— Я помешал, Рид? — снова спрашивает Блейк холодным голосом.

— Нет, — говорит Адам, но его глаза смотрят в мои. — Определенно нет.

Он уходит. Я смотрю, как расстояние между нами увеличивается, и чувствую, что должна позвать его. Или бежать к нему. Это не имеет абсолютно никакого смысла.

— Мы опаздываем на английский, — говорит Блейк, направляя меня прямо к двери в конце коридора.

Ну вот, теперь я знаю, куда идти. Думаю, одна загадка решена. По моим подсчётам, одна из восьми миллиардов или около того.






Глава 5


В популярности есть несколько серьёзных преимуществ. Например, после каждого звонка рядом волшебным образом появляются люди, счастливые поболтать по пути до следующего класса, что действительно удобно, если вы понятия не имеете, куда идти.

Есть ли недостатки? Определённо, и главный из них — Мэгги, моя лучшая подруга, ни разу не была среди этих людей.

Я копаюсь в сумке в поисках ключей от машины и воздаю хвалу высшим силам, какими бы они ни были, за то, что у Блейка после занятий еще и тренировка. Потому что я не готова к очередной одной дозе его внимания.

Как только я завожу машину, кто-то стучит в боковое стекло. Я смотрю вверх, выдавливая на лице улыбку.

Эббигейл Биннс. Звезда 42-ой улицы в прошлом году и птица высокого полёта, машущая помпонами в команде поддержки с младших классов. Вообще-то мы не друзья, но она живет через три остановки от меня по пути школьного автобуса. Тяжело не любить кого-то, если он волонтёр в детской больнице и печёт печенье для своих соседей на Рождество.

Я опускаю окно.

— Привет.

— Привет, Хлоя. Мне жаль беспокоить тебя. Мой брат должен был забрать меня, но он застрял на работе. Есть шанс, что ты можешь подбросить меня по дороге домой?

— Конечно, — говорю я.

Эбби расплывается в улыбке на миллион долларов и забирается на пассажирское сиденье моей Камри. Мой отец купил эту машину, когда я родилась, и, думаю, он рассчитывает, что я буду пользоваться ей, пока не умру.

— Спасибо тебе огромное, — благодарит она, пристёгивая свой ремень безопасности, в то время как я начинаю выруливать с парковки.

Кто-то находится сзади моей машины, подходя так близко, что я могу задеть его. Всё, что я вижу — это серая толстовка, загораживающая задний обзор. Этого более чем достаточно, чтобы заставить моё сердце биться чаще. Адам откидывает назад капюшон и бросает на меня взгляд, который я не могу понять.

Эбби качает головой.

— У этого парня нет ни грамма здравого смысла.

— Да и не говори, — соглашаюсь я, но всё же поворачиваюсь, чтобы ещё раз посмотреть, как он уходит.

— Я всё ещё не могу поверить, что он набрал такое количество баллов для поступления в колледж, — говорит Эбби.

Я возвращаю глаза от зеркала заднего вида на неё.

— Серьёзно?

— Ну да. Его оценка успеваемости в этой четверти 3,98. — Эбби прикрывает рот, осознавая, что только что сказала. Она выглядит пристыженно. — Я не должна была этого говорить. Я подслушала это в кабинете. Честное слово, я не пытаюсь следить за ним.

Я улыбаюсь искренней улыбкой, в первый раз с того момента, как всё это закрутилось. И почему я не должна? Ходячая сплетница из Риджвью, штат Огайо, только что приземлилась в моей машине.

— Всё нормально, — успокаиваю я. — Это не похоже на разглашение грязной тайны.

Она хихикает.

— Возможно, он думает, что его успеваемость — это грязный секрет. Я, наверное, никогда этого не пойму. Так ты слышала о Джеймсе и Келси?

Я еду так медленно, насколько это возможно, пока Эбби рассказывает мне последние происшествия из общественной жизни в нашей школе. У неё находятся сочные комментарии по поводу всех и вся, что было бы забавным, если бы она не пыталась найти что-то хорошее даже в самом грязном случае. Она выглядит на семнадцать, но, послушав её речь, создаётся впечатление, что она восьмидесятипятилетняя вдова, которая посещает церковь три раза в неделю.

— Благослови её сердце, мы все совершаем ошибки. Это действительно стыдно для тех, кто не может справиться с этим, — говорит она, когда я поворачиваю на Бельмонт Стрит.

Здесь двухэтажные дома, будто вырезанные из печенья и похожие на мой, уступают историческим гигантам. Мама зовет их «Бельмонтскими Красотками». Она не ошибается.

