. Пытаться избежать трудностей – все равно что пытаться вынуть камешек из шлифовальной машинки. Но даже если ты пытаешься избежать трудностей и думаешь, что тогда жизнь тебя не тронет, ты ошибаешься. Только тогда, когда мы принимаем вызов и пытаемся решать жизненные проблемы, мы замечаем в себе перемены. В таких обстоятельствах мы быстро избавляемся от неровных углов. Когда же мы стараемся уйти от проблем, нам удается лишь слегка замедлить скорость вращения шлифовальной машинки. Природные силы не прекращают на нас действовать, но это происходит иначе, и это «иначе» не всегда оказывается лучшим.

– Например?

– Допустим, ты действительно решил не стараться в учебе и завалил экзамены. Из-за этого не смог получить хорошее образование и найти хорошую работу. Но потом шлифовальная машинка под названием «жизнь» начнет обтесывать тебя с других сторон. Это неизбежно. И лучшее, что мы можем сделать, – изо всех сил стараться стать лучше.

Я на секунду задумываюсь.

– То есть ты думаешь, я должен вернуться в команду?

– А ты сам как считаешь?

Я пожимаю плечами.

– Все еще не знаю – папы ведь больше нет рядом.

Дед улыбается.

– Первый плей-офф через полторы недели, так?

Я киваю.

– Не хочу быть навязчивым, но я тут подумал, что все эти годы проводил с вами слишком мало времени, и хотел бы это исправить. И в день игры, неважно, останешься ты в команде или нет, я буду здесь. Конечно, твоего отца я заменить не смогу, но буду очень рад увидеть тебя бегущим по полю в свете прожекторов.

Я уже чувствую бремя ответственности.

– Я подумаю, – отвечаю. – Но ничего не обещаю.

Дед улыбается:

– Хорошо. А что насчет камешков? С ними ты что-нибудь сделаешь?

Я на секунду задумываюсь обо всех, кому мог бы помочь в школе. Смогу ли я стать для них «благодетелем»? Их ведь так много… как протянуть руку помощи каждому?

– Не знаю. До сих пор не уверен, что у меня получится.

– Ну, об этом тоже подумай. Но если решишь вдруг, что будешь продолжать дело отца, не считай это своей попыткой соответствовать чьим-то там ожиданиям… Пусть это будет потому, что ты сам так захотел.

Я молча смотрю на машинку, слушая, как в ней крутится камень.

– И как папе это все удавалось?.. – в задумчивости роняю я. – Как он стольким успел помочь?..

– Способ единственный, – отвечает дедушка тихо. – Один человек – одно доброе дело.

Линдси Бил Бергнер

28 октября

Мне сделали операцию на запястном канале обеих рук. Мой двоюродный брат, Нэйтан, вместе с семьей потратили три часа на дорогу, чтобы навестить меня. Нэйтан привез поесть, его жена подарила мне восхитительный букет, а дети вместе со мной сели смотреть кино и смешили меня. Этот поступок я не забуду никогда.

Сложив в карман камешки, я стою перед зеркалом в коридоре, проверяя, не видно ли их. Интересно, каким образом я должна помочь семерым? Впрочем, это ведь может быть мелочь… Я часто иду людям навстречу… Так что какие сомнения?.

Я продолжаю крутиться у зеркала. Из гаража возвращаются Тай с Тимом.

– Прекрасно выглядишь, мама, – с ходу говорит Тай. – Если, конечно, мое мнение тебе интересно.

Голос его звучит убедительно.

– Ничего себе, мой взрослый сын – и вдруг ни с того ни с сего комплименты. Чудеса – да и только! – недоверчиво хмыкаю я.

– Ну… ты ведь рассматриваешь себя в зеркале…

– Комплимент принимается. Благодарю. – Я улыбаюсь ему. – Можешь смело переложить один камешек в другой карман.

Тай отводит глаза.

– Нет, спасибо.

И тут вдруг раздается звонок в дверь. Я стою к ней так близко, что подпрыгиваю от неожиданности. Тим и Тай глядят на меня, а я делаю шаг к двери и смотрю в глазок. Когда вижу, кто пришел, что-то обрывается у меня внутри. Я быстро оборачиваюсь и шепотом докладываю:

– Мэделин Цукерман! Открыть?

– Пошли ее куда подальше, – советует Тай.

– Нет! – Это Тим. – Надо узнать, что она хочет.

– Но я не хочу с ней разговаривать, – говорю я.

Тим смеется.

– Уверен, Мэделин уже поняла это. Равно как то, что мы дома. А что, лучше погасить свет и ждать, что она уйдет?

– Да, в самом деле. Так было бы куда лучше, – отвечаю я. Но знаю, что так нельзя. С тяжким вздохом я открываю дверь. – О, привет, Мэделин. Какой… сюрприз.

На щеках Мэделин дорожки от слез, но в целом она держится неплохо.

– Я уже полчаса круги выписываю вокруг вашего квартала, – говорит она. – Я себя убедила, что все уже рассказала. Но почему-то… не могу… так что я… должна была зайти, чтобы увидеться… с Элис.

– С Элис? Это еще зачем? – недоумеваю я.

Колин и Элис были на кухне, но, должно быть, вышли посмотреть, кто пришел, потому что я вдруг вижу в коридоре обеих.

– Элис! – Мэделин на глазах краснеет. Слезы стоят у нее в глазах. – Вот ты где! – Она проходит в дом, позабыв, что я вообще-то ее не приглашала. – Как ты догадалась? Я знаю, что ты знаешь, но не знаю, как ты поняла это. Больше никто не знает, так что скажи мне: что тебе подсказало?

Моя дочь расплывается в блаженной улыбке. Конечно, я не берусь прочитать ее мысли, но по выражению лица могу сказать безошибочно, что она чувствует: ну вот наконец справедливость восторжествовала.

– Детский альбом, который вы нам показывали, – отвечает Элис для одной Мэделин, пока остальные судорожно пытаются осознать, что происходит. – Третья страница. Я увидела и все поняла.

– Что подсказало – что? – не выдерживаю я.

– Правду, – говорит Мэделин Цукерман совершенно убитым голосом. – О Нэйтане. Ваш муж, Хэлли, много кем был для меня: другом, соперником в учебе, защитником и самым близким другом. Кем угодно, но только не отцом моей дочери.

Все в прихожей одновременно выдыхают. Все, кроме меня. Может быть, и мне стоило выказать большее удивление, но после того, что Мэделин сказала нам вчера, я склонна считать ее просто сумасшедшей интриганкой. А интриг с меня уже хватит.

– Вы уверены? – спрашиваю я скептически. – Или это очередной способ сыграть на наших чувствах?

– Хватит с меня вранья, – заявляет наша гостья решительно. Затем, почти про себя, добавляет: – Я устала врать.

– Сейчас она говорит правду, мам, – шепчет Элис. – И я могу доказать это.

– Пожалуйста, – просит Мэделин, – позвольте мне рассказать самой. Мне еще нужно столько всего объяснить…

Она смотрит на Тима и Колин. Те оба в прострации.

– Всем вам…

Шерил Мехари

28 октября

Однажды Нэйтан и его сын Тай пожертвовали субботним утром, помогая мне почистить ковры. Они принесли с собой средство для мытья ковров, пропылесосили там, где я не смогла, и помогли мне переставить последние несколько вещей из гостиной и прихожей. У меня больное сердце, и без них я бы просто не справилась. Глядя на то, как изменилась обстановка в моей квартире, я почувствовала себя намного лучше.