– А что случилось? – заинтересовалась Жанночка. – Зачем она тебе?

– Не Дана, случайно? – Вопрос паспортистки Антон пропустил мимо ушей.

– Нет, не Дана. По-моему, Анфиса.

– Только одна? Больше никого не подозреваете в графоманстве? – уточнил Антон.

– Больше никого, – энергично замотали головами женщины.

– Спасибо за помощь, – глядя под ноги, бросил Антон и поспешил покинуть контору.


…Стоило Антону оказаться во дворе под ленивым дождиком, как до него вдруг дошел весь комизм ситуации: Dana65 – скорее всего, это только мейл. Имя у писательницы, если она существует, наверняка совсем другое. Видимо, он окончательно спятил, если думает найти ее в соседнем подъезде.

Но Антон уже не мог остановиться, им овладело упрямство, близкое к маниакальному: он выяснит, кто эта Дана, и вправит ей мозги!

«Сто седьмая квартира, – прикидывал в уме Квасов, направляясь к третьему подъезду, – это на… пятом этаже».

За мелкой сеткой дождя просматривались одинаково заваленные разнообразным бытовым хламом балконы пятого этажа. Жаль, что по этому хламу нельзя установить род занятий хозяев, сокрушался ветеран.

Лифт встретил Антона внизу.

Квасов нажал на прижженный сигаретами кружок с цифрой «пять» (расстреливать на месте надо уродов, которые занимаются такими вещами, а еще лучше отправлять на урановые рудники) и, когда лифт тронулся, принялся выстраивать линию разговора.

«Как-то надо задать вопрос об Интернете, – соображал Антон, поднимаясь на этаж, – есть он у нее или нет, а дальше по обстоятельствам, в зависимости от того, сколько ей лет».

Перед дверью в сто седьмую квартиру лежал, поджав лапы, кот – черный, огромный.

Квасов таких чудовищ никогда прежде не видел. Ничего общего с домашним животным – настоящий хищник: разорванное ухо, шрам поперек носа. Желтые глаза спокойно следили за Антоном, навевая не самые приятные ассоциации с любимцем Воланда – котом-оборотнем. Антон не удивился бы, если бы услышал мяукающий голос: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус».

За дверью стояла гробовая тишина, вполне объяснимая в это время дня.

Поэкспериментировав со звонком, Квасов сдержал ругательство, готовое сорваться с языка, покосился на кота (почему-то поворачиваться к зверю спиной не хотелось).

Антон поднял уже руку, чтобы вызвать лифт, но двери лифта сами собой разъехались, из кабины вывалилось согбенное существо в странных одеждах, с дорожной сумкой. Существо сопровождал отчетливый запах нафталина.

Кот издал утробный звук и потянулся, распрямляя спину, старушенция треснутым голосом старой зэчки проворковала:

– Марсик, охранник ты мой, умница моя.

Кот, урча, терся о тощие ножки старушенции, за что был обласкан костлявой артритной рукой.

– Здравствуйте, – прервал эту трогательную сцену Антон. – Вы не знаете, кто в сто седьмой живет?

– Я и живу, – отозвалась старушенция, запуская руку в сумку. – А вы кто будете?

– Я из пожарного надзора. Ваш балкон забит вещами – это запрещено пожарной безопасностью.

В душу Квасову закралось смутное сомнение: интернет-услуги как-то плохо вязались с горбатой старухой.

– Молодой человек, я живу одна, – сообщила старая женщина, продолжая шарить в сумке, видимо в поисках ключей, – как по-вашему, могу я тяжести таскать? Я не против, пришлите ко мне пожарную команду, пусть вынесут все на улицу.

– Мы подумаем над вашим предложением. А у вас Интернет есть? – все-таки спросил Антон.

– Как вы сказали?

Связка нашлась на дне сумки, старушенция с победным видом изъяла ключи, привычно перебрала и вставила в замок.

– Интернет, – неуверенно повторил Квасов. Нечего здесь ловить, это было заранее ясно.

Лифт неожиданно открылся, словно приглашая Антона – просто чертовщина какая-то! Квасову ничего не оставалось, как шагнуть внутрь.

– Это пожарное оборудование такое? – поинтересовалась вдогонку старуха, явно издеваясь.

Квасов обернулся:

– Что-то вроде того.

– Ну вот, привезете заодно и его – этот… Интернет. – Сморщенное лицо растянулось в улыбке, от которой бросало в дрожь – такой безжизненной она была, стертый временем рот прошамкал: – Не там ищете, юноша. Помните:

«От скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда».

