Не проронивший до этой минуты ни слова, гражданин Бегоев повернулся к Симке:

– Сэрафима, нэ валнуйса, все будэт нармално.

Акцент резанул слух Квасову, сердце перестало помещаться в груди. Что? Нохчи в городе? Почему нет команды «К бою»?

Квасов неосознанно занял стойку и уже потянул из-за пояса «ТТ», но Симкин вопль отрезвил Антона.

– Квасов! – Симка коршуном налетела на соседа, затрясла так, что Антон чуть не выронил оружие. – Что ты стоишь? Сделай что-нибудь! Руслан только что прилетел! Я везла его из аэропорта! Я! Понимаешь, я!

Квасов сморщился, точно от боли: многодетная мамаша верещала, точно ее эсэсовцы разлучали с дочерьми, сразу с тремя, голос ввинчивался в мозги, как бормашина.

– Прекратить истерику! – рыкнул Квасов. – Ничего страшного не случится, если посидит три часа в обезьяннике этот…

– Три часа? – потерянно пролепетала Симка.

– Конечно, – бодро соврал Зотов и кивнул своим молодцам.

Патрульные сопроводили задержанного к «жигулям», с отеческой заботой придержали, наклонили голову и втолкнули в салон.

С понятным ему одному наслаждением Квасов проследил за отбытием Симкиного хахаля.

Если бы он не принял вопли соседки за крик о помощи, не кинулся спасать свою чумовую названую сестру, гражданина Бегоева, возможно, отпустили бы за определенную сумму. Но в присутствии отставного капитана Квасова дело принимало совершенно другой оборот: младший лейтенант при таком свидетеле ни за что не рискнет погонами, денег не возьмет, наоборот, проявит служебное рвение. Во всяком случае, Квасов на это рассчитывал.

Красные огоньки «жигулей» и звук двигателя растаяли в воздухе, Антон сунул руки в карманы и поежился:

– Идем? – Ноги в тапках (одна даже без носка) замерзли.

Вместо ответа, Симка уткнулась в ладони и зарыдала в полном отчаянии.

У мирняка такое отчаяние Квасов наблюдал только во время боевых действий на Кавказе. Но там жены оплакивали мужей, матери сыновей… А это – что?

– Что ты сопли распустила? – зашипел он, хватая соседку за руку и волоча во двор. – Ну-ка, умолкни! Весь дом подняла!

– Он ко мне приехал! Человек только что с самолета! Сволочи! – выкрикивала Симка сквозь потоки слез.

Квасов держал крепко.

Симкина ладонь была податливой и теплой, ни на чью не похожей. У мамы, насколько помнил Антон, ладони были сухие и шершавые, а каких-то других воспоминаний о чужих ладонях память не сохранила.

– Это отец Мадины!

В мозгу что-то щелкнуло, и Антон вспомнил: двое бывших мужей, которые мешают персонажам – Владу и Ольге. Вспомнил и обмер.

Совпадения продолжаются?

Квасов вынужден был признать, что потерял связь с реальностью и все больше попадает под влияние романистки. Его заманивают в какую-то другую жизнь…

С первым мужем эпатажной соседки – корейцем – Квасов имел удовольствие встретиться в день похорон Симкиной матери. Теперь выпало счастье столкнуться со вторым мужем. Или третьим – не важно. Они ему мешают?

Стоп! Ему никто не мешает.

Антон выпустил Симку на свободу так резко, что она едва не упала.

Если бы он хотел, эта маленькая сучка уже давно была бы в его постели. Он не хочет и никогда не захочет ее – побрезгует после ночи.

Квасов хищно ощерился.

– Ах вон оно, в чем дело! Папашка пожаловал с севера. Так ему и надо, – прошипел Антон, – нечего с такой фамилией и с такой рожей ночью по улице шастать.

Серафиму поразило, с какой ненавистью выплевывал слова сосед: этой ненавистью можно было убить не одного и не двух случайных свидетелей. Это было не расхожее обывательское чванство и жлобство, не мещанская нетерпимость к чужим правам, мнению, судьбам и чувствам. Это был принцип. Убеждение.

Что такого они с Русланом совершили? Нацистские преступники прямо-таки…

Уже было двинувшийся домой Квасов затормозил и оглянулся на отставшую Симку. Мало ли, что взбредет в голову этой дурище…

Погруженная в себя, дурища плелась следом, отбрасывая короткую тень на асфальт.

– Ты ненормальный, да? – высказала осторожное предположение Сима, когда они свернули во двор. Луна осталась на другой стороне дома, и Квасов теперь не мог разглядеть выражения лица соседки.

