Старую не вернуть (Квасов даже на минуту не мог представить себя в редакции, ваяющим нетленку для очередного номера), а с новой не получилось. И теперь капитан Квасов охранник в гаражном кооперативе – вот все, что ему обломилось.

Вовка Чиж как-то подогнал место начальника охраны в банке, но Антона и туда не взяли: оранжерейных банкиров отпугнуло пограничное состояние психики кандидата.

…Найдя в ванной щетку и тряпку, Квасов оттер загустевшие потеки с дивана и с пола.

Пятна на ковре оттираться не желали, и, повозив для очистки совести щеткой, Антон оставил попытки.

С подушкой дело обстояло еще хуже, как ее реанимировать, Антон не имел понятия и на всякий случай унес подальше от детских глаз – на балкон.

Еще несколько минут ушло на то, чтобы придать квартире первоначальный бесстрастный вид: убрать из прихожей сумку, чем-то напоминавшую тревожный чемоданчик, и, наоборот, выставить в прихожую тапки. Беспорядочно выдвинутые стулья от большого обеденного стола – их Антон с неожиданным педантизмом тоже вернул на место.

Покончив с этим, Квасов понял, что умрет, если не выпьет пива.

Холодного, плотного, пенистого – Антон чуть не застонал, представив запотевшую бутылку. Это ж надо так вляпаться…

Тоскливый взгляд описал круг по светлой гостиной.

Позвонить бы этой сменщице, тетке Юн-Ворожко, но как? Где найти номер телефона?

Наплевав на условности, Квасов пролистал от начала до конца записную книжку, приткнувшуюся на комоде в прихожей. Чужая записная книжка напоминала братскую могилу. Как ни напрягал зрение Антон, в наспех нацарапанных детской рукой кривых, приплясывающих, неуверенных строчках не попадались ни «Наина», ни «тетя», ни «тетка», ни «родственница».

Положение становилось отчаянным. Почему от него все время требуются какие-то нечеловеческие жертвы?

Если уж ни покурить, ни выпить этим утром не судьба, то хотя бы чаю в этом доме можно выпить?!

С решимостью человека, которому нечего терять, Антон покинул балкон, вошел на кухню и забыл, зачем пришел.

Модерновая Küche поражала воображение. Никакого сравнения с его убогим, допотопным камбузом.

Но главное – где искать чашки, было совершенно непонятно: вдоль стен тянулись глухие, поблескивающие металлом и стеклом фасады шкафов, которые вкупе с хирургической чистотой создавали впечатление операционной и останавливали на пороге. Страшно было осквернить святилище. Антон все же рискнул. Не подыхать же, в самом деле, от жажды – такого уговора не было. Был уговор посидеть с ребенком. А чтобы сидеть, нужно быть как минимум живым. Как максимум – здоровым.

В шкафчике над мойкой чашек не оказалось – вот и верь после этого мифу о том, что во всех кухнях вещи находятся примерно на одних и тех же местах.

Методом тыка с третьей попытки Антон обнаружил хрупкий фарфор, от которого веяло стариной. Пить чай из такой посуды – то же, что палить из пушки по воробьям. Раз десять наливать придется. Прямо хоть иди за кружкой домой.

Идти не пришлось.

Сиротскую кружку с претенциозной гравировкой «Серафиме от Руслана» Антон обнаружил в буфете, рядом с детскими поделками из бисера и глины, из чего сделал вывод, что кружкой не пользовались – это был сувенир из разряда дорогих сердцу.

От красного бокала, от золотой гравировки за версту несло безвкусицей и безнадежной любовью. Такие безделицы дарят девочкам прыщавые одноклассники.

Квасов хмыкнул и с мстительным удовлетворением снял сувенир с почетного места.

Отыскал в шкафчике пачку чая и ругнулся: чай и тот не могли купить человеческий, обязательно с выходом из-за печки – с бергамотом!

Залил пакетик кипятком, подумал, бросил еще один (гулять так гулять!) и сбежал из этого рая концептуальных домохозяек на балкон.

Только под завязку налившись чаем, Антон смог вернуться к событиям этого кошмарного во всех отношениях утра, героиня которого должна была либо уже разрешиться от бремени, либо…

Беспокойство о соседке с новой силой придавило Квасова, Антон узнал по справке и набрал номер третьего родильного дома.

– Скажите, как там Юн-Ворожко? – приглушив голос, поинтересовался в регистратуре.

– Минуту.

В долю секунды беспокойство переросло в страх, страх змеей прополз по спине, окольцевал и сдавил грудь.

– Операция еще идет, – через длинную паузу доложила трубка.

