Брюнетка оказалась зажатой между двоими рычащими, готовыми сцепиться мужчинами и коротко взвизгнула.

– Ты из-за этой шмары на друга руку поднял? – Рано выцветшие глаза Виктора с болью смотрели на Антона.

– Сам ты… – открыла рот Симка, но вовремя вспомнила про кулаки.

– Кончай базар и выметайся отсюда, – прохрипел Виктор, зажатый со всех сторон качком охранником и друзьями, – лезгинку в другом месте будешь танцевать, сучка.

Грудь у Симки от страха и обиды ходила волнами. С гордо поднятой головой она направилась к столику: нужно было срочно принять несколько капель, чтобы успокоиться.

Плюхнулась на стул и нащупала под рукавом дыру: блузон треснул по шву.

Красавец официант с улыбкой киногероя быстро и элегантно сменил блюда, наполнил бокал, пожелал приятного аппетита. Мерзавец.

Все мерзавцы.

Давясь слезами, Симка хлопнула коньяку и еще не успела почувствовать успокоительное действие алкоголя, как опять зазвонил телефон – Танечка.

– Мам, Мадина заснула.

– Спасибо, доча, – горло перехватило, – одна ты меня понимаешь.

Коньяк был настолько хорош, что утешал уже одним своим видом. Симка с вызовом огляделась и влила в себя остатки.

Скрипка рвала душу, но сунуться к музыкантам Серафима не отважилась, хотя краем глаза видела, как Виктора вывели из зала. В конце концов, она здесь, и она устроила этим козлам…

Последнее слово осталось-таки за ней! Век будут помнить.

Не успела Симка насладиться победой, как над столом горой навис Антон:

– Сворачивайся, соседка, поехали. – Взять бы тебя за шкирку и вытолкать взашей, читалось в его взгляде.

Симка снизу вверх смотрела на выбритый подбородок Квасова и не двигалась.

– Ты сегодня сам на себя не похож. Куда делся твой стильный камуфляжный прикид?

– Сдал в химчистку.

– А-а! Так ты еще и аккуратист?

Соседка уже бесила Квасова. Антон лелеял мечту уйти из заведения с податливой девочкой, Натали: Витька пригласил для него такую карамельку – одалиску, скромницу и прелестницу. От одного имени эрекция делается, а он, вместо того чтобы охмурять девушку, нянчится с чужой женой, матерью троих детей. Так ведь недолго и альтруистом прослыть, а то и (тьфу-тьфу-тьфу) пацифистом.

– Слушай, – Симка хмыкнула, вспомнив что-то забавное, – а здесь что, правда гей-клуб?

– Ты все-таки нарвешься сегодня, – пообещал Антон.

Серафима поджала губы. Захотелось побольнее ужалить стратегического врага.

– Если это не гей-клуб, то вали отсюда, не отсвечивай, может, я кого-нибудь подцеплю, – наконец, произнесла она томным голосом и снова потянулась к коньяку.

Ладонь Антона сжала вытянутое горлышко графина.

– Я же сказал – хватит.

Симка выдала свою лучшую улыбку:

– Да, мой господин.

Против воли губы Антона растянулись в улыбке, лицо приняло самодовольное выражение. «Господин», вопреки ожиданию, лег на душу.

«А она ничего так себе». Под влиянием «господина» Антон согласился признать очевидное, сделал знак официанту и распорядился хозяйским тоном:

– Рассчитай-ка девушку.

– Минуту. – Вышколенный парень исчез из вида.

Симка оглядела стол, выбрала закуску, подцепила на вилку и отправила в рот.

– Поем, тогда и поеду, – поделилась планами Сима.

Антон с удивлением обнаружил на столе не менее десятка блюд. Рыба, мясо, колбасы, грибы, оливки и маслины, соусы, три салата – Симка, похоже, собиралась всерьез предаться пороку чревоугодия.

– А тебе не вредно столько есть, соседка?

– Мне – не вредно.

Мать семейства снова потянулась к графину.

– Хватит, – снова вмешался несносный сосед.

Телефонная трубка рядом с Симкиной тарелкой яснее ясного говорила: папаша ребенка должен выйти на связь.

– Ждешь звонка? – Квасов не узнал своего голоса – столько в нем было незнакомых оттенков.

В отличие от Квасова Симка моментально разложила на составляющие эти оттенки: кроме любопытства, имели место ревность, сочувствие и робкое заигрывание. И еще нечто такое, от чего из глаз фонтаном брызнули слезы: слабенькая, как недоношенное дитя, надежда. Надеждюшечка.

Ну вот, не хватало только истерики, подумал Квасов.

