Отрезвил меня холод. В какой-то момент я, видимо, все же сползла по стволу и теперь стояла на коленях. Земля была влажной, и платье мое быстро пропиталось водой и покрылось грязными пятнами. Оказалось, что солнце уже клонится к западу; подул промозглый ветерок, как это часто бывает весной ближе к вечеру. Этот ветер подействовал на меня, как вылитый на голову кувшин холодной воды. Я встряхнулась, точно мокрый щенок, и неловко поднялась на ноги. Они совершенно затекли и слушаться не желали, так что я, прихрамывая, как дряхлая старуха, стала осторожно перебираться через реку по стволу поваленного дерева, а потом двинулась к дому, по-прежнему неуклюжая, медлительная, совершенно замерзшая и по-прежнему чувствуя себя старухой, а отнюдь не гордой основательницей рода. Не матриархом из моих фантазий, не окруженной детьми и внуками счастливой прародительницей, потомки которой будут вечно править Широким Долом. Нет, скорее я чувствовала себя побежденной жалкой каргой, которой до смерти рукой подать, которая к этой смерти готова и, мало того, страстно ее жаждет.


Неделей позже пришла почта, и я перестала думать о смерти, получив документы об изменении права наследования. Наконец-то дело было завершено! Я так впилась в эти бумаги глазами, словно они были пищей для моего голодного разума. Отныне права наследства переходили от Чарлза Лейси Джулии и Ричарду. И свидетельствовали, что первый же ребенок Джулии или Ричарда, девочка или мальчик, навечно обретает права наследования. Я улыбнулась. Что ж, вполне может статься, что на свет появится еще одна «мисс Беатрис», которая станет полноценной хозяйкой Широкого Дола. Если мой первый внук окажется медноволосой девочкой с зелеными, чуть раскосыми глазами, то именно она будет владеть этой землей по праву, и за это право ей не придется платить ни гроша. Она унаследует эту землю, она будет ездить по ней верхом, не чувствуя ни малейшей угрозы и, напротив, чувствуя себя хозяйкой всего этого. А если она унаследует мою смекалку, то вый-дет замуж за какого-нибудь бедного сквайра и родит для Широкого Дола детей, а самого мужа спровадит куда-нибудь в Ирландию или в Америку, смутно пообещав ему вскоре за ним последовать и отнюдь не собираясь свое обещание выполнять. И если она унаследует мой характер – но, в отличие от меня, не станет разбивать себе сердце и тратить свои мозги на решение бессмысленных задач, – то будет испытывать радость и воодушевление, чувствуя полную свободу на своей любимой земле. И люди Широкого Дола тоже будут радоваться тому, что у них такая хорошая хозяйка, щедрое жалованье и стол никогда не пустует.

К свидетельству об изменении прав наследования был пришпилен договор, который должен будет воплотить все это в жизнь. Это был наполовину исписанный лист тонкого пергамента, по краям которого виднелись, как обычно, многочисленные красные печати и сверкающие ленты; он содержал всего несколько важных, хотя и достаточно простых, пунктов, в которых перечислялось, что мы получаем и сколько все это будет стоить.

Документ гласил, что данный договор заключен между Ричардом МакЭндрю и Джулией Лейси, которым в настоящий момент один год и два года соответственно, о том, что поместье Широкий Дол, в дальнейшем именуемое Поместье, будет принадлежать им обоим совместно, то есть будет совместно ими унаследовано, а в дальнейшем перейдет по наследству первому ребенку, рожденному в законном браке того или другого из сонаследников.

Я держала этот документ спокойной рукой, вдыхая запах воска и чувствуя на ощупь благородный мягкий пергамент. Шелковые красные ленты на нижнем краю грамоты казались теплыми. Я едва пробежала глазами содержание документа; пока что я просто наслаждалась самим его существованием, которое так дорого мне стоило.

Склонив голову, я прижалась к документу лицом. Пергамент тоже казался теплым, но с отчетливой текстурой, да и печати на нижнем краю листа царапались, как короста. От шелковых лент исходил слабый запах духов, словно их покупали «на ярды» у какого-нибудь разносчика, который духи и пудру хранит в одном ящике с шелками. Слеза скатилась по моей щеке, и я, подняв голову, поспешно стерла слезинку, чтобы не оставить на драгоценном документе грязного пятна. Всего одна слезинка, да и ее я обронила скорее от облегчения, сознавая, что теперь вся эта борьба закончена и можно немного отдохнуть. Или же потому, что чувствовала себя победительницей, несмотря ни на что. Я и сама не смогла бы сказать с уверенностью, что вызвало у меня слезы. Та невнятная боль, которая отрезала меня от Широкого Дола, словно отрезала меня и от собственной души, и я уже не могла толком понять, выиграла я или проиграла. Теперь мне оставалось только идти вперед, вперед и вперед. Я стала острым плугом в борозде, острой косой в поле. Я уже не могла бы сказать, не разрежу ли я лемехом какую-нибудь жабу, не изуродую ли блестящим лезвием притаившегося в траве зайчишку, не окрасится ли это смертельно опасное лезвие моей собственной горячей кровью.