Антон провел языком по пересохшим губам.

Интересно, юн-ворожковского мужа сейчас, в эти минуты, не одолевают дурные предчувствия или тревога? Может, мужик места себе не находит, мечется, ищет телефон, продает душу за звонок?

Глава семейства, а болтается где-то, зная, что жене вот-вот родить…

Вот ведь урод! Работа у него, видите ли. Какая работа может быть настолько важной? Не в космосе же папаша?

Может, на нарах прохлаждается… Так-так-так. Вот почему не приехал к родам! Во всяком случае, это единственное, что может служить оправданием.

Антон вздохнул: какая разница, чем занимается этот мужик. Гораздо важней, что он, Антон Квасов, охраняет гаражи.

Сдержанные всхлипы донеслись откуда-то из глубины квартиры и оторвали Антона от мрачных дум.

Плач недвусмысленно говорил о том, что пятилетняя Маня обнаружила чужого дядьку в доме и, как следовало ожидать, испугалась. Епэрэсэтэ.

Квасов с балкона обшарил глазами комнату, выглянул в коридор – никого. Плач просачивался из комнаты справа.

Неслышно подойдя, Антон замер перед дверью.

Вот чего тебе, Антон Васильевич, для полноты чувств не хватало, так это с утра на хмельную голову заводить дружбу с маленькими девочками.

Костеря себя, чужих детей вообще и эту конкретную девочку в частности, Антон толкнул дверь.

В цветной пижаме, босиком, средняя дочь Серафимы Юн-Ворожко сидела в постели, прижимала в груди маленькую плюшевую обезьянку и утирала ладошками безутешные слезы. Черные волосы доставали до плеч, из-под челки на Антона смотрели несчастные раскосые глаза. Чистый ангел.

Не стоит заблуждаться, напомнил себе Антон: если дать слабину, это с виду невинное создание способно отравить существование любому самому геройскому парню. Например, прорыдать весь день. Не пальцем он деланный, кое-что о таких злодейских ангелочках знает. Едва подумав об этом, Квасов тут же почувствовал себя заложником. Эх, была не была!

– Чего ревем? – Из соображений безопасности Антон напустил строгости.

– А ты кто? – Глаза с застрявшими в ресницах слезами максимально распахнулись.

– Сосед ваш.

– А как тебя звать?

– Антон. Дядя Антон, – внес ясность Квасов.

– А меня Маня.

– Тоже неплохо, – утешил девочку дядя Антон.

– А где мама? – Босая ножка с растопыренными розовыми подушечками на пальцах качнулась, за ней последовала вторая.

– В больнице.

– Почему? – Амплитуда раскачивания розовых подушечек возросла.

– Поехала за сестричкой или братиком.

– У нас будет сестричка, – похвасталась Маня, и к раскачивающимся ногам подключилась улыбка. – А ты красивый.

Квасов думал, что ослышался.

– Красивый? – с некоторой долей беспокойства переспросил он: все-таки не в спа-салоне ночь провел.

– Очень, – серьезно подтвердила девочка, – похож на ковбоя из бродилки.

Это все объясняло.

– Слушай, а ты не знаешь телефон вашей тети? – осенило Квасова. Пора было брать судьбу в свои руки и приближать радостный момент освобождения из заложников.

– Бабушки Наины?

Вот до чего он не допетрил: поискать в блокноте позывной «Бабушка».

– Точно, – с досадой протянул Антон, – бабушки Наины.

Маня спрыгнула с кровати и с готовностью сообщила:

– Знаю. Пошли звонить. А что у тебя с ногой? Почему ты хромаешь? – засыпала девочка вопросами Антона, как только он затопал вслед за ней к телефону.

– В аварию попал, – буркнул Квасов.

– Большую? – Маня уважала все большое.

– Мне хватило.

Под диктовку набрал номер юн-ворожковской родственницы и стал ждать.

– Здравствуйте, я сосед Серафимы, – произнес Антон, когда в трубке раздалось сонное «алло». Квасов почему-то представил себе толстую одинокую каракатицу, у которой никого нет ближе пузатой Серафимы и двух девчонок.

– Да? Что случилось? – Подозрительно молодой, низкий голос насторожился.

– Симу увезли в роддом.

– Ей же еще рано! – заволновалась бабушка. – Что случилось?

Антон молчал, обдумывал ответ. Не хватало еще пуститься в описание красочных подробностей преждевременных родов с осложнением.

– Все в порядке, – успокоил он Наину, хотя сам многое бы дал, чтобы это было правдой.

– Вы дождетесь меня?

– Долго ждать?

