В коридоре девушка услышала голоса и разобрала Тамарин и Наташкин среди прочих. Как ей было их оставить? Алина так привыкла к ним, что девчонки стали ей, как сестры за эти короткие три месяца.

— Довели меня сегодня до белого каления! Ну как так можно? Пришла парочка американских русских и полчаса выбирали фарфор в подарок чьей-то маме. Это? Или может быть это? Или все же вот это, но уж точно не это! Через полчаса решили-таки. Выбрали какого-то дурацкого клоуна от Ядро. Ну ладно, клоун то в магазине, а вот коробка от него лежит в локере на другом конце корабля. Пришлось бежать. Подождите десять минут плиз, говорю. И бегу, как угорелая, с седьмого этажа на десятый. Прибегаю вся в мыле, лезешь в этом долбанном локере через коробки, переворачиваешь все, конечно же, нужная коробка обнаруживается в самом углу. Где- то под потолком пролезаешь, чуть все не обрушив, и подхватив в самый последний момент. С триумфом несешься назад по коридору, потому как лифт, конечно, где-то застрял. Вбегаю, нацепив перед этим улыбку под номером один, выдавая дежурное «спасибо за ожидание», и тут они мне выдают, ни мало не смущаясь, что все же решили выбрать другую. После чего, поборов вполне естественное желание запустить эту самую коробку им в рожу, все, также тупо улыбаясь и с заверениями: «Что вы, что вы, никакая это не проблема, я просто обожаю бегать по лестницам вверх-вниз, буквально хлебом не корми, дай только побегать вот так вот, тем более для таких приятных людей…». И бежишь назад с мыслью, что если они еще раз свое мнение изменят, так лучше им самим прыгнуть за борт, а коробка эта им вслед полетит не без моей помощи.

— Да ладно у меня сегодня тоже приколы были такие, еще почище твоего. — встряла Томка под взрывы хохота фотографов напротив. Вот сидим, считаем кольца в джюэльри. Только все разложили на полу, телефонный звонок. У меня сапфиры просто везде — на коленях, в руках, под мышкой пакет зажат. Я, чертыхаясь, пытаюсь все это не растерять и сложить нормально. Думаю, может, перестанет звонить. Где там. Ладно, беру трубку. Тамара спикен, джюэльри спешиалист. Деловая такая. Гест релейшен. Блин, думаю, этим-то, что еще понадобилось, на ночь глядя. А они мне — с вами хочет поговорить кабина номер восемь шесть семь пять. Блин, думаю, ну все. Начинаю лихорадочно вспоминать, что же я сегодня такого продала или сказала. Рука уже к сбросу потянулась, а потом вспомнила, что представилась. Придется отвечать. Музыка полчаса играет, Флорина уже там бубнит начала, а я все вишу на телефоне. Потом все-таки соизволили соединить. Ну, я снова — Тамара спикен, джюэльри спешиалист. Разговор был примерно такой:

— Хелло, меня зовут мистер Смит.

— Очень приятно, чем могу помочь мистер Смит

— Я говорю с джюэльри?

— Про себя думаю, нет, блин, обычно ювелирные специалисты обычно работают на кухне. Вслух, конечно, сказала другое. Да мистер Смит, вы говорите с джюэльри.

— У меня к вам, Тамара, вопрос.

— Да, мистер Смит.

— Это немного личное.

— Конечно, мистер Смит, я постараюсь сделать все, что смогу.

— Тут меня уже любопытство взяло, что же может быть такого личного в ювелирке. Пояс целомудрия с бриллиантовым ключиком? И тут он мне выдает: «А есть ли у вас в продаже купальные трусы?». Я, наверное, с минуту думала, что ему ответить, хорошо, что он в тот момент не видел выражения моего лица. Ну, ведь еще два раза спросил, в джюэльри ли он попал…

Все долго не могли успокоиться. Алина сглотнула и подумала, что скучать она будет просто непереносимо. Она глубоко вдохнула и вышла из-за угла:

— Ну, что ребята? Меня уволили.


Когда утихли все возмущения, крики, хлопанья по спине, и прочие сопутствующие моменты, когда девушка собрала сумку, попросту закинув все, как попало, она оказалась у грека. Полулежа, полусидя на постели, Алина думала о том, что последних ночей в ее жизни становится подозрительно много. На этот раз расставаться приходилось с Йорго. Девушка даже не пыталась понять, чувствует ли он что-либо по этому поводу. У нее было ощущение, что от количества переживаний за последние несколько недель она вдруг оглохла и ослепла. Тоже самое случилось и с ее сердцем. Оно словно онемело и перестало биться. Йорго что-то говорил-говорил, но она слушала вполуха. Она посмотрела на любовника и тут ясно поняла, как сильно он сейчас волнуется. Уголки губ у него дернулись, это была далеко не улыбка. Так дергаются губы, когда ты пытаешься скрыть, как сильно ты волнуешься, и девушка испугалась, что сейчас произнесется тот вопрос, на который ответа у нее не было и в помине.