– Не понял? – Антон почувствовал отчетливый толчок в грудь.

– Апостол Павел, Римские чтения. – Улыбка исчезла со старого лица, глаза смотрели с печалью. – Так вас ждать?

– Обязательно, – буркнул Квасов и с яростью вдавил кнопку первого этажа.


…Домой Антон вернулся в самом отвратительном расположении духа.

Во что втянула его анонимная Dana65?

Осторожно подошел к окну и выглянул во двор.

Чей-то малыш рылся в песочнице. Это показалось Антону подозрительным: накрапывал дождь.

По двору, задрав хвост, пронеслась такса, к подъезду подъехал автофургон с надписью «Бытовая техника». Из фургона выпрыгнули двое в комбинезонах – более чем подозрительно. Проверить бы у них документы.

Память флешбэком выбросила воспоминание: проверка документов на блокпосту, взрыв такого же фургона с трупами мирняка, разбросанные фрагменты тел в кровавых лужах…

Сердце Антона подкатило к горлу, воздух в легких кончился. Приступ тревоги маскировался под сердечный приступ – Квасов научился распознавать это состояние.

Вытирая пот с лица, открыл холодильник, глотнул водки прямо из горлышка, не чувствуя вкуса. Хотел выпить еще, но передумал.

Есть не хотелось, но Антон привык думать о еде как об антидепрессанте.

Постояв над открытым холодильником, пошарил взглядом по полкам: небогато, небогато…

Непритязательным Квасова назвать было нельзя, но готовить себе одному – увольте. Это уже культ себя, любимого, или еды – одно из двух.

Пару раз в месяц Антон варил себе борщ и считал себя жутко хозяйственным.

Весь период между борщами – как сейчас, питался полуфабрикатами, яичницей и омлетами во всевозможных вариантах: с помидорами, с сыром, с грибами, с зеленым горошком, с зеленью, с луком, с кабачками, с ветчиной, колбасой или салом, вызывая удивление окружающих. Не столько разнообразием омлетов, сколько отсутствием аллергии на них.

В данный момент завязываться с овощами было лень.

Антон выловил из пакета и разрезал вдоль ядреный бочковой огурчик, предусмотрительно купленный после дежурства в соседнем круглосуточном магазине. Батон сырокопченой колбасы нарубил неинтеллигентными кружками и в раздумье оглядел закуску.

Чего-то не хватало.

Не хватало лука.

Поставил на газ сковороду, порезал сало, нашинковал лук.

Простые повседневные действия понемногу успокоили, водка сделала свое дело, выключила активированный видением участок памяти, сердце постепенно возвращалось на место. Квасов сделал глубокий вздох: инвалид в тридцать пять лет, твою дивизию.

После второй командировки в горы Квасов попал на ускоренные курсы реабилитации по возвращению участников боевых действий к обычной жизни (они так это называют). Врач-психиатр – очаровательная молодая женщина, кандидат наук, на самом деле хотела помочь, просто у нее не было на это времени.

Так вот, докторша описала симптомы во всех подробностях и предупредила о возможных конфликтах с окружающими. Квасов еще тогда понял, что он больной на всю голову социопат. Ну и старался не разочаровывать цивилов…

Антон разжарил сало, разбил яйца и вооружился вилкой. Ел он исключительно со сковороды, презирая тарелки. Презрение относилось не столько к самим тарелкам, сколько к их мытью.

Когда бесформенные яичные лужи приобрели очертания добропорядочной глазуньи, в дверь позвонили.

Чертыхнувшись, Квасов крутанул газовую ручку и заковылял в прихожую, тайно надеясь, что ошиблись номером квартиры или за порогом окажется Саня с пивом и креветками. Креветки и пиво были бы очень кстати. Положа руку на сердце, Саня тоже был бы кстати.

Не повезло: нелегкая принесла эту чуму с девятого этажа – мать троих детей, будь оно все неладно.

– Здравствуй, Антон. – Симка осеклась, разглядев горящие голодным блеском глаза и вилку в руке соседа. Заготовленная ослепительная улыбка полиняла: сейчас этот людоед разделает на куски ее скромную плоть, дождется ночи и съест. Хотя нет. Вряд ли станет ждать ночи – вон глазищи какие заведенные.

– Привет, – буркнул Квасов, всем своим видом внушая гостье мысль, что она явилась не вовремя.

– Ты занят?

– Занят.

– Просто… – Симка с ужасом поняла, что забыла, зачем пришла к соседу. При одном взгляде на зверскую физиономию у кого угодно отказала бы память.

