Алина Пуаро - Ship’s Life, или «Океаны нам по щиколотку!»

— Прости, за то, что делаю тебе больно… — его голос шепотом разорвал уже погружающееся в сон сознание девушки.

— Что бы простить, надо понять, а я не понимаю!

Остатки сна моментально слетели с нее, и Алина скорчила недовольную гримасу. У Сашки была странная привычка выяснять отношения по ночам. Она вздохнула. Сегодня был тяжелый день, она наконец-таки подала на развод, и была совершенно не уверенна в том, что сделала все правильно, но кажется, иного выхода не существовало. «Нам надо расстаться, чтобы стать ближе…» строчку из этой, когда-то популярной песни, она упрямо распевала всю неделю. В последние два месяца она совершенно отчетливо поняла, что муж ей по-прежнему нужен, и больше всего на свете ей хочется его вернуть. И все же сегодня Алина сделала это, просидев два часа у адвоката Станкевича, слушая объяснения хода бракоразводного процесса с иностранным гражданином, с которым прожила два года, и о местонахождении которого сейчас понятия не имела.

— Последнее время мы только и делаем, что друг другу больно. Зачем?

Она почувствовала, как он напрягся под одеялом.

— Что зачем? — Сашкин голос звучал приглушенно. Алина прислушалась, затаив дыхание, она слишком боялась его слез. Слишком.

— Зачем это продолжать? Ты ведь все и так понимаешь.

— Понимаю.

— Тогда зачем? Дай Бог, через несколько недель я уеду из страны и начну все с начала. Ведь я сама во всем виновата, и готова расплатиться за свои ошибки, но я не стану тут жить. Не хочу и не буду. Ты лучше других это знаешь.

— Знаю. — голос звучал совсем обреченно.

Алина пыталась не терять терпение.

— Тогда что?

— Я слишком боюсь тебя потерять. Пусть две недели, но они отдаляют разлуку. Ты уедешь, и для меня настанет ночь.

— Саш. Прекрати….

Он протянул руку и обнял ее поверх одеяла, крепко прижал к себе и тут же отпустил, зная, что она будет возмущаться, и вырываться, объясняя, что не может дышать. Он давно не позволял себе ничего больше и их связывали только платонические отношения, но временами он не мог сдержать своей нежности и любви, выражая чувства хотя бы так, просто объятиями. Алина промолчала, чувствуя, что уснуть ей сегодня не придется. Молодая женщина, еще можно сказать, девушка лежала в постели, широко раскрыв глаза, и с тоской пыталась рассмотреть что-то за большими окнами веранды.

Ее часто мучили воспоминания, но прошедший день был перебором, даже для такой сильной как она. Она пыталась стереть Дамиана из памяти целиком: все светлые моменты, все их прекрасные путешествия, жизнь в Париже, рестораны и походы в кино, загородные вылазки, собаку, да мало ли чего было за несколько лет совместной жизни. Ей снова нестерпимо захотелось к мужу, к его сильным рукам, к ночам безудержной любви, к белозубой улыбке и постоянному громоподобному смеху. Алина не сомневалась, что проведет всю ночь за невеселыми мыслями, но через несколько минут она уже крепко спала.

Ей было всего двадцать четыре, а жизненного опыта, как ей казалось, на все сорок. И хотя так, наверное, кажется всем молодым девушкам ее возраста, Алинин путь был и в правду слегка тернистее и извилистее, чем обычно. В свои двадцать четыре она уже успела, как вам стало понятно, выйти замуж и расстаться с мужем, получить три диплома, прожить три года во Франции и вернуться в родной Санкт-Петербург, завести, по мнению прочих смертельно опасную псину и издать небольшой томик стихов. Все друзья и родственники считали ее слегка не в себе, странной, взбалмошной особой с неуемной энергией и неугасающим оптимизмом. Взбалмошной ее считали не без оснований — быстро вспыхивая и готовая сегодня свернуть горы, на следующий день ее стремления уже могли угаснуть сами собой или перекинутся на что-либо другое. Но уж если ее ум всерьез занимала какая-то идея, то спасения не было, почти всегда девушка добивалась своего, употребив на это все свои знания и умения, всю свою силу характера и частенько внешние данные.