– Не больше часа, – пообещала бабушка Наина, и Антону ничего не оставалось, как согласиться.

– Хочу кашу, – сообщила злодейская Маня, как только Антон простился с теткой Серафимы.

В течение следующего получаса Квасов топтался по чужой неприступной кухне, готовил чужому ребенку завтрак и тихо себе удивлялся: как это могло случиться, чтобы он, герой кампании 1996 года, боевой офицер, капитан в отставке, занимался такими глупостями?

С приходом «бабушки» сюрпризы продолжились.

Несмотря на ранний час, юн-ворожковская тетка выглядела так, точно провела несколько часов в косметическом салоне. Это был многолетний уход, и он просто лез в глаза: маникюр, сияющая кожа и необычный, холодный оттенок светло-русых волос.

Женщина с неприкрытым недоверием отнеслась к соседу племянницы, обнюхивала, сканировала взглядом, так что Антон поспешил убраться.

Второй раз в роддом Квасов звонил уже из дома – при «бабушке», оказавшейся на несколько лет старше самого Антона, ни капли не похожей на каракатицу, звонить и наводить справки не хотелось.

Когда дозвонился, мать и ребенок – девочка, три килограмма сто граммов, пятьдесят один сантиметр – были уже вне опасности.

Был повод выпить!


…А через два дня, трезвый как стекло, Квасов приперся в роддом.

В результате серии расширенных консультаций с продавщицами супермаркета с этой целью были куплены йогурты и сырки.

Перед окошком регистратуры вилась очередь, и Антон обратился к пробегающему мимо молодому мужчине в белом халате и шапочке.

– Слушай, друг, тут мамаша одна лежит, ей нужно передать вот это. – Квасов встряхнул пакет.

– Кому? – на бегу задал вопрос мужчина, прощупывая Антона цепким взглядом.

– Юн-Ворожко. Только не знаю, в какой палате.

– Юн-Ворожко, говоришь? – Собеседник притормозил.

– Так точно.

– Иди за мной, – велел мужчина и устремился вверх по лестнице на второй этаж, а там – по унылому коридору к двери с табличкой «Ординаторская».

Мужчина оказался лечащим врачом Симы и, как врач, видел свой долг в том, чтобы вынести Квасову мозг.

– Папаша, ты понимаешь, что едва не потерял жену? Непростительная безответственность! – тут же обвинил Антона доктор, предварительно заведя в кабинет и усадив напротив.

Квасов сразу завязался в узел: обнял себя за локти, закинул ногу на ногу, отвел глаза, настоятельно рекомендуя себе не заводиться, потому что док ни при чем. Потому что откуда эскулапу знать, что «папаша» – никакой не папаша, и не любовник, и не седьмая вода на киселе, и даже не двоюродный плетень нашему тыну. Всего лишь условный (весьма и весьма условный!) сосед.

Не сорвись, уговаривал себя Квасов, если ты сорвешься, случится еще один тривиальный привод за административное нарушение. И где? В роддоме…

– Дефицит железа – это вам не насморк вульгарный! – горячился док. – С таким диагнозом на сохранение ложиться надо, а не ремонтом заниматься. Вот и результат – преждевременные роды, маточное кровотечение.

– Виноват. – Раскаяние вырвалось у Антона непроизвольно.

– Виноват, исправлюсь?

Видимо, выглядел Колосов совсем уж жалко, потому что настроение у доктора переменилось, взгляд потеплел. Он достал из шкафа колбу с притертой пробкой и два мерных стаканчика, четким движением отмерил по пятьдесят граммов и примирительно улыбнулся:

– Будем надеяться, что все обойдется. Вовремя успели, счет шел на минуты. Кто-то из вас под счастливой звездой родился. Давай за здоровье матери и ребенка. Аркадий, – спохватился док и протянул сильную ладонь с длинными, как у пианиста, пальцами.

– Антон, – ответил на крепкое пожатие Квасов.

Они воссоединили стаканы и опрокинули содержимое. Горло обожгло неразведенным спиртом, Квасов крякнул, а док осклабился:

– Торкнуло?

– Торкнуло, – выдохнул Антон.

– Я смотрю, ты мужик нормальный, – из чего-то заключил Аркадий, – береги ее, ей тяжести поднимать нельзя с полгодика.

Одним натренированным движением док собрал улики, спрятал в стол, достал и разломал закуску – плитку горького шоколада.

– Мы не женаты, – ответил Квасов, заедая выпитое. Щемящее чувство утраты, прежде не испытанное, сдавило грудь.

– Ну, это же не мешает вам делать детишек, а? – подмигнул Аркадий.