Прикосновение к руке заставляет меня обратить внимание на Блейка. Он такой же незнакомец, но мне не нужно его бояться. Он как парень с рекламного плаката. Хороший горожанин, президент класса. Он, возможно, делает рекламу Бойскаутам, когда не помогает маленьким старушкам переходить дорогу.

Он единственный, с кем я должна чувствовать себя в безопасности.

— Хлоя, ты в порядке? — спрашивает он, положив руку чуть выше моего локтя.

— Нет, не совсем… — признаюсь я.

— С твоей головой все в порядке? Почему ты в грязи?

Как только он говорит это, мои пальцы нащупывают набухшую шишку прямо под затылком, и я вздрагиваю от боли. Что за чёрт? Когда это случилось?

— Полегче, — говорит Блейк, и я опасливо отступаю от него. Он игнорирует меня, подходит ближе, чтобы взять меня за руку. — Ты очень сильно ударилась. Не могу поверить, что ты не поехала сразу домой. Возможно, мне следует отвезти тебя в больницу.

— Я не ударялась головой, — говорю я, несмотря на то, что, очевидно, так и было.

И совершенно ясно, что он видел, как я ударилась.

Теперь он выглядит очень обеспокоенным, его брови нахмурены и в глазах печаль. Он не знает меня настолько хорошо, чтобы так беспокоиться обо мне. Или обнимать меня.

Мир начинает клониться, и мне приходится облокотиться на крышу моей машины, чтобы не свалиться в обморок.

— Хлоя, думаю, надо отвезти тебя в больницу, — медленно произносит Блейк. — Ты хотя бы знаешь, почему ты здесь? И почему ты такая грязная?

Я осторожно прикасаюсь к шишке, в надежде, что это даст мне ответы.

— Я не знаю. Я помню… — Я тяну, потому что не знаю, что собираюсь сказать. Я помню, как засыпала в аудитории. В последний вторник мая.

— Ты помнишь прогулку до моего дома прошлым вечером? — спрашивает он.

Прогулка с Блейком Таннером? Невозможно. Если бы Блейк передал мне салфетку в кафетерии, я бы обсуждала это с Мэгги еще дня три. Я бы не смогла забыть прогулку.

— Помнишь? — мягко повторяет он, и я чувствую, как его пальцы переплетаются с моими.

Его рука теплая и широкая, такой, какой и должна быть рука парня.

— Ты помнишь, как поскользнулась на крыльце? Тогда ты и ударилась головой. Хотя я и не понимаю, где ты так испачкалась.

Я снова дотрагиваюсь до головы, на этот раз сознательно отмечая холодные тёмные пятна на коленках моих джинсов. Это то, что случилось? Глупая травма головы или что?

Я хотела бы, чтобы это было правдой. Мне нужно, чтобы это было правдой.

— Поскользнулась на тротуаре, — автоматически лгу я, смотря на свои грязные коленки. — Я действительно устала. Мозг тормозит.

— Давай отвезу тебя домой, — предлагает он. — По крайней мере, твоя мама посмотрит.

Я оборачиваюсь на свою запорошенную снегом машину, затем на его сияющий, только что из гаража, Мустанг. В тёмном салоне, скорее всего, жарко. Возможно, если я присяду ненадолго, я все пойму.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — если ты уверен, что тебя это не сильно затруднит.

Он смеется над моей фразой, как будто смешно, что я вообще могу так подумать.

— Нет, Хлоя. Меня не сильно затруднит отвезти свою девушку домой.

Девушку?

Девушку??? Он сказал девушку?

Это же шутка. Зачем так шутить надо мной. Потому что я влюблена в него? Но кто нет?

Нет, это не может быть правдой. Блейк не стал бы ввязываться в шутки с малолетками. Ради Бога, он же состоит в школьном патруле.

Но это не может быть ничем другим.

Блейк не замечает, что я стою и моргаю, как рыба. Он берет скребок у меня из руки и выключает зажигание в моей машине, а затем блокирует дверцы. И по тому, как он уверенно возится с замками или с зажиганием, я понимаю, что он делал это раньше. С хмурым взглядом он протягивает мне сумку.

— Это было на полу.

— Спасибо.

Он улыбается и ведёт меня к Мустангу. Я верчусь, смотря, как он открывает пассажирскую дверь, а затем помогает мне сесть, как будто это самая обыкновенная вещь. Как будто я обычно не впадаю в экстаз от возможности посидеть в его машине.

Но когда я откидываюсь на кожаное сиденье, я не чувствую экстаз. Во всяком случае, я чувствую себя неловко. Даже слегка подташнивает. Я поджимаю ноги, не желая, чтоб грязь с моих ботинок попала на его чистый коврик.