Затем я позвонила и заказала карету, намереваясь сегодня же ехать в Чичестер, и попросила Страйда позвать Гарри. Мне было нужно, чтобы Гарри сопровождал меня в город, ибо это дело было слишком важным для нас обоих.

И, разумеется, перед самым последним и самым простым препятствием Гарри вдруг заупрямился. Но я все же настояла на поездке.

– Зря мы все-таки не подождали возвращения Джона! – уже вполне успокоившись, сказал он, когда мы колыхались по подсохшей дороге, ведущей в Чичестер. Вокруг на равнинах раскинулись прелестные деревушки, и мы медленно проезжали мимо них по верхней дороге, тянущейся по щеке холма.

– Ну, неизвестно, сколько еще времени Джон там пробудет и в каком он состоянии, – непринужденным тоном откликнулась я. – По-моему, пусть лучше все будет подписано и скреплено печатью, пока все перипетии этой истории еще свежи в нашей памяти. А потом мы обо всем расскажем им обоим – и Селии, и Джону. Пусть это будет наш им сюрприз.

– Да уж, сюрприз… – с сомнением протянул Гарри. – Нет, все-таки это нехорошо по отношению к Джону! Я знаю, ему очень нравится Широкий Дол, но ведь мы без спросу потратили все его состояние, желая сделать Ричарда наследником поместья. А что, если Джон вовсе этого и не хотел? Нет, лучше было все-таки сперва с ним посоветоваться.

– Может, так было бы действительно лучше, – охотно согласилась я. – Но это же не от нас зависело. Если бы мы стали с этим тянуть, неизбежно возникли бы слухи о бесплодии Селии, и она, несомненно, была бы страшно огорчена. И потом, эти слухи заставили бы Чарлза Лейси непременно повысить цену, потому что тогда он был бы уверен, что поместье достанется ему. Нет, мой дорогой, мы были просто вынуждены продолжать все, раз уж начали. Ничего, Джон нас поймет. Я думаю, он и сам принял бы такое решение.

– Ну, если ты так уверена… – окончательно успокоившись, протянул Гарри и поудобнее устроился в другом углу. Карета при этом слегка покачнулась. Гарри пугающе быстро набирал вес. Мне иногда казалось, что вскоре на конюшне Широкого Дола не найдется такого коня, который будет в состоянии нести на себе его тушу, если он будет продолжать поглощать пищу в тех же количествах, как сейчас. Кроме того, после завтрака Гарри любил устроиться в кресле, посадив на колени детей, или отправиться с ними на неторопливую прогулку по дорожкам сада. Если у него такое же слабое сердце, как у нашей матери, то долго он не протянет, спокойно думала я.

– Собственно, подписать этот договор мы могли бы и после возвращения Джона, – снова затянул Гарри старую песню. Ему явно было все еще не по себе. – Все-таки, Беатрис, это выглядит весьма странно. Там говорится: «подпись родителя или опекуна Джулии Лейси», и я поставил свою подпись. Затем – «подпись родителя или опекуна Ричарда МакЭндрю», и там тоже красуется мое имя! Любой, кто нас не знает, сразу подумал бы, что тут дело нечисто.

– Да, но нас все знают! – весело возразила я. – И, что совершенно очевидно, это наиболее разумный и простой способ решения всех проблем. Не вижу тут ничего нас порочащего. Единственный, кто хоть в чем-то проигрывает, это Чарлз Лейси, однако он получает великолепную компенсацию.

Гарри засмеялся, услышав мои слова.

– Бедный старый Чарлз! – сказал он. – А ведь, должно быть, уже начал надеяться, да, Беатрис?

– Да, – улыбнулась я. – Но тебе, Гарри, удалось его перехитрить!

– Нам удалось. Мы с тобой отлично его перехитрили, – великодушно признал он.