Алина прижалась к нему всем телом и случайно бросила взгляд в зеркало. Такой красивой она никогда себе еще не казалась. Длинные ресницы бросали тень на глаза и делали взгляд таинственным и словно беззащитным, волосы светились в тусклом свете лампы, лицо было таким трогательным чарующим, что она удивилась самой себе. Любовь делает чудеса? «Лучше быть любимой, чем любить? — подумалось ей, — я ведь никогда так не думала. И не стану, но боже, как же важно иметь человека, на которого ты можешь опереться в трудную минуту, особенно тогда, когда чувствуешь себя одинокой.»

— Я хочу, чтобы мы попробовали жить вместе у меня в стране.

Алина усмехнулась такой осторожности и все же почувствовала легкое разочарование. Он хоть и боялся ее потерять, но не на столько, чтобы сразу предлагать руку и сердце. И Слава Богу.

— Не знаю, Йорго. Я уезжаю и неизвестно, что будет дальше. Время покажет.

Он отстранился.

— Что? — спросила она, потягиваясь словно кошка.

— Просто хочу на тебя посмотреть.

В его глазах была такая неизбывная нежность, что ей вообще расхотелось о чем-либо думать. В конце концов, делать кого-то счастливым, значит не так уж мало…


И вот так за один день сияющее море и белоснежный лайнер сменился на снег и слякоть родного города. Девушка, хоть и казалось, была уставшей от корабельной жизни с ее странными законами и правилами, но корабль на это время стал ее жизнь, и возвращать домой она не была готова. Конечно, было здорово увидеть родных и друзей, показать фотки почти со всей Европы, похвастаться визами в паспорте и новыми платьями. Но не чувствовать больше качающегося пола под ногами, не бежать, сломя голову, на завтрак-обед-ужин-дрилл или работу, не говорить больше по-английски и, что самое главное не иметь возможности в любой момент выйти на опендек и забыть обо всем на свете, подставляя лицо соленому ветру, для нее стало невосполнимой потерей.

Почти самое первое, что она сделала по приезду, отправилась на интервью в кампанию Карнивал. Вопреки всем заявлениям, с кораблями Алина не хотела пока еще расставаться. Для нее шипс лайф еще не закончилась. Йорго звонил каждый день и звал ее к себе на каникулы. Они разговаривали по часу каждый день, но к окончательному решению девушка пока не пришла. Зато абсолютно четко и ясно она поняла, что Дамиан больше ей не нужен, если вообще когда-нибудь был. По греку она скучала, но ему требовалось что-то большое и серьезное, а Алина никак не могла для себя понять, готова ли она снов начинать подобное.

Тамаре продлили контракт, и подруга была в тихом бешенстве, но вот уже со дня на день Алина ждала ее в Россию. Расстояние дружбе не помеха, и теперь девушка четко осознала, что значит на корабле — как в армии. Девчонки думали, что делать дальше, ибо в России оставаться никому не хотелось. Кому интересно родное болото, когда вокруг целый океан! И даже если по опыту они напоминали еще лягушат, только отбросивших хвост, идей было пруд пруди. Но все это пока еще сияло хоть в обозримом, но будущем, а пока что Алина переживала, так сказать, трудовые будни.

По приезду домой девушке пришлось жить с родней, ибо по причине ее отъезда ее собственная квартира сдавалась, и хотя она всех их любила и ценила, но гораздо лучше это происходило на расстоянии. И вся обстановка настолько затягивала, что казалось нереальным видение белого лайнера на бесконечных водных просторах…

— В календаре пишут: выпить одну таблетку аспирина…

— Ты тупая деревенская скотина! Житья от тебя никакого нет! Замолчи немедленно!

— Вот видишь, ты меня всегда зовешь алкоголиком, а я до такого еще ни разу не напивался.

Алина попыталась прошмыгнуть в ванную бесшумно, но не тут-то было.

— Заткнись сейчас же. Алиночка встала.

Девушка посмотрела в зеркало над ванной и обреченно вздохнула. Сейчас начнут кормить или выпроваживать замуж, — подумалось ей.