– Что? – недовольно поторопил Квасов, высматривая в соседке признаки демонизма. Не просто так повадилась, ох не просто…

Симка состроила трогательно-невинную физиономию, которую наверняка слизала у Мани, и прижалась задом к двери, укрепляясь в мысли, что напрасно она сунулась к соседу без милицейского наряда или бригады психоневрологического отделения.

– Мы это… мы с теткой приглашаем тебя с нами встречать Новый год, – вспомнила, к обоюдному облегчению, Симка.

Выражение лица Квасова изменилось: теперь он внимательно смотрел на Серафиму и явно размышлял о чем-то своем. Соображал, как быстрее и гуманнее умертвить жертву?

Симка принюхалась – откуда-то явственно тянуло дымом. Неужели костер разложил?

Из слежавшихся пластов памяти всплыл легкомысленный мотивчик с обнадеживающими стишками: «…и каждую пятницу, лишь солнце закатится, кого-то жуют под бананом…» Перед глазами у Симки промелькнула вся жизнь.

– По-моему, что-то горит, – пролепетала помертвевшая мать троих детей.

– Епэрэсэтэ. – Квасов, припадая на левую ногу, рванул на кухню.

Ну, точно: вместо того чтобы перекрыть газ, он максимально усилил пламя – не в ту сторону повернул ручку.

Антон схватил с плиты и с ненавистью швырнул сковороду в мойку, после чего распахнул балконную дверь. Подхваченный сквозняком сизый столб едкого дыма неохотно пополз к свету.

Душевный межсобойчик в компании ста наркомовских граммов, глазуньи на сале, соленого огурца и колбаски – все пошло прахом из-за этой… ведьмы, поколебавшись, определился Квасов. Ведьма-альбинос. Ошибка природы.

Квасов с отвращением смотрел на последствия разыгравшейся трагедии – чадящие трупики, бывшие еще несколько минут назад яичницей.

– Тебе помощь нужна? – Придушенный голос виновницы облома раздался за спиной.

– Обойдусь, – буркнул Квасов.

– Ой, так это яичница сгорела?

– Какая ты догадливая, – съязвил Антон и повернулся к соседке спиной.

Спина красноречиво говорила: аудиенция окончена.

Обращаясь к этой упрямой спине, Симка затараторила:

– В общем, приходи к нам на Новый год. Нет, ну если у тебя есть компания, то, конечно, приглашение отменяется, все-таки дети и все такое. Наверное, – с нарастающей скоростью несла Симка, – мы тебе уже и так надоели.

Динка еще маленькая, с ней не попразднуешь, одно беспокойство, я понимаю. Особенно с непривычки. Но если ты тоже один – приходи, вместе все-таки веселее. Новый год, как-никак. Мы с теткой пельменей уже налепили и заморозили, салатов разных наделаем. Что ты любишь? Могу приготовить. Хоть сейчас.

Симка выдохлась и замолчала, покорно ожидая своей участи.

Квасов не реагировал. Такой темп речи – запредельный – выключал какие-то центры в голове, Антон успел только выхватить из потока знакомые слова «пельмени» и «салаты». В свете сгоревшей яичницы они звучали как издевательство.

Квасов с досадой швырнул сковороду в мусорное ведро.

Симка подпрыгнула:

– Ты что? Зачем? – Опытный глаз хозяйки определил, что сковорода еще послужит.

Антон не без злорадства наблюдал, как соседка, засучив рукава дорогого джемпера из тонкой шерсти неопределенного не то коричнево-розового, не то розово-коричневого цвета, принялась реанимировать сковороду.

Антон потерял интерес к яичнице, сейчас его больше занимало другое:

– У тебя есть Интернет?

– Интернет? – растерялась Сима. – Есть, конечно.

– А ты романы, случайно, не сочиняешь?

Окончательно сбитая с толку, Симка захлопала глазами:

– Романы?

– У тебя проблемы со слухом?

– Нет. В смысле – романы не сочиняю. Я их проживаю, – огрызнулась домохозяйка.

– Кто бы сомневался, – фыркнул Квасов. – А тетка твоя?

– Что – тетка? – туго соображала Сима, драя сковороду.

– Не тупи. Тетка романы сочиняет?

– Нет, тетка романы не сочиняет, – медленно проговорила Сима, не понимая, что это нашло на соседа, откуда такой интерес к литературному творчеству, – и даже не проживает.

Квасов скрестил руки на груди, прислонился плечом к стене и посмотрел на Симу долгим взглядом:

– Ну, понятно, ты и за нее и за себя стараешься.

Симке стало обидно.

– Тебе-то какое дело? Или ты не с той ноги сегодня встал?