Здесь восхитительно тепло, как будто сидишь у камина. Я втягиваю запахи новой машины и Блейка, и не знаю почему, но мне не нравится эта смесь. Блейк садится за руль, и мы быстро пристегиваем ремни безопасности в тишине. Затем он тянется за чем-то с заднего сиденья.

— Ты оставила свое пальто, когда выбежала сегодня, — говорит он и протягивает мне его. — Ты, должно быть, замёрзла.

Я запускаю руки под жёсткую красную шерсть. Это мое пальто, все в порядке. Я потратила на него небольшое состояние в начале второго курса, так что это не та вещь, которую я могу оставить валяться где-нибудь.

— О, спасибо. Должно быть, я ударилась головой сильнее, чем думала, — говорю я, обнажая зубы в некоем подобии улыбки.

Блейк прибавляет температуру и выруливает с парковки, не произнося ни слова. Он сразу сворачивает на главную улицу, не дожидаясь от меня пояснений, а затем сворачивает налево на Бирчвуд, что говорит о том, что он знает, куда ехать.

Когда он касается рукой моего колена, все мое тело сжимается от напряжения. Краем глаза я смотрю на него, но все выглядит так, как будто он не дурачится. Он расслаблен. Прикасаться ко мне естественно для него.

По необъяснимым причинам я уверена, что для Блейка всё действительно так. Он думает, что я его девушка.

Я игнорирую свою кружащуюся голову и пожатие руки Блейка и смотрю за окно. Краем глаза я вижу, что он смотрит на меня.

— Что за сумасшедшая ночь… — говорю я, понимая, что не могу сидеть в молчании вечно.

Сначала он не реагирует, но я замечаю, как сводит его челюсть, когда поворачиваюсь к нему.

— Да, — наконец говорит он. — Что ты помнишь?

Это странный вопрос. И краткий перечень. Темнота. Холод. Страх. Адам.

Я задерживаюсь на последнем чуть дольше, чем должна, в моих мыслях всплывает его образ.

— Это как пятно.

Он вздыхает, почти как актёр в театре.

— Я просто хочу, чтобы ты мне сказала, почему так напряжена. Это всё из-за отметки за Академический тест?

— Отметки по тесту?

Он поворачивается ко мне, наполовину закатывая глаза.

— Моя оценка не намного лучше, ты же знаешь.

— Но я не…

Я прикусываю язык, осознавая, что я, возможно, написала тест. Я просто не помню этого, как и многого другого.

— Я просто волнуюсь, — слабо говорю я, ожидая, что вернётся беспокойство. Но вместо этого я чувствую оцепенение. Тяжелое и давящее, как будто в полусне.

Ухх. Наверное, я переживаю шок. Просто прекрасно. Уж лучше это, чем приступы паники.

Блейк останавливается напротив моего дома. Я смотрю на темные окна. Венок на день благодарения, повешенный моей мамой, испускает теплый желтый свет. За всю мою жизнь дом никогда не казался таким милым.

— Ты хочешь, чтобы я зашёл?

— Нет, все нормально, — говорю я. — Я действительно устала.

Он кивает и склоняет голову.

— Эй, перестань переживать из-за отметки за тест. Ты в первой тройке, Хлоя. Ты одна из лучших.

Я открываю рот, чтобы сказать, что понятия не имею, о чём он сейчас говорит, но в этот момент он целует меня на прощание. И я не могу вспомнить, что хотела спросить у него, потому что это был Блейк. Блейк Таннер, целующий меня.

Я мечтала об этом, сколько себя помню. Но никогда в моих мечтах это не ощущалось так чудовищно неправильно.






Глава 4


Меня будит настойчивый звук электронного будильника. Должно быть, сейчас не больше 7 часов утра. Я так устала. Так уютно лежать в коконе из одеял.

Часы ревут, равнодушные к моему молчаливому протесту. Я поворачиваюсь, нажимаю на кнопку повтора и возвращаюсь в блаженное тепло моего одеяла. Еще пара минут, и я встану. Я мысленно подбираю свой гардероб. Мой голубой топик чистый? Хоть бы. Или я могу…

Мои мысли мгновенно останавливаются. Я вспомнила. Снег. Темнота. Блейк. Адам.

Я сажусь, просматриваю комнату и резко сдёргиваю с ног покрывало. Холодно и темно. Слишком холодно и темно для семи утра в мае. С дрожью встаю с кровати и ступаю на деревянный пол. Занавески в комнате плотно закрыты, ни один луч солнца не проникает по краям.