– По детям бы убивалась так, а не по чурке какому-то. – Почему-то хотелось как можно больней уязвить эту накрашенную, завитую, разодетую в меха чужую женщину.

Некоторое время Антон и Сима шли в полном молчании. В ночной тишине гулко цокали каблуки, шуршал песок под ногами, шаркали домашние шлепанцы и слышался отдаленный лай собак.

Видимо, все окончательно разложив по полочкам, Симка решительно обогнала соседа, взбежала на пару ступенек, оказавшись вровень с Квасовым, и выступила с обличительной речью, которая сильно проигрывала в отсутствие кафедры и микрофона:

– Квасов, ты высокомерный жлоб. Это не он чурка, это ты чурка. Чурка бесчувственная! Ты людей ненавидишь, потому что у тебя сердца нет! Я просила тебя помочь, а ты пальцем не пошевелил, только злорадствовал – как же не радоваться, видя, что кого-то забирают в ментуру? Ведь не тебя же! А теперь рассказываешь мне сказки, что его отпустят. Между прочим, от сумы и от тюрьмы не зарекайся! – На этих словах Сима жалко сморщилась и снова заплакала, тоненько подвывая и причитая, как обиженная девочка.

Внезапно Квасову стало неуютно.

Чурка? Может быть, может быть…

Чувства умерли в нем еще в первом бою. Да и сам он тогда умер. Бессердечный – тут соседка права. Оболочка без чувств и души – вот что осталось от Антона Васильевича Квасова.

Антон с завистью смотрел на плачущую соседку: счастливая, она может чувствовать. Переживать, беспокоиться о ком-то, за кого-то бояться, сходить с ума. О ком-то лить слезы, впадать в отчаяние, лишаться покоя, аппетита и сна…

В груди вдруг что-то тихо заскреблось, какое-то полузабытое желание утешить плачущего человека. Женщину. Глупую бабу, которая считает, что у нее горе.

Горе – это когда в клочья разорвало друга, с которым ты два года отпахал от звонка до звонка в казарме, полгода в учебке и с которым тебя двое суток выбивали из пустой пятиэтажки на окраине Грозного.

Или казнили перед камерой такие вот, как гражданин Бегоев, гордые и безусые мальчики из горного аула.

– Дура, – вздохнул Антон, – дура и есть!

Симка перестала выть и насторожилась: ее чуткое ухо уловило намек на сочувствие.

– Ты мне поможешь? – Соседа надо было дожать.

Сосед уже шагнул в подъезд, еще минута, и скроется в своей норе, и ей одной в чужом городе придется отбивать Руслана у своры бойцовских псов.

Шмыгая и размазывая слезы, Сима тащилась за Антоном, как коза на веревочке, и ждала ответа. В тускло освещенном подъезде разводы туши увеличивали Симкины глаза, делали лицо неузнаваемым.

«Вот ведь навязалась на мою голову», – с тоской подумал Антон.

Внезапно Квасова осенило: видимо, он еще не совершил главного подвига в своей жизни – подвига гражданского мужества во имя Юн-Ворожко.

– Помогу, – проворчал он в ответ на Симкину мольбу.

– Правда?

– Я сказал – помогу. Еще вопросы есть?

Все-таки сосед умел произвести впечатление. Интересно, какое удостоверение он предъявил менту? Симка слышала, что сейчас только ленивый не подделывает документы – удостоверения продаются в ассортименте на любом развале.

– Вопросов нет, сэр. – Сияющая Симка юркнула в лифт, укрываясь от ужасного, злобного, но совсем не страшного соседа.


…Утром Квасова поднял с постели звонок в дверь.

Проклиная себя, незваного гостя и весь белый свет в придачу, Антон заглянул в дверной глазок и чуть не рухнул, обнаружив со всех сторон обмятую оптикой родственницу соседки – Наину. Епэрэсэтэ…

Невообразимый беспорядок, царивший в жилище Квасова, не был предназначен для посторонних глаз. Центральное место в этом беспорядке занимал диван с разобранной постелью – редкий случай, когда Антон лег спать трезвый и расстелил простыню, и даже заправил одеяло в пододеяльник.

Квасов под пытками не признался бы себе, что все это он проделал, представляя, что угорелая соседка вломится к нему среди ночи за солью, спичками или еще с какой-нибудь не менее дебильной просьбой. Антон ничему бы не удивился.

«Никакого покоя с этими Юн-Ворожко, или как их там. Идиот, связался с семейкой. Скоро на шею сядут», – прыгая на одной ноге и не попадая в брюки, поддерживал в себе нужный градус враждебности Антон.

Пора сворачивать этот месячник любви к ближнему, который растянулся почти на полгода. Пора ставить точку в этой гуманитарной акции.

