Все они в разное время, но с одинаковой настойчивостью пытались обосноваться в однокомнатной квартире Квасова.

Все-таки что ни говори, а воевавший мужчина в глазах слабого пола получает фору перед невоевавшим. Как медом намазаны им участники боевых действий, так и слетаются всякие бабочки – хоть какая-то компенсация за пограничное состояние психики…

Слетаются, а дальше по сценарию: «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк, а за ней воробышек прыг-прыг-прыг-прыг. Он ее, голубушку…»

Так вот, все дамы были выставлены за порог. Вежливо, твердо и без сожаления.

Некоторые рыдали, но Квасова не трогали женские слезы.

– А все-таки, – снова активизировался Сашка, – сколько тебе одному эту жизнь коротать? Ее и так немного.

– Тебе домой пора, – грубо намекнул Квасов и поднялся, пресекая дальнейшие попытки вызвать его на откровенность.

Сашка со вздохом вылез из кресла и направился к выходу, по пути допивая остатки пива. В прихожей всучил Антону пустой стакан и напомнил:

– Ресторан «Рояль», малый зал, девятнадцать ноль-ноль.

– «Рояль»? – поразился Антон. – Ему что, делать нечего?

– Таково желание полковника, – осклабился Саня, – не парься, все оплачено спонсором.

«Рояль» считался самым крутым закрытым клубом в городе, значит, камуфляжный комплект с тельняшкой, кроссовки, а также спортивный костюм отменяются.

– Епэрэсэтэ, – тихо выругался Антон, закрыл за Сашкой дверь и направился в комнату, где дислоцировался двустворчатый шкаф с парадными доспехами.


Симка провожала тетку на север, как провожают разведчика в тыл врага.

Никаких просьб и напутствий сказано не было, да и не надо было – все просьбы и напутствия были написаны жирными буквами на лбу племянницы.

Валентина допилась до такого состояния, что требовалось серьезное лечение.

Какое-то время Юлий пытался воздействовать на бывшую тещу, уговаривал лечиться, но дела вынуждали бизнесмена покидать городок, и в последний приезд Юн понял, что начались необратимые процессы – Валентина деградировала окончательно.

Вот тогда он и позвонил Валиной сестре.

Наина обсудила с племянницей ситуацию и решила сестру забрать к себе.

Если до отъезда Наины Симе хотелось зарыться в норку и тихо рассматривать свое горе, то после отъезда Наины Симке стало так тошно, что она боялась оставаться наедине с собой.

От Руслана по-прежнему не было вестей.

Инстинкт самосохранения шептал: надо вспомнить, что ты еще молодая женщина, и встряхнуться. Развеяться. Оттянуться.

Неужели существуют такие слова?

Впечатлительная Симка отдалась этой мысли целиком, и у нее, несчастной домохозяйки, тупой коровы, доильного аппарата, появилась почти маниакальная цель, не связанная с кормлением, стиркой, уборкой и походами по магазинам за продуктами.

Весь арсенал обольщения, оставшийся в наследство от нее самой – иной, молодой и полной жизни, был вывернут из ящика подзеркальной тумбы на постель.

Поначалу пальцы равнодушно перебирали коробочки, футляры, флаконы и пакетики. Она уже забыла, какое это удовольствие – пользоваться всей этой роскошью. Подводки, тени, тушь, румяна, тональный крем, лаки, помады – все то, что способно превратить любую Золушку в Королеву. Стыдно, но ведь она уже забыла, что и в какой последовательности наносится!

Симка выдавила на ладонь тональный крем и неуверенными движениями нанесла на скулы. Растушевала. Теперь можно наносить черты лица.

Накрасила глаза и обследовала себя тусклым взглядом.

Ой, Божечки, ой, миленький! В кого она превратилась? А это что?!! Симка в панике переместилась с зеркалом к окну. Так и есть: морщинка между бровей. Это от одиночества.

Вздохнув, Серафима добавила на внешний угол глаза коричневого тона, на скулы – бронзы. Третий сорт еще не брак.

Просто ей нужно на несколько часов забыть, кто она, свое прошлое и настоящее, сбросить шкурку лягушки, обернуться змеей и пустить яд под кожу какому-нибудь зазевавшемуся сатиру. Отравить, ослепить, оглушить. Залюбить до смерти.

Или пусть живет? Там видно будет.


С той минуты, как Симка открыла глаза и поняла, что не выживет, если не устроит себе праздник, в ней проснулась какая-то дьявольская предусмотрительность.

С особой тщательностью она сцеживала молоко, стерилизовала и ставила бутылочки в холодильник.