Реветь в заведении, где полно людей, – просто глупость. К тому же это пьяные слезы. А женские пьяные слезы в заведении – это уже совсем дурной тон. С манерами, в самом деле, у соседки напряженно. Приехала в ресторан одна, без спутника… «Незнакомка», епэрэсэтэ.

Эх, не его она жена… Антон усилием остановил себя.

Не стоит заниматься самообманом. Статистика подтверждает: каждый четвертый участник боевых действий получает прицепом статус бывшего мужа. Нельзя осуждать за это простых тетех: ветеран не похож на обычного рядового мужа с его футболом, пивком, рыбалкой, грязными носками и торопливым совокуплением по утрам. Здесь все гораздо круче. К грязным носкам, рыбалке, пиву, футболу и торопливым совокуплениям прилагается скверный характер человека, неспособного к уступкам.

– Давай вставай, поедем домой, – заерзал Антон.

– Ага, – высморкалась в салфетку Симка, – сейчас все брошу и пойду. Посмотри, сколько я всего заказала. Слушай, Антон-как-тебя-там, посиди со мной, а?

– Квасов Антон Васильевич, – представился Антон.

– Давай, Антон Васильевич, выпьем, а то от одного твоего вида слезы наворачиваются, а я плакать не планировала сегодня. – Симка подвинула соседу чистый фужер и тарелку, которую между делом освободила от колбасной нарезки.

– Ничего себе – слезы наворачиваются! Да ты только что ревела в три ручья, – заметил Антон.

– Ой! – махнула вилкой Сима. – Подумаешь, всплакнула. Реветь – это совсем другое. Это процесс длительный, часа на три, не меньше.

Все-таки женщины – существа с другой планеты. Нормальная мужская слеза бывает скупой. А женская слеза – такого даже выражения не существует. Применительно к женщине слово «слеза» употребляется только во множественном числе: фонтаны, реки, потоки, водопады, моря.

– Если не хочешь выхватить – собирайся, – напомнил Антон.

– Квасов, давай выпьем на дорожку.

Антон не заставил себя упрашивать, разлил коньяк (не по-братски: себе больше, соседке – меньше), сделал маленький глоток и посидел, прислушиваясь к послевкусию. Коньяк был, определенно, хорош.

Однако… Эта штучка, его соседка, привыкла пить и есть по-царски.

Квасов из вредности опрокинул содержимое фужера прямо в желудок – как водку.

– Ну кто так пьет коньяк, Квасов, – вздохнула Симка, – колхоз ты «Красный богатырь».

Антон угрожающе задвигал стулом.

Плевал он на церемонии и политесы с высокой колокольни, и на эту дуру с выводком детей плевал. Пусть сама разбирается с Витькой.

– Разливай по последней, на посошок, – махнула рукой Симка, не обращая внимания на зверскую физиономию соседа.

– Сама разольешь.

– Я думала, ты мужчина. «Думала – мущина, что за чертовщина», – дурным голосом проорала Симка, изображая Бабу-ягу из мультика.

Ухмыляющийся официант положил на угол стола открытку с чеком, Симка полезла в сумочку-клатч.

Квасов побагровел. Сидел, точно кол проглотил, и не смел возразить – у него в кармане сиротливо скрутились две купюры достоинством в тысячу. Эти две тысячные уличали Квасова в несостоятельности. На пиво, такси и, может, еще на креветки ему хватило бы. На большее – нет, да он и не рассчитывал сегодня тратиться на дорогую телку… И уж тем более, на соседку – названую сестру.

– Вставай, уходим, – очнулся Квасов, лишь только официант отошел от стола.

– Никуда я не пойду, – заартачилась Симка, – я есть хочу.

И, демонстрируя нешуточный метаболизм кормящей матери, Симка налегла на горячее.

Соседка уплетала с таким аппетитом, что Квасов моментально ощутил острый приступ голода: он даже не успел толком выпить, не говоря о том, чтобы закусить. Так хотелось плюнуть на все, вернуться за стол к своим, где в одиночестве грустила Натали, одалиска, скромница и прелестница, а не возиться с соседкой. Но кто знает, что взбредет в голову этой дурочке Юн-Ворожко? После коньяка шустрая соседка могла выкинуть какое-нибудь новое коленце, а он дал Виктору слово, что она больше не возникнет и не возмутит спокойствие ветеранов запрещенными танцами либо провокационными высказываниями.

Провокационным в их среде считалось много чего.

Например, лояльность к нохчам – чеченцам, якобы защищавшим свою землю от Российской армии. Или поддержка (не только на деле, но и на словах) Березовского, генерала Лебедя и предателей демократов, устроивших мир на костях братишек.

Может, соседка является адептом Березовского? Его тайным агентом?