Отец часто ругал ее за зря растрачиваемые таланты и возможности, которым другим и не снились. Она, частенько почти вылезши из кожи вон и совершив то, что, выглядело практически невозможным, тут же теряла ко всему интерес и искала что-нибудь новое, чтобы снова волновало кровь. Девушке были необходимы сильные и новые эмоции, чтобы дышать и двигаться, своего рода наркотик-адреналин, к которому непонятно кто ее пристрастил.

Нельзя сказать, что она была совсем уж бестолковым человеком, но определенная легкость в отношении к чему бы то ни было, красной канвой проходила по всем ее поступкам, и частенько потом, сжав зубы и упрямо нахмурив лоб, Алина не то, чтобы сожалела о содеянном, но думала, что, опять черт знает что, натворила.

Внешностью ни Бог, ни родители ее не обидели, а спорт, которому она посвятила немало часов своей еще жизни, только навел недостающий глянец, а без того не слабому характеру придал еще больше упрямства и силы воли. Красавицей она не была, но ее это давно перестало смущать. Лет в пятнадцать она поняла, что мальчишкам в классе она не нравится, потому что слишком длинная, потому что не блондинка, а рыжая. Глаза у нее были каре-зеленые, а уж нос так и совсем не вписывался в стандарты красоты — достался от мамы, с горбинкой.

Комплекс неполноценности от своей угловатости и высокого роста у нее так, впрочем, и не появился. Быть может, этого не случилось потому, что период гадкого утенка надолго не затянулся, и стройная по-мальчишески фигура очень быстро приобрела все нужные женщине округлости. А может и потому, что как раз в это время она получила свое первое признание в любви и не от кого-нибудь, а от чемпиона мира по акробатики, пепельноволосого красавца с иноземным именем Эрик.

Вообще к двадцати четырем годам она представляла собой высокую интересную женщину с непослушной гривой золотисто-рыжих волос, отличной фигурой и почти стопроцентной уверенностью в себе. Уверенность в себе таила изрядную долю реализма и пожалуй не совсем женского жестокого цинизма. Алина уже давно поняла, что взгляды на улице она притягивает вовсе не из-за знания трех языков или богатого внутреннего мира. Слишком часто она ловила взоры, устремленные не в глаза, а в декольте, и читала на лицах откровенное любование не ее задумчивой улыбкой, а своей пятой точкой, которую слишком тесно обтягивали джинсы.

Да и с собственным мужем, теперь уже правда почти бывшим, она познакомилась, будучи одетой в майку с надписью: «Говорите медленно, я блондинка», в насмешку над известным клише. Относясь, так или иначе, к светловолосому сословию представительниц слабого пола, она все же предпочитала смеяться над этим, чем злиться. Сейчас ей стало казаться, что все это было давно и быть может даже не с ней. Слишком уж разительной оказалась ее возвращение в Россию, от жизни во Франции. И как не уговаривала она себя, что это ее дом и что она со всем справится, выходило совсем иначе. Вернутся к тому, от чего убежала несколько лет тому назад, было совсем не просто, тем более, если учесть, что ни ее Родина, ни сама девушка практически за это время не изменились. Да и с чего им было меняться?

В России по какой-то неведомой причине ее утомляло почти все, но сегодня, приехав к Сашке на дачу, она чувствовала себя особенно усталой. Хмелевская казалась ей нудной и неинтересной, да и чему быть интересной в книге, которую она читала уже восемьсот раз. Но все, что она читала за последнее время, было, так или иначе, словно по иронии судьбы было связано либо с Америкой, либо с Парижем. Хемингуэй, Моем, Марлен Дитрих, Эдит Пиаф. Биографию последней она тоже уже читала раньше, но ее как и в первый раз ее снова потрясла и словно придавала сил история это великой женщины и певицы. Ее взлеты и падения, успех и разочарование, бесконечные любовники и настоящая любовь. Алине особенно нравилось то, что певица тоже жила по зову сердца, а не разума. И к чему же ее это привело? Алина не впадала в такие крайности, как алкоголизм и наркотики, но ведь она не была и гениальной личностью. Несколько раз она перечитывала часть, посвященную ее роману с Марселем Серданом, их знакомство, безумную страсть, его гибель… Девушка словно черпала силы в чужом горе, отнюдь не злорадствуя, но сравнивая собственные переживания с Пиаф и находя утешение в том, что ей ни одной приходится так мучиться.

