– Как купать? Зачем купать?

Квасов почувствовал подвох: его подло надули. Купание не входило в часовую программу присмотра за чужими детьми. Сима даже намеком не дала понять, что такое может случиться – девочке может понадобиться ванна.

Между тем кряхтенье перешло в вялое похныкивание.

– А это что значит? – опасливо поинтересовался Антон.

Маня подняла плечи, развела руки:

– Не знаю, может, есть хочет. Ты умеешь делать гренки с какао?

– Как – гренки с какао? Разве ей это можно?

– Ей нельзя, а мне можно.

– Об этом потом, – остановил девочку Квасов, – ты расскажи, что делать сейчас?

– Ну, как ты не понимаешь, она же мокрая!

Антон шагнул в комнату, как в клетку с тигром. Никакого азарта и куража, о которых рассказывают укротители, – паника, одна сплошная паника – вот что он испытывал.

Оставшееся время до прихода мамаши – Сима отсутствовала полтора часа – Антон провел как в кошмаре. Ужас заключался в том, что события не зависели от Квасова, его воли и желания. Антон ловил себя на мысли, что это не может происходить с ним наяву, это дурной сон, надо только заставить себя проснуться.

Маня занялась неотложными делами: принялась вырезать из маминой юбки цветы – давно хотела, да как-то руки не доходили.

Антон отнял у девочки ножницы, но было поздно: Маня успела вырезать цветок прямо… на том месте, на которое садятся.

В голове у Квасова все перепуталось, когда он увидел Симкину юбку. Смотрел на пеструю ткань, а видел соседку с затейливой дырой на причинном месте. Видение оказалось довольно навязчивым и не вполне приличным.

Не придумав ничего лучше, Антон сунул испорченную вещь в мусорное ведро и тут только вспомнил о больной старшей дочери Юн-Ворожко.

У Танечки температура поднялась до тридцати восьми, но старшая Симкина дочь держалась молодцом и даже успокоила, как могла, дядю Антона и попросила питье с лимоном.

Пока Антон выжимал лимон, ленивое вяканье Мадины переросло в уверенный рев.

Через полтора часа Антон валился с ног от бессмысленного топтанья по квартире: с орущей Мадиной на руках он искал и не находил Маню. Девочка будто провалилась сквозь пол.

Маню Антон нашел по жалостливому писку, который доносился из шкафа-купе. Одержимая жаждой творчества, Симкина средняя дочь сумела вскарабкаться на верхнюю полку, где лежали старые игрушки, а спуститься тем же путем побоялась.

В довершение всего в мойке на кухне осталась посуда, и кто-то (или Антон, или Маня) забыл закрыть кран. Вода перелилась через край, и Антон обнаружил потоп одновременно с соседями снизу.

В итоге вымотанный до предела нянь подписался найти рабочих и оплатить материалы и работу – побелку потолка.

В этом дурдоме Квасов даже не заметил, как вернулась мать семейства.

Увешанная пакетами, Симка сразу проскочила на кухню и с подозрением уставилась на мокрый угол вокруг мойки:

– Квасов, я же только попросила посидеть с детьми, а не устраивать потоп.

– Ты мне еще выволочку устрой, – прорычал Квасов. С ноющей Мадиной на руках он вошел следом за Симой на кухню. – Я тебя предупреждал, что не умею этого делать – сидеть с детьми.

Опережая события, Антон вспомнил про загубленную юбку и пожалел, что не догадался прикрыть хотя бы газетой яркую тряпицу в мусорном ведре.

Словно угадав мысли Антона, Серафима скомкала какую-то обертку, открыла шкафчик с ведром и тут же обнаружила в мусоре что-то до боли знакомое.

Подцепила, развернула и побледнела:

– А это что?! – Базовая вещь летнего гардероба, писк сезона – юбка щеголяла рукотворной дырой.

Антон не успел среагировать, как Манечка была награждена за креатив серией шлепков.

– Не тронь ребенка, – выхватил Маню Антон, – она не виновата, что с ней никто не занимался. Почему у тебя девочка в детский сад не ходит?

Надо сказать, Маня от экзекуции только насупила брови, зато ее сестричка на руках у Антона ударилась в рев, и Квасов почти оглох на одно ухо.

– Потому что у нее нет прививок, – не сбившись с дыхания от физической расправы, объяснила Сима, – у нее аллергия.

– Вот! И никто не занимается с ней! Как она в школу пойдет?

Сбыв с рук красную от крика, вспотевшую и подозрительно подванивающую Мадину, Антон экстренно эвакуировался с девятого этажа, даже заслуженное пиво забыл.