Вот где живет Эбби, где пожизненно живут коренные жители Риджвью. Эти дома переходили из поколения в поколение. Я смотрю в окно, проезжая широкие подъездные дорожки, на большинстве из которых стоит знак против преступности с лозунгами вроде «Сохраним Риджвью чистым».

И, конечно, есть «королева» всего этого. Белый особняк с колоннами, окружённый кустами сирени, цветущими весной и покрытыми гирляндами на Рождество. Дом Миллеров: Айона, Квентин и их дочь Джулиен. У Джулиен больше научных и спортивных наград, чем у всего моего класса, и это не удивительно, ведь её родители легенды.

Что удивительно, на лужайке не хватает только тыквы и рогов изобилия. Миссис Миллер живет ради того, чтобы сделать свой дом подходящим к любому празднику и… погодите минутку. Где её занавески?

Что-то маленькое и белое возле почтового ящика зацепляет мой взгляд.

Я ударяю по тормозам, взирая на деревянный риэлтерский знак с надписью «НА ПРОДАЖУ».

— О боже, Хлоя, что случилось? Там собака? — спрашивает Эбби, поднося руку к горлу и обыскивая глазами дорогу. — Она уже убежала?

— Где Миллеры? — спрашиваю я, махая в сторону дома.

Эбби слишком обеспокоена несуществующей собакой, чтобы взглянуть на меня.

— О чём ты говоришь?

— О чём я говорю? Я говорю о Миллерах, о семье, которая жила здесь не меньше двенадцати миллиардов лет.

Эбби разворачивается и смотрит на меня так, словно я привидение. Её тёмные глаза становятся круглыми.

— Ты сейчас шутишь, верно? Они уехали в августе, Хлоя.

— Уехали? — переспрашиваю я, потому что мой разум отказывается понять это слово. Миллеры не уезжают. Они организуют всю благотворительность, даже праздничный парад в этом маленьком, Богом забытом городишке. Если они уехали, весь чёртов город погрузится в озеро Эри.

— Калифорния, — медленно говорит Эбби, выглядя немного бледно. — Ты помнишь их большой переезд в Калифорнию?

Я моргаю, но ничего не говорю. Потому что я скорее поверю в существование Снежного человека быстрее, чем в это. Миллеры не могли бы уехать дальше, чем на две улицы от обители своих предков, не говоря уже о двух тысячах миль.

— Хлоя, ты была на вечеринке по случаю их отъезда. Ты и Блейк, вы были там. — Она смотрит по-настоящему испуганно. — Ты типа прикалываешься или что?

Она хочет, чтобы я пошутила. Чёрт возьми, кто б меня так разыграл. Так что я вздыхаю и выдаю странный смех.

— Ухх, конечно. Просто… странно видеть их дом таким пустым.

Эбби сдувается, как воздушный шарик, тряся головой так, что её светлые волосы шелестят.

— Ты ужасна, Хлоя. Напугала меня до полусмерти.

Я выдавливаю улыбку, но она чувствуется слишком натянутой на моих губах. Ладони на руле становятся влажными. Ко всему прочему, мои колени трясутся, и я не знаю, как проеду ещё полквартала до дома Эбби.

Выйдя, она останавливается и удерживает дверь открытой. Воздух ледяной, и у меня раскалывается голова, так что я просто хочу, чтобы она ушла.

— Ты знаешь, я тоже считаю, что переезд был странным. Джулиен была странной последний месяц, как будто она едва могла вспомнить своё имя. Ты даже не можешь представить, сколько всего она забывала, это было… жутко.

Я ощущаю, как мои вены превращаются в лёд, но всё же заставляю себя ответить:

— Ну, я бы тоже выпала из жизни, если бы уехала за тысячу километров отсюда.

— Да, но… — Она замолкает, размахивая рукой. — А, ладно, неважно.

— Нет, скажи мне, — говорю я, хотя у меня плохое предчувствие, что мне лучше этого не знать.

Эбби качает головой.

— Ну, ты помнишь тот курс по психологии, который у нас был в прошлом году?

Я нетерпеливо киваю, потому что, конечно, я помню его. Это был в первый раз в моей жизни, когда я не пролистывала весь учебник заранее, просто для развлечения.

— Помнишь тот день, когда мы обсуждали фобии и страхи? Джулиен сказала, у её мамы был тяжёлый случай этого, эммм… сейсмо… — она запинается, вспоминая слово.