Послеобеденный сон Мадины Сима сократила до минимума, оставшуюся часть дня заставила девочек будить, тетешкать и не давать спать Мадине, в результате чего младшая дочь успешно была доведена до истерики и к восьми вечера заснула мертвым сном.

Сжигаемая адским пламенем, Серафима встала под душ и совершила все ритуальные действия с каким-то особым значением. Умастила гелем горящую кожу, растерла щеткой, вымыла и высушила под феном волосы.

Точным движением с первой попытки обвела лисьи глаза черным карандашом, наложила несколько слоев туши на ресницы, надела приготовленные брюки и черный блузон с вырезом, в котором была видна полная грудь в обрамлении черного гипюрового бюстгальтера.

Постояла перед зеркалом, пытаясь понять, чего не хватает. Вспомнила и пришла от себя в ужас: туалетная вода! Как можно забыть о туалетной воде?! В кого она превратилась?

Брызнула на шею из флакона, принюхалась – вот так, теперь от нее не несет парным молоком. Теперь можно вызывать такси.

Еще один, контрольный взгляд в зеркало. Меховая курточка, шпильки – никакая она не мать троих детей, а молодая красивая женщина с будущим.

А вот и такси.

С инфернальным блеском в глазах Симка умостилась позади водителя – худого дядьки с куперозным носом – и севшим от страсти голосом велела:

– Самый крутой ресторан в городе, шеф!


«Рояль», – прочитала Симка неоновую вывеску и расплатилась с таксистом.

Готовность укротить судьбу была написана на лице многодетной матери, и она шагнула в ярко освещенный холл, как бестиарий на арену.

– У вас заказан столик? – Сколько раз она слышала этот вопрос далеко отсюда, в другой жизни, где еще присутствовал Руслан.

Охранник – препятствие на пути к цели, которое умеют обходить опытные лоцманы. Симка была опытным лоцманом.

– Отдельный столик для Юн-Ворожко заказан на восемь тридцать. Если эта дура опять все перепутала – уволю, – не моргнув глазом пожаловалась Симка.

Главное – не дрогнуть под пронзительным взглядом качка охранника.

Симка не дрогнула.

Охранник оказался чутким парнем, и Серафима, грациозно ступая, просочилась в зал с приглушенным светом.

Навстречу выдвинулся метрдотель – приятный мужчина лет под сорок, с бабочкой под воротничком белой накрахмаленной рубашки:

– Добрый вечер?

Факт, что свободных столиков нет, не смутил Симку – в этот вечер ей покровительствовали нездешние силы. Она взяла мужчину под руку и, не дав опомниться, зашептала сочными губами:

– Молодой человек, видите ли, меня муж бросил, а у нас трое детей. Мне очень нужно развеяться. Вы меня понимаете? – Глубокий мерцающий взгляд проникал в самое сердце.

– Понимаю, – кивнул метрдотель, наслаждаясь созерцанием глаз, блестящих, влажных губ и молочной груди дивы.

– Сделайте столик. Я вас отблагодарю, – заговорщицки прошептала дива.

Интересно, красотка имеет в виду финансовый эквивалент или какой другой? На проститутку не похожа, но способна на многое, судя по горящему взору и лихорадочному румянцу.

Распорядитель выбросил белый флаг и сложил оружие к ногам шикарной блондинки:

– Попробую что-нибудь придумать для такой очаровательной особы.

Вторая линия обороны была прорвана.

В небольшом зале, куда проводил Симку метрдотель, играл оркестр: скрипка, виолончель и фоно. Исполняли что-то жалостливое, и у Симки сразу возникло подспудное подозрение, что она попала не по адресу, но отступать было поздно.

Пока сбежавшая пленница «Агуши», почасового кормления и памперсов делала заказ, пока картинный красавец, похожий больше на конферансье, чем на официанта, нес выпивку – коньяк в пузатом графине, успела позвонить Танечка.

– Мамочка, – голос дочери дрожал от напряжения, – ты во сколько вернешься?

Симка не для того весь день пилила оковы рабства, чтобы вот так, без боя сдаться и вернуться из-за столика в шикарном ресторане домой, где упорным молчанием сводил с ума телефон, а в каждой комнате, как в засаде, ожидало по ребенку.

– Доча, я только что уехала из дома, – напомнила она Татьяне, – ничего не произойдет, если вы побудете без меня пару часов.

– Дина проснулась, – все с теми же вибрациями в голосе пожаловалась Танечка.

Отчаянный крик малышки отлично был слышен в трубке, но Симка отключила все рецепторы и не дрогнула:

– Пить хочет или соску.