– Спасибо! – крикнула в спину удирающему соседу Симка.


…Сбежав от орущего младенца, затопленных соседей и температурной Танечки, от испорченной юбки и шлепков, Антон забаррикадировался в квартире.

Нервы были на взводе, ни о каком сне после ночной смены не могло быть речи.

Ну и мать у этих несчастных девочек! Таких, как Симка, надо стерилизовать!

Вопиющая безответственность! Дети – как сорняки, предоставлены сами себе, никакой обучающей программы, никаких развивающих занятий. Пещерная женщина родом из Тешик-Таш – их мать.

Хорошо, что у него нет семьи.

Во-первых, жена. Жена должна быть покладистой, терпеливой, разумной и спокойной, не производить шума, не лупить детей за испорченную юбку и не бросать их на чужого дядю. Никогда бы не позволил матери своих детей шляться по ресторанам и носить такие кофты – с вырезом до пупка.

Образ матери троих детей в провокационном наряде соткался из воздуха и перекрыл доступ кислорода к легким.

Антон заметался между холодильником и шкафом: в холодильнике прохлаждалась бутылка водки, а на шкафу в антресолях было кое-что получше…

Антон сделал выбор в пользу шкафа.

С антресолей был извлечен жестяной короб, размерами напоминающий шкатулку, с навесным миниатюрным замочком.

Поставив шкатулку-короб на стол, Антон открыл замок, откинул крышку и бережно вынул бархатную тряпицу, в которую оказался завернут «ТТ» – пистолет Токарева.

Разложив бархат на столе, Квасов взял ствол в руки и немного подержал. Это был ничем не нарушаемый ритуал: сначала нужно ощутить рукой тяжесть, силу и надежность стали.

Согрев в ладонях рукоять, Антон легкими, плавными движениями разобрал пистолет. Детали в четкой последовательности легли на стол.

Квасов с любовью перебрал и почистил каждую пружину, смазал магазин.

Достоинство и спокойствие металла обычно передавалось владельцу, и к концу церемонии он заражался хладнокровием ствола. Только не в этот раз.

В мыслях Квасова царствовала сумасбродная названая сестра с таким божественным именем. Серафима.

Нет в ней ничего божественного, тут же одернул себя Квасов. Держись от нее подальше.

Собрав пистолет, Антон пересчитал патроны (восемь, калибра 7,6), приласкал оружие взглядом и убрал назад – до следующего свидания.

Мысли улеглись, однако тяжесть с души никуда не делась.

В таком настроении Антон вышел на форум и опять наткнулся на Dana65.

И – поверить невозможно! – попросил прощение за выпад с наложением бана. И получил назад: «И ты прости». Подставила другую щеку?

– Корчит романистка из себя жертвенную овечку, – поморщился Антон, – а самой, если разобраться, движут амбиции и гор дыня. Писательниц развелось как собак, епэрэсэтэ.

Но любопытство – внезапно пробудившееся, доселе неведомое чувство – искушало и подталкивало, нашептывало: «А что ты потеряешь, если спросишь? Неужели ты веришь, что вся эта белиберда может как-то на тебя повлиять?»

«Как поживает твой герой?» – после некоторых сомнений осторожно спросил Антон.

«Героя зовут Влад, он познакомился с соседскими детьми», – прислала ответ романистка.

Квасов испытал сиюминутный шок.

«С соседскими детьми»? Холодок прополз по спине. Возникло мерзкое ощущение, что за ним подсматривают.

Либо писательница – экстрасенс, но в экстрасенсов Квасов не верил, потому что все экстрасенсы – шарлатаны, либо эта Дана… живет по соседству.

Надо будет навести справки в паспортном столе. Эти тетки-паспортистки наверняка знают всех беллетристок Южного федерального округа.

Уловив вибрацию мобильника, Антон недовольно буркнул в трубку:

– Да?

– Чего злишься? – совсем не удивился злобному рыку Сашка.

– Какого черта? – взорвался Антон. – Ничего я не злюсь.

– Тоха, с тобой все в порядке?

– Со мной все в порядке, – отчетливо произнес Квасов, будто все еще находился на девятом этаже и разговаривал с Маней – единственным человеком, на которого он не имел права злиться и который имел полное право злиться на него – взрослого, бестолкового дядю.

– Хорошо, тогда скажи, что делаешь?

– Сплю.

– Врешь.

– Вру, – тут же согласился Антон, – мечтаю поспать.