— Сейсмофобия, — подсказываю я. — Страх землетрясений.

Эбби кивает.

— Ты не думаешь, что это странно, когда кто-то, имеющий такой страх, мог переехать в Калифорнию? Я имею в виду, разве это не то место, где постоянно происходят землетрясения?

И правда.

Я смотрю на Эбби и думаю о пустом доме, о чём-то холодном и колючем, что ползёт вверх по моему позвоночнику. Я чувствую, как будто это всё как-то давит на меня, умоляя рассказать остальную часть истории. Но я не знаю остальную часть истории.

Или, по крайней мере, не помню её.

Эбби перехватывает свои книги и смеётся.

— Возможно, глупо с моей стороны думать так. Я уверена, у них были свои причины. Думаю, мы никогда не узнаем, что случилось на самом деле, пока не окажемся на их месте.

«Да, полагаю, ты этого не узнаешь. Особенно если ты не на моем месте».

Когда она закрывает дверь, я достаю телефон и набираю номер Мэгги. Звонок сразу попадает на голосовую почту, её мягкий голос звучит из динамика. Я хотела бы, чтобы у меня было больше времени подумать обо всём, потому что я не знаю, как это сказать. Но я знаю, что должна.

— Это я. Я знаю, что-то происходит с нами, и я уверена, что ты не хочешь разговаривать со мной, но я должна была позвонить. — Я делаю судорожный вздох. — Я напугана, Мэгз. Я думаю, что-то произошло со мной, и, что бы это ни было, это могло произойти и с Джулиен Миллер тоже.


***


Подъезжая к дому, я ожидаю, что мама и папа пораньше ушли с работы. Это «Среда Тако». Мы начали отмечать её, когда папа много работал, а мама защищала свою магистерскую степень. Так что один раз в неделю мы все собирались вместе.

Сначала мы готовили вкусные блюда: делали чипсы, сальса-бар и разные варианты начинок для тако. Большинство этого отпало в сторону через пару месяцев. Но, думаю, старые привычки умирают с трудом, потому что мы всё ещё брали мексиканскую еду на вынос каждый вечер среды и обычно приканчивали всё вместе на диване, смотря что-нибудь по телевизору.

Они смотрят на меня с соответствующими улыбками, когда я вхожу и вешаю свою сумочку и пальто. Я чувствую запах сальсы, вижу кукурузные оладьи и чипсы, поставленные на кофейный столик. Это простая, счастливая сцена. Я собираюсь съесть что-то возмутительно острое из этого всего.

Я не хочу делать это. Всё, чего я хочу, — это сделать всё возможное, чтобы быть новой версией меня, той самой, о которой они так долго мечтали. Возможно, они думают, что я наконец со всем разобралась. За исключением того, что я даже не могу вспомнить своё место на четвертом уроке по тригонометрии.

— Я думаю, со мной что-то не так, — признаюсь я, потому что больше нет смысла ходить вокруг да около.

Мама поворачивается первой, меж ее бровей появляется морщинка. Папа следует за ней, и его улыбка быстро увядает, когда он понимает, что я не шучу.

Они смотрят на меня с выражением всё возрастающего страха, который, вероятно, является отражением моего собственного. С тех пор как увидела пустой дом Миллеров, я была напугана до смерти. И я знаю, что сейчас выгляжу именно так.


***


Четырьмя часами позже я привязана к креслу в тестовой комнате в больнице, в которой остро пахнет дезинфицирующими средствам. Больничная одежда царапает мою кожу, несмотря на то, что я стараюсь не шевелиться, как они и просили.

— Ты отлично держишься, Хлоя! — уверяет меня тонкий голос из динамика. — Всё хорошо?

— Я в порядке.

Абсолютная ложь. Всё не в порядке. Каждый раз, когда вы проводите четыре часа, получая уколы и проколы, в то время как на вас надета больничная, хлопающая на ветру одежда, ничто не может быть в порядке.

По крайней мере, в этой тёмной машине никто не придёт светить мне фонариком в глаза или задавать те же самые пять вопросов, которые до этого мне задавали десять докторов и медсестёр.

Чтобы уберечь себя от неприятностей, я начинаю мысленно составлять список. Нет, с моим зрением всё в порядке. Нет, я не хочу спать. Нет, меня не тошнит. Нет, у меня ничего не болит. Да, у меня есть некоторые проблемы с памятью. Папа и я начали сочинять песню об этом после четвёртого человека, но мама бросила на нас взгляд, после которого могли увянуть даже вечнозелёные растения, так что мы перестали.