– Давала – не берет.

– Танюш, мы же с тобой договорились: ты дашь маме отдохнуть.

– Хорошо, я еще попробую, – сникла Танюшка и отключилась.

С получением удовольствия следовало поторопиться, потому что в любой момент своенравная Фортуна могла передумать и отвернуться от нее, блудной дочери.

Кощунствуя, Симка по-быстрому влила в себя коньяк и уже через несколько минут попала в ту точку алкогольного опьянения, когда психологические барьеры уже сметены, но на ногах еще держишься.

Просто поужинать и вернуться домой Симке было скучно – не для того она вырвалась на волю. Как застоявшаяся в стойле кобыла, она жаждала свободы, действий и событий: танцев, сумасшедшего веселья, смеха и поклонников. Хотя бы одного, но крутого.

Обследовав зал наметанным глазом, Симка убедилась, что над ее Днем взятия Бастилии нависла нешуточная угроза: свободных мужчин в зале не оказалось.

Мужчин нет. Времени нет. Музыки – тоже нет, потому что это – все, что угодно, только не музыка. Это жалоба на судьбу, а у нее и своих жалоб – девать некуда. Вдобавок снова позвонила дочь и, чуть не плача, сообщила:

– Мам, Динка орет, ничего не помогает, ни соска, ни вода.

Симка едва не прослезилась от умиления: вот какая у нее старшая дочь!

– Перепеленала?

– Перепеленала, – был ответ.

– Танюшка, – язык уже самую малость заплетался, – ты у меня такой мо-ло-дец, ты все умеешь. Покорми мелкую. Давай, доча, действуй-з-злодействуй.

– А ты скоро?

– Дай мне еще часик, а?

– Ма! Она орет!

– Есть, наверное, хочет, покорми, – выдала указание мать семейства и нажала на отбой.

Этот звонок подтолкнул Симку к действию, и она не совсем твердой походкой направилась к исполнителям изысканно-печальной музыки, перекочевавшим в дорогой кабак прямо с хоров католического собора.

– Слушайте, парни, – Симка попыталась пощелкать пальцами, но пальцы соскальзывали, щелчок не получался, – что за тоску вы тут разводите?

– Бах, симфония ре минор для виолончели, – подмигнул тот, что сидел ближе к Симке, – пианист.

– Кому она нужна? – поразилась Симка.

Пианист даже не успел растеряться. Рядом с подвыпившей блондинкой возник метрдотель и потеснил от сцены:

– Девушка, пожалуйста, пройдемте со мной. – Похоже, чутье подвело его: великолепная блондинка оказалась банальной, да еще скандальной шлюхой и теперь от нее предстояло технично отделаться.

– О-о-о, – поплыла Симка, – ты отличный парень, тебя как звать?

Парень с беспокойством оглянулся на компанию за банкетным столом, приглушив голос, представился:

– Михаил.

– О-о-о! – продолжала умиляться Симка. – Какое имя замечательное! Миша, скажи ты им, пусть сыграют что-нибудь человеческое. Я заплачу! Ребята, вы лезгинку умеете? – Она раскрыла черную вечернюю сумочку, украшенную стеклярусом и стразами, вынула несколько долларовых купюр и помахала сотенной перед пианистом.

Почему-то хотелось именно лезгинку. Нет, конечно, они с Русланом танцевали много чего еще, но к лезгинке Сима питала особую нежность.

Когда Серафима плыла по кругу, а Русик со сдержанной страстью наскакивал и пленял, Симке казалось, что никаких преград между ними нет и быть не может. Наверное, это и была ассимиляция в чистом виде.

Интересно, что делает сейчас Руслан? Спит? У них там сейчас ночь. А если не спит, думает о ней? Или…

– Лезгинку! – снова потребовала Симка и, обманув бдительность Михаила, оказалась на возвышении для музыкантов.

– Куда?! – Михаил устремился за воительницей и резче, чем хотел, сдернул со сцены.

Неудачно спрыгнув, Сима подвернула ногу и мешком повалилась на гладкий пол, увлекая за собой метрдотеля.

Михаил, падая, успел перевернуться и накрыл взбалмошную бабенку собой.

– Миша, ты что делаешь? – мяукнула Симка. После коньяка тяжесть мужского тела показалась волнующей.

– Сейчас, сейчас, – бормотал Михаил, испытывая вину за превышение полномочий.

– Пусть сыграют, – позволив поднять себя, возобновила требования Симка, – это ресторан, в конце-то концов, а не похоронное бюро!

– Это не ресторан, – шепнул Михаил, – это закрытый клуб.