И тут Антон осознал: у него появились секреты от братишек. Ну не рассказывать же друзьям о переписке с сочинительницей и о всплывших совпадениях? Или о своих пробах в роли няня? Издевок до конца жизни хватит.

– До которого часа?

– До конца жизни.

– Это уже летаргический сон получится, – задумчиво отозвалась трубка. – Так на кого злишься?

– На соседку.

– На соседку? – протянул Сашка. – Значит, все серьезней, чем я думал.

– Кукушка какая-то.

– А тебе не все равно?

Антона прорвало:

– Меня это бесит! Наплодят детей, как кошки, а потом не знают, куда их девать.

– А муж?

– А черт его знает, – в сердцах признался Антон, – я вообще подозреваю, нет никакого мужа.

– Думаешь? – Сашка умело тянул из друга сведения.

– А может, никогда и не было никакого мужа. Шалава, одно слово.

– Ну, может, ей нужен настоящий мужик, жесткая рука, – подал идею Сашка, испытывая тайную радость за друга.

Антон пропадал на глазах у всех, и никто – никто – не в силах был ему помочь. Если он попался на крючок, а, судя по презрительному тону и яростным интонациям, так оно и есть, то какая разница, кто эта женщина. Главное, чтобы ей удалось вытащить Квасова из миазматического болота вины и воспоминаний о войне. Хуже, чем есть, быть все равно не может.

Словно угадав тайные мысли друга, Квасов изрек:

– Это не лечится. Это надо радикально, лоботомией, так что бросай свои инсинуации – ничего не выйдет.

– Ну, так устрой ей лоботомию! Ради детей.

Оба погрузились в болезненное молчание.

Это была еще одна запретная тема – дети. Воинственные стайки смуглых, голопузых и босоногих пацанов, которые расстреливали из водяных и пневматических пистолетов российские БМП и БТРы. Кем они выросли – дети войны?

– Мне бы со своей жизнью разобраться, – устало ответил Антон, – ты чего звонишь-то?

– Спросить, как ты?

– Нормально.

– Ты все-таки присмотри за этими девчонками. Вдруг не случайно ты с ними познакомился? Вдруг это перст Божий?

– Сань, отвали, и без тебя тошно.

– Вот! Вот поэтому и присмотри.

– Не понял? Это что-то вроде послушания?

– Вроде.

– Сам додумался или подсказал кто?

– Скажешь тоже, сам. Конечно, подсказали.

Это была святая правда.

Антон ушел бы в запой, узнай он, что друзья не прекращая вели поиск универсального антидепрессанта для Антона Квасова и что все эти Евгении, Сары и все другие девушки, как и несостоявшаяся Натали, появлялись в его жизни не случайно.

Симка была последней надеждой.

Этой охламонке еще в клубе «Рояль» дали позывной Плацебо. Когда страсти улеглись и когда Квасов, несмотря на кроткие взгляды и декольте Натали, повез пьяную соседку по месту прописки и не вернулся.

Мозг выносить не будет, в душу не полезет, будет лечить сексом, семейными ценностями (беготней по магазинам за школьной формой, портфелями и учебниками к первому сентября) и пирогами. Плодовита, глупа и сексуальна – идеальная женщина для Квасова, решили общим голосованием, точнее, с одним голосом против.

Этим голосом был Витька:

– Парни, вы в своем уме? Она же блондинка.

– Настоящие мужчины предпочитают блондинок, – тут же возразил Лешка.

Витька переждал взрыв эмоций и хмуро продолжил:

– Такая дура достанет кого хочешь. Энергии куча, а мозг неразвит. Дура с инициативой – самый убойный вариант. Врагу не пожелаешь. А их три штуки в доме, и наверняка все в маменьку. Будут Тохе в три струи мозги промывать. Вам друга не жалко?

Саня заступился за кандидатку:

– А тебе Тоху не жалко? И почему сразу дура? Не бином Ньютона, конечно, но такие адаптируются быстро. Живучесть высокая. И симпатишная. На Бриджит Фонду похожа.

– Вот себе и возьми такую, – упирался Витька.

– Младшей женой, – добавил Пашка.

– Представляю свою Любушку! – фыркнул Саня.

А Лешка Малышевский в припадке любви к другу трижды сплюнул и трижды постучал костяшками пальцев по голове:

– Предложу Тохе ключ от дачи. Пусть поживет, пока эта бестия не найдет себе кого-нибудь другого.

– Точно, старый конь борозды не испортит на твоей даче.

– Леш, ты просто мог по дружбе сказать, где был в субботу, – подколол друга Сашка, – мы ж тебя обыскались.