– Но благодаря твоей блестящей идее, – возразила я. – Твоя идея была положена в основу всего нашего плана. И теперь этот план приносит плоды. Как замечательно ты предопределил наше будущее, Гарри! Какая надежная, спокойная, счастливая жизнь будет у наших детей!

Гарри благодарно кивнул и посмотрел в окно. Мы уже спускались с холмов, выехав на густо обсаженную деревьями дорогу, ведущую к Чичестеру. Слева виднелся особняк де Курси, окруженный высокими стенами; дальше по дороге стояли другие, столь же огромные дома. Затем вереницей потянулись маленькие коттеджи бедняков, и вскоре колеса кареты загрохотали по мощеным улицам, где со всех сторон высились городские дома преуспевающих жителей Чичестера, над которыми торчал шпиль кафедрального собора.

Я так хорошо сумела внушить Гарри, что ему следует гордиться своим острым умом и предусмотрительностью, что он без понуканий вошел в контору юристов и в двух местах поставил свою подпись на этом столь драгоценном для меня документе.

– Если честно, все это выглядит немного странно, – признался наш солиситор, решивший, что в связи с нашими многолетними отношениями ему можно высказать некоторые сомнения. – Неужели так уж обязательно все это делать без подписи доктора Мак-Эндрю?

– Мой муж болен, – тихим голосом промолвила я. Солиситор кивнул. Этот старый седой человек, всю жизнь просидевший в своем темноватом кабинете, тоже, конечно, слышал разные сплетни и тоже сожалел, что я, самая хорошенькая девушка в графстве, вышла замуж за пьяницу. – Мы считаем, что лучше все поскорее оформить без него, потому что неизвестно, когда он снова будет достаточно хорошо себя чувствовать и вернется домой. – Я умолкла, с трудом сдерживая слезы. У меня даже голос стал звучать хрипло.

Солиситор сочувственно сжал мою руку.

– Простите меня, миссис МакЭндрю, – ласково сказал он, – зря я это сказал. Умоляю, не думайте больше о моих словах.

Я кивнула и одарила его очень милой всепрощающей улыбкой, а он при расставании тепло пожал мне руку и поцеловал ее. Усевшись в карете поудобней, я откинула голову на подушки с таким видом, словно смертельно устала, и Гарри, увидев это, тут же принялся меня утешать.

– Не надо так печалиться, Беатрис, – сказал он и взял меня за руку. – Джону скоро станет лучше, я уверен. Вы еще сможете снова быть счастливы. Селия, во всяком случае, считает, что у вас есть будущее. Но что бы ни случилось с твоим мужем, ты и твой сын всегда будете в полной безопасности у нас в Широком Доле.

Я кивнула, слегка пожала его руку и сказала:

– Да, мой дорогой, спасибо. Сегодня мы с тобой, Гарри, сделали большое дело!

– И это действительно так, – подтвердил он. – Когда же мы сообщим об этом Селии?

Думала я быстро. Мне не хотелось ничего рассказывать Селии, но я прекрасно понимала, что мне этого никогда и не захочется. Если мы объявим ей «радостную» новость о перемене прав наследования и о том, что сонаследниками поместья являются отныне Джулия и Ричард, она наверняка будет против. Ей было известно, что они наполовину брат и сестра, что оба они мои дети, но она, разумеется, не знала и даже не догадывалась, что отцом их обоих является ее муж. Впрочем, ей уже не нравилось, что между малышами возникла на редкость нежная дружба. Как не нравилось и то, что я имею к ее Джулии самое непосредственное отношение.

– Давай я первая поговорю с Селией, – предложила я, продолжая размышлять. – Она наверняка расстроится, узнав, что ты узнал о ее бесплодии. Я думаю, будет лучше, если я скажу ей, что, хоть ты все и знаешь, тебя это не слишком беспокоит, потому что у вас уже есть Джулия, которую ты очень любишь и весьма дальновидно постарался сделать своей наследницей.

Гарри кивнул.

– Хорошо, раз ты считаешь, что так будет лучше. К тому же ты скорее найдешь нужные слова, а то я сам сейчас способен думать только об обеде. До чего же холодные вечера в апреле! Как ты думаешь, у нас будет суп на обед?

– Почти наверняка, – заверила его я. – Знаешь что, после обеда я поговорю с Селией в гостиной, а ты, если можно, подольше посиди за своим порто, договорились? И не приходи, пока я за тобой не пошлю.

– Ладно, – тут же согласился он. – Выпью порто и съем немного сыру. И, уверяю тебя, особенно спешить я не буду.