– Заберешь с собой, – подсказал выход Квасов, – дома доешь.

– А вот это уже жлобство, Антон Васильевич, – пристыдила Антона Симка.

– Ну да, ты у нас крутая и можешь позволить себе выбрасывать бабки на ветер.

Антон опять подозвал официанта.

– Слушай, друг, давай, вот это, – палец очертил над столом круг, – собери нам с собой.

Парень прикрыл глаза:

– Сейчас все сделаем.

Пользуясь тем, что сестренка сосредоточенно пилила ножиком в тарелке, Антон бросил вороватый взгляд на ложбинку между полными грудями.

Грудь соблазнительно волновалась в такт движениям руки. Хм. Если бы у него была такая грудь – что бы он чувствовал? Возможно, хотел, чтобы ее – грудь – ласкали…

Квасов от неожиданности поперхнулся. Он что, извращенец, склонный к инцесту? Так пялиться на сестренку и думать о таких непристойностях может только извращенец или… Квасов осекся. Или жертва целибата.

Сколько у тебя, Антон Васильевич, не было женщины? Месяц или больше?

К счастью, официант принес бумажные пакеты, со знанием дела разложил провизию и скрепил края степлером, и Антон счастливо избежал разговора по душам с самим собой – Сима, мы уходим, – твердо заявил Антон, поднимаясь, и даже вынул вилку из руки сестренки.

Симка поставила локти в стол и обняла ладонями щеки:

– Антон Васильевич, кажется, я напилась и не могу идти.

– Встала и пошла, – прорычал Квасов, мигом забыв о нежной инцестуозной любви, – а то тебя вынесут сейчас вместе со стулом.

Симка быстро оглянулась на банкетный стол.

Подруга Виктора буравила Симку выразительным взглядом, в котором читалось желание депортировать соседку Антона в страны третьего мира.

– Вот сволочи, – прошептала Симка, поднимаясь, – и чего взъелись, спрашивается?

– Как-нибудь объясню, – невразумительно пообещал Антон, пропуская даму вперед.

– Слово?

– Слово.

В такси Симка угнездилась на заднем сиденье «жигулей», рядом с пакетом, полным снеди, и тут же отключилась.


…Пожалуй, впервые за последние полтора года Антон возвращался домой с вечеринки голодным и практически трезвым.

«Сейчас доставлю эту убогую домой и вернусь к ребятишкам, – пообещал себе Квасов, – дома-то все равно жрать нечего».

– Здесь направо, – подсказал он таксисту, – осторожно, лежачий милицейский. Так, снова направо. Первый подъезд.

Машина замерла у крыльца, водитель заглушил двигатель, и в наступившей тишине Антон услышал художественный свист. Свист доносился с заднего сиденья.

Еще надеясь на ужин в компании братишек (а если повезет, то и на вечер с Натали), Квасов гаркнул:

– Подъем!

Симка не шелохнулась.

Антон вышел из машины, открыл дверь в салон и бесцеремонно встряхнул убийцу-планов-на-вечер-соседку:

– Приехали, сестренка, просыпаемся.

Симка натянула воротник на ухо и жалобно заскулила:

– Еще чуть-чуть. Я сейчас.

– Нет, подруга, ты и так испортила мне вечер, так что давай поднимайся. – Квасов ухватил Симу за шкирку, испытывая недостойное ветерана и участника мстительное чувство, и потянул из салона.

Ворча и стеная, цепляясь за все выступающие предметы, Симка наконец выкарабкалась на улицу и поежилась:

– Фу, холод какой. Где это мы?

– Дома. – Квасов заглянул в машину. – Шеф, не обождешь пяток минут? Я девушку провожу и поедем.

– Хорошо, я только развернусь, – отозвался таксист.

Прихватив пакет с ресторанными изысками, Квасов подтолкнул сонную Симку к освещенному крыльцу:

– Вперед и с песней.

На воздухе Симка почти пришла в себя и бойко зацокала каблуками по ступенькам.

Пока парочка преодолевала подъем, таксист завел «жигули» и сдал назад, туда, где между деревьями и припаркованными машинами виднелся кусок свободного асфальта.

Квасов тем временем распахнул перед соседкой дверь, пропуская вперед.

Симка собрала все силы, чтобы с независимым видом пройти мимо, и ей это почти удалось, но в тот момент, когда она, задев Антона бедром, вошла в подъезд, на улице раздался мощный хлопок.

Симка не успела опомниться, как от толчка в спину рухнула лицом вниз, на затоптанный бетонный пол.

Мать троих детей взвизгнула и затихла, скованная ужасом: сосед навалился сверху и не подавал признаков жизни. Хмель выветрился. Симка напрягла слух и уловила прерывистое дыхание Антона.