Как ни сильно обозлен был Квасов, от его внимания не ускользнул тот факт, что родственница Серафимы сильно взволнована.

Сам по себе факт ничем не примечательный – женщины вообще любят панику устраивать на ровном месте.

Удивляло другое: дальнейшее поведение Квасова – вот его точно обычным не назовешь. Возможно, потому, что в обороне ветерана уже зияла брешь, нанесенная Dana65 и Серафимой.

Началось с того, что Антон впустил Наину дальше порога – это было против его же собственных правил.

Оказавшись в тесной прихожей, гостья уставилась на костюм, дожидавшийся Квасова на плечиках в прихожей, на две медали («За отвагу» и «За службу на Кавказе») и орден Мужества.

– Нам так повезло, что ты живешь в нашем доме, – заговорила женщина срывающимся голосом.

– Пройдете? – зачем-то предложил Антон, забыв все, что обещал себе насчет месячника любви к ближнему. Очевидно, тетка Серафимы обладала даром внушения. Скорее всего, именно так. Дар внушения – вот в чем секрет этих женщин. И каждая использует Квасова как полигон для совершенствования навыков, этакие курсы повышения мастерства.

– Если это удобно.

Квасов провел гостью на кухню, по пути переставил сковороду со стола на плиту – порядок навел.

Наину смутил этот порыв.

– Антон, пожалуйста, не беспокойся, мне и так неловко. Спасибо тебе за все. – Дыхание сбилось, Наина с трудом справилась с собой.

– За что?

– За то, что ты всегда оказываешься рядом, когда мы нуждаемся в помощи. Это не может быть случайностью.

Не найдя что возразить, Квасов только издал протестующий звук и замотал головой.

– Нет-нет, не спорь, ты очень великодушный и благородный человек, – упредила Антона Симкина тетка и, пока Квасов отходил от комплимента, изложила суть.

Суть заключалась в следующем: в то время как семейные граждане тащат в семью – ячейку общества – мандарины, шампанское и елки с игрушками, а холостые уже произносят тосты за старый и Новый год, Серафима пытается вызволить отца Мадины, Руслана, из-под стражи.

Поплутав окольными путями, Наина наконец добралась до цели раннего вторжения к холостому мужчине:

– Сима ночью прибежала домой, говорит, Руслана задержали до выяснения личности. Антон, говорит, сказал, что через три часа отпустят, я поеду, подожду в отделении. Если, говорит, что-то пойдет не так, обратись к Антону – он обещал помочь. Уехала и пропала. Я ей звоню – телефон выключен. Уже утро, а ее все нет. Ты же знаешь, какая она взрывная, как бы ее саму не упекли. Впаяют трое суток за хулиганство, веселый тогда у нас с детьми получится Новый год…

Наина поднесла ладонь к губам и заморгала, силясь побороть волнение. Такие же лисьи, как у племянницы, глаза, только голубые, стали почти синими от близких слез.

Пообещав Наине сделать все от него зависящее, Квасов выпроводил тетку Серафимы и… сел к компьютеру.

Шансов, что в такую рань он застанет на форуме Дану, было мало, но Антону подфартило: Dana65 паслась в теме «Сочинения» – где ж еще обретаться сочинительнице романов.

Антон быстро, пока не передумал, спросил, как продвигается роман.

«Очень медленно», – откликнулась романистка.

«Не могла бы ты в двух словах рассказать, что происходит с героями?» – напечатал Антон, отправил вопрос и с тревогой стал ждать ответа, чувствуя, как частит сердце и потеют ладони.

Как назло, Дана, эта болтливая сорока, Трындычиха, трещотка, не сдержанная на язык графоманка, не спешила отвечать. Квасов успел сделать и выпить кофе, а его собеседница все еще молчала.

Наконец сподобилась: «Отец последнего Ольгиного ребенка – чеченец».

Антону показалось, что вся кровь прилила в голову. Что за чертовщина творится? Кто она такая – эта законспирированная Dana65? Сектантка? Медиум? Секретный агент?

Не читай! – запрещал себе Квасов, но глаза жадно скользили по строчкам.

«Зовут парня Алик, он не живет с Ольгой, потому что диаспора воспротивилась этому браку. Влад сталкивается с Аликом, и у ветерана возникает навязчивое желание убить чеченца. Владу кажется, что это будет справедливая месть: смерть за смерть. Фактически гибель друзей сделала Влада кровником. И он вынашивает план, устраивает засаду – словом, проводит военную операцию по захвату противника. И у него все получается, но в последний момент…» В последний момент Антон оторвал взгляд от сообщения: его настиг страх.