Часто она думала, что ей должно быть легче, Дамиан ведь жив, и наслаждается жизнью, где — то далеко, просто очень далеко, а любимый Эдит погиб, но почему то легче не становилось. Алина гнала от себя мысли, что он смеется без нее, сверкая белозубой улыбкой, в которой не хватает одного зуба, с кем-то танцует, вертя партнершу, в короткой юбке, плавает в соленой воде, водит машину, покупает каждый день еду, ходит в рестораны, держит за руку… Все это уже не ей, а той, другой, Паоле, или уже следующей, а может нескольким сразу. Он рассказывал и о таких периодах в своей жизни.

Как то в начале их романа, они оказались в поезде, кажется, ехали в Пикарди к его кузену, или быть может в Бельгию в папе, и собираясь проникнуть в туалет, чтобы слегка побаловаться, он со смехом рассказал, что как-то с приятелем напившись, они поменялись партнершами. Алину тогда это повергло в шок.

— Ты и меня так когда-нибудь поменяешь? — с отвращением поинтересовалась она у явно довольного своим таким по-мужски знаменательным приключением.

Одного взгляда на лицо подруги ему оказалось достаточно, и он тут же сменил тактику, но время было упущено. Жутко разобидевшись, Алина вернулась на свое кресло, и остаток пути у Дамиана ушло на то, чтобы уверить ее в своих чувствах и загладить прошлую вину, которая для него самого таковой и не являлась. Никто, конечно, не идеал, но кое-кто был таковым явно в меньшей степени…

Алина потянулась и сжала виски руками. Устала, как же она устала за сегодняшний день. Целый день, отвлекаясь только на срочные звонки, она сначала отбирала, а потом рассылала резюме во все найденные ею агентства. То, что контракт уже был у нее на руках, делало Алину неимоверно счастливой, но все же это было не то, что ей нужно, и девушка по своему обыкновению решила довести дело до конца. Корабль, на котором она нашла работу продавцом, почти три месяца ходил по Европе, перед тем, как оказаться в Майями, где и была для Алины цель этого путешествия. Если рассказывать обо всем по порядку, то она просто снова решила сбежать. Непонятно от кого и непонятно куда, но оставаться в России она больше не могла, хоть и прошло то всего четыре месяца с того момента, как Рыжий забрал ее и Урикана из заваленного снегом аэропорта.

Прилетела она, полная благих намерений и начинаний, наконец, устроить свою жизнь там, где родилась, завести с Сашкой детей, отремонтировать квартиру и зажить нормально, что значило в ее понимании — как все люди. Сейчас Алина уже и не помнила, на каком моменте нормальное перестало быть нормальным, если вообще такое понятие можно было применить к человеку, который, мягко скажем, в общепринятые рамки не вписывался. Не помнила она и того, когда пришла к выводу, что муж все еще занимает в ее сердце свое законное место, несмотря на все старания ее и Рыжего, и того, когда подала документы на новую работу в США на круизном лайнере. Только одна дата вызывала у молодых людей шквал переживаний и впечаталась в память — восьмое августа, тот день, на который был назначен отъезд, или, если уж быть точным, отплытие, так как корабль, на который ее посылали работать уходил из ее родного Санкт-Петербурга. И эмоции у них были по этому поводу прямо скажем противоположенные, у одной ликование, с изрядной толикой сомнений, у другого — безысходность и боль.

Теперь знак вопроса в их отношениях стал еще больше. Дата расставания неумолимо приближалась, а они так и продолжали жить вместе, не зная, станет ли этот день конечным и в их истории тоже или нет. Ясно было и то, что разлука на как минимум шесть месяцев ни одним отношениям еще не помогал, как и то, что корабль будет стоять во Флориде, где жил, так сказать, супруг или почти еще. Для Сашки казалось невозможным ни снова потерять ее как тогда, когда она еще только уезжала во Францию, ни удержать. Превыше всего для него было ее счастье, а в России, похоже, счастлива она быть не могла. Или дело тут было не в стране? Так или иначе, сегодня она ехала к Рыжему на дачу после долгого и душного рабочего дня в офисе в попытках найти корабль, который шел бы в Америку сейчас, а не через полгода, ибо ждать так долго девушка была не в состоянии.