— Ну, раз встала. Тогда я пошел. Что с тобой еще ругаться?

Румяный и довольный жизнью крепкий старик прошествовал, наконец, по коридору и удалился в спальню, по пути заглянув в маленькую комнату:

— Алина, мы уже пообедали, и ты иди.

Кажется тот факт, что девушки в комнате не было, его ничуть не смутил. Боже! Сколько можно! Это канун Нового года! И ведь они не со зла! Она помнила саркастический смех отца в тот момент, когда вернулась от Рыжего с решением порвать с ним и остаться мужем. Это было давно, но она как сейчас слышала насмешливые слова: «Она страдает. И есть идти не может», слова человека для которого обед важнее, чем все ее переживания вместе взятые, которые лезвием острого ножа рвали и без того кровоточащее сердце. Помнила и полные ненависти глаза одной бабушки, обращенные на зятя, который ее кормил и поил. И сочащиеся ядом фразы другой, полные призрения и отвращения к третьей жене отца, только что потерявшей и отца и мать. За что они всех ненавидят? Ведь это какие-то ущербные люди. Папа в меньшей степени, на нем это отражается только временами, но ведь поколение бабушек и дедушек было попросту искалечено. Искалечено жизнью до самого настоящего морального уродства. «Похороните меня за плинтусом» — ведь не придумка автора. Так было на самом деле. Так и есть до сих пор. Сколько несчастных семейств и людей было изувечено политическим строем и уровнем жизни? Были ли они виноваты или это жизнь под гнетом советской власти превращала людей в монстров и нелюдей, в которых изредка, проглядывали остатки гуманизма.

В русских людях этого поколения жило что-то страшное. То, что заставляло их относиться негативно заранее и ко всему. Не зная о ком, идет речь, они уже завидовали ему или ненавидели. Радовались чужим несчастьям и удовлетворенно поджимали губы. Что-то точило их изнутри, не давая жить спокойно. А уж быть счастливыми и подавно. «Вы, русские боитесь быть счастливыми» — эту цитату из «Сибирского цирюльника» девушка помнила очень хорошо. Она все пыталась понять природу этого явления, сравнивала людей из разных стран. Не было никого идеального, но в России что-то прогнило давным-давно и только сейчас потихоньку начинало исправляться. Видимо исторически сложившаяся ситуация, когда врагом народа объявляли отца или брата, когда писали доносы на соседей, еще долго будет напоминать шрамами на коже целой нации. Ненависть и подозрение впитывалось тогда с молоком матери.

Алина подумала, что родители, быть может, никогда бы не развелись, не будь так сильна взаимная неприязнь тещи и свекрови к зятю и невестке. Что мама, не слышавшая бы каждый божий день, как неудачно она вышла замуж, быть может, не завела бы любовника, и может быть, не заболела бы раком. И отец, к которому не приходила бы мамочка, желающая ему только добра и проверяющая его постельное белье, не слушал бы о своих достоинствах и недостатках своей супруги, может, проявлял бы к ней больше внимания и проявлял бы свои чувства, ведь он по-настоящему любил жену. И кто знает, как сложилась бы тогда и жизнь девушки.

Алина со священным ужасом вспомнила свою тетку, к которой на старости лет переехала ее бабушка по маме. В свои восемьдесят бабушка имела просто ворох различных болезней, от которых на последние деньги лечили ее дочь и зять. Но все равно, даже, несмотря на еле-еле теплящийся огонек жизни, она находила в себе силы скандалить каждый день и с ней и с человеком, на деньги которого она жила. Девушка вдруг подумала, что имея все это перед глазами, трудно оставаться с такой семьей в одной стране, несмотря на то, что каждый в отдельности ее очень любил. Они только друг друга ненавидели. От перспективы превратится в такое существо со временем, у Алины волосы на голове начинали шевелиться сами собой. От такой судьбы она была готова бежать и дальше, чем через океан.

— А я мечтала стать певицей. Слава богу, не сбылось, — сказала бабушка с папиной стороны, накладывая Алине сразу десяток сырников. — Только подумать какая ужасная у них жизнь, только единицы пробиваются наверх, а остальные…? Остальные так и мотаются по стране, с гастролями, с выступлениями в маленьких залах, едой в местных завшивленных забегаловках… Смотри, чтобы все доела!

Алине на секунду показалось, что она права, но потом… Потом ей вспомнился ее любимый фильм «Малышка за миллион долларов». «Я видела свой успех, толпу, которая скандировала мое имя. Я ни о чем не жалею, и будь у меня второй шанс, я прожила бы точно также, даже и зная, что все будет так недолго».