Я быстро тяну занавески, будто срываю повязку. Снаружи все ещё зима. Моя надежда умирает.

Со вздохом я прижимаю ладонь к холодному стеклу. Улицы выглядят волшебно, каждый дом и почтовый ящик покрыты снегом, таким же белым, как сахар. Как на Рождественской открытке.

Но я ещё не готова к Рождеству. Я готова к джинсовым шортам, сладкому чаю и длинным ночам с поющими в траве цикадами.

Я возвращаюсь в кровать и сворачиваюсь в клубок. Это был не ночной кошмар, на который я, засыпая вчера, так надеялась.

Теперь неприятная правда нового дня сводит мне зубы. Я теряю время. Большую его часть.

— Хлоя?

Голос моей мамы, поднимающейся по лестнице, знакомый и немного хриплый. Я думаю, она выпила недостаточно много кофе.

— Ты хочешь позавтракать, дорогая?

Нет. Я не хочу завтракать. На самом деле, я хочу вернуться на шесть месяцев назад.

Попытка позвонить Мэгз снова безрезультатна, поэтому я просто сдаюсь и спускаюсь вниз. Мама копается в холодильнике, её волосы обернуты полотенцем, а рубашка застегнута неправильно. Ничего нового. До тех пор, пока она не поворачивается ко мне, расплываясь в улыбке.

— Доброе утро, Суперзвезда. Хочешь овсянки, чтобы твой мозг работал лучше?

Ухх, что? Я моргаю несколько раз, а она просто смеётся, вытаскивая коробку черники и пару баночек йогурта. Это всё очень…странно. Мы никогда не завтракаем. По крайней мере, не вместе.

— Слишком рано, я понимаю. — Она кивает на чашку и блюдце на столе. — Твой чай готов.

Чай? В этом доме есть чай? Я не понимаю, о чём она говорит, и я слишком устала, чтобы заботиться об этом. Из кофейника поднимается пар, и я направляюсь к нему, чтобы налить себе кофе. Воздух движется, и на меня накатывает тошнота. Я ставлю кофейник обратно на подставку.

— Что случилось с кофе? — спрашиваю я.

Мама вздыхает и делает ещё глоток, а мой желудок невольно сжимается в протесте.

— Не начинай снова, Хлоя.

Мои руки начинают трястись. Я больше не могу выносить это. Мне слишком страшно.

— Мама, мне надо поговорить с тобой.

— О колледже Вассар? Дорогая, я знаю, что это звучит неубедительно, но с твоей успеваемостью, я считаю, что…

— Не о колледже Вассар, мам. Это обо мне. У меня неприятности.

Она смотрит на меня, её серые глаза наполняются беспокойством.

— Какие неприятности? Проблемы в школе? Дети в группе по Академическому тесту?

Я не виню её за вопрос. Если я отстану по некоторым предметам в школе, это будет значить, что я не раскрою мой потенциал.

— Нет. Я просто… Я забываю некоторые вещи.

От облегчения кровь приливает к её щекам.

— Конечно, ты забываешь вещи. Ты изнурена, дорогая. Ты училась днями и ночами, чтобы получить дополнительные баллы.

— Я думаю, это нечто большее, — говорю я.

Мысль о том, как я зарабатываю дополнительные баллы, кажется сумасшедшей. Я девушка, чей девиз — «играй сейчас, работай потом», и она знает это лучше, чем кто-либо другой.

Она задерживает дыхание, руки рассеянно движутся к горлу.

— Ты не думаешь, что это панические атаки? Снова?

Она почти шепчет, словно это какая-то грязная тайна. Она балансирует на острие ножа. Одно неправильное слово от меня, и она снова станет той матерью, которую я помню. Спокойной. Отдаленной. Расстроенной.

— Возможно, мне просто необходимо немного поспать, — со вздохом отвечаю я.

Мама кивает так быстро, как будто заранее знала ответ. Она убирает со стола, хотя я даже не тронула свой йогурт. Типично. Она улыбается и похлопывает меня в утешение, а затем поднимается по лестнице, и я остаюсь наедине с собой.

Напротив меня мерно гудит холодильник, и я бросаю взгляд на беспорядок, устроенный на дверце. Однажды я смотрела серию «Дейтлайн» о том, как криминалисты могут понять всё о тебе посредством копания в мусоре. У них бы получилось лучше, если бы они посмотрели на наш холодильник. Счета, фото с дней рождений, концертные билеты, записки, которые мы оставляем друг другу, — всё это прилеплено на нём слоями, так что трудно найти ручку, чтобы открыть эту штуковину. И сегодня в этой мешанине есть кое-что новое, на что я не могу перестать смотреть.