Сыр, заказанный Гарри, оказался настолько пахучим, что Селия тут же встала и предложила нам с ней перейти в гостиную. Я засмеялась и тоже встала из-за стола, прихватив с собой с большого блюда с фруктами румяное яблоко.

– Селия права, Гарри. Я лучше съем это яблоко в гостиной, лишь бы не сидеть за одним столом… с твоим сыром!

Гарри добродушно хмыкнул, ничуть не поколебленный моей шуткой.

– Вы обе такие милые, но в сыре ничего не понимаете, – сказал он. – Ступайте в гостиную и поболтайте всласть. Знаешь, Селия, мне кажется, Беатрис хочет сообщить тебе кое-какие хорошие новости.

Глаза Селии радостно вспыхнули, ее взгляд метнулся ко мне, и лицо осветила улыбка, которая всегда была у нее наготове.

– О, Беатрис! Это связано с Джоном? – спросила она, как только за нами закрылась дверь гостиной.

– Нет, – сказала я. – Пока еще нет. Но последнее письмо, которое я получила, было в высшей степени обнадеживающим. Доктор Роуз говорит уже всего о нескольких месяцах, а не о каком-то неопределенно долгом сроке.

Селия кивнула, но свет в ее глазах погас. Было заметно, что она сильно разочарована. И я не без свойственной мне зловредности подумала, что, пожалуй, чрезмерно усилившийся интерес Гарри к еде и его все увеличивающийся вес стали причиной того, что для Селии он из золотоволосого принца первой поры их супружеской жизни стал превращаться в скучного, не вызывающего пылких чувств обжору. Тогда как Джон, тонкий, напряженный, с его отчаянным горем, с его нервными и страстными попытками победить пьянство и вырваться из-под моего властного контроля, вполне мог вызвать у Селии любовь, которую весьма трудно было бы назвать сестринской.

Но я не была готова сейчас с помощью шуток выведывать у Селии правду. Сперва мне нужно было преодолеть главное препятствие, и я все свои мысли, все свое внимание вложила в то, чтобы подобраться к разговору о наследстве, хотя и не особенно рассчитывала на благоприятный исход этого разговора.

– И все-таки новость, о которой я хочу тебе сообщить, хорошая, – сказала я и, пройдя через всю комнату, устроилась у камина в широком кресле с подлокотниками, подтащив поближе скамеечку и поставив на нее ноги, чтобы чувствовать жар горящих дров. Селия, утонув в кресле напротив, не сводила с меня глаз. В мерцающем свете камина и горящих свечей она выглядела как очень юная и очень серьезная школьница. Слишком юная, чтобы быть замешанной в столь сложном заговоре, основанном на бесконечной лжи, обманных действиях и полуправдивых признаниях. И слишком серьезная, чтобы предпринимать безнадежные попытки вырваться на свободу, оказавшись у меня в руках.

– Гарри знает, что ты бесплодна, – с места в карьер начала я. – Он давно уже отчаялся иметь сына и наследника.

Селия чуть слышно охнула и невольно поднесла руку к щеке, словно причиненная ей душевная боль откликнулась болью зубной.

– О нет! – вырвалось у нее.

– Но у него, к счастью, возникла одна чудесная идея, благодаря которой можно будет переписать имение на Джулию, – сказала я. – Это полностью его план, хотя и я, конечно, участвовала в его осуществлении. Мы ничего тебе не говорили, потому вообще не были уверены, что такое возможно. Но оказалось, что возможно. Гарри сможет выкупить право на наследство у нашего кузена Чарлза Лейси и переписать все права на Джулию, они с Ричардом станут сонаследниками Широкого Дола и впоследствии будут совместно им править.

Глубочайшее изумление на лице Селии сменилось полнейшим ужасом, и она переспросила:

– Будут править совместно? Станут сонаследниками? Но как?

Я старалась говорить спокойно, даже весело, хотя слова подбирала с особой осторожностью. Я испытывала неловкость. Я нервничала. Это было все равно что гнать незнакомую лошадь к барьеру, высота которого тебе неизвестна, и в такой местности, где ты никогда не бывала.

– Они просто будут партнерами во всем, – непринужденным тоном пояснила я. – Как мы с Гарри.

– Как вы с Гарри? – повторила Селия. – Как вы с Гарри… – Она сидела лицом ко мне, но смотрела не на меня, а в огонь, и было в ее светло-карих глазах нечто такое, что мне вдруг захотелось узнать, что же она там видит, в этой груде пылающих поленьев.

– Нет! – вдруг резко заявила она.

Я так и подскочила от непритворного удивления.

– Что «нет»?

– Нет, и все, – сказала Селия. – На это я своего согласия не даю. Я этого не желаю. И не считаю эту идею такой уж хорошей.

– Селия, что ты говоришь? – Мне очень не нравилось, что она говорит так быстро и с таким напором. А ее напряженная неподвижность меня даже немного пугала.

– Я не желаю, чтобы этот договор был подписан, – отчеканила она. – Я – мать Джулии, и у меня есть право высказать свое мнение, когда принимается решение относительно ее будущего. Я не желаю, чтобы все это продолжалось.

– Но почему, Селия? – недоумевала я. – Что такое тебе в голову пришло? Почему ты так противишься намерениям Гарри?

Но мои слова ее не остановили, хотя вроде бы должны были остановить. Ее взгляд был по-прежнему прикован к камину, словно там, среди горящих головней, видела, как мы с Гарри лихорадочно совокупляемся здесь, на ковре, возле этого самого камина; словно моя мать сумела мысленно передать ей то, что предстало ее взору в тот жуткий вечер.

– Это трудно объяснить, – сказала она. – Но я не хочу, чтобы Джулия занималась хозяйством Широкого Дола столь же усердно, как это всегда делала ты. – Я отчетливо слышала напряжение в ее голосе, связанное с нежеланием как-то меня задеть, однако надо было быть совсем глухой, чтобы не услышать в ее голосе также и уверенности. – Это поместье так много значит для тебя, Беатрис, – продолжала она, – что ты просто не можешь понять: есть и другая жизнь, более подходящая для юной девушки. Да, я бы хотела, конечно, чтобы Джулия полюбила эти места, дом ее детства и юности, но пусть она потом с легким сердцем оставит Широкий Дол и выйдет замуж за того, кого выберет сама.

– Но ведь благодаря этому договору она становится наследницей, Селия! – воскликнула я. – Она, разумеется, может выйти замуж за того, кого выберет сама, и он будет жить с нею здесь, как мы с Джоном, как вы с Гарри. Она будет сонаследницей Широкого Дола! По-моему, просто невозможно благословить дитя более щедрым подарком!

– Очень даже возможно! – возразила Селия даже с какой-то яростью, хотя и по-прежнему тихо. – Величайшим моим благословением, величайшим моим подарком Джулии будет то, что я сумею удержать ее от мысли, что Широкий Дол – единственное место на земле, где стоит жить! Что только обладание этим поместьем может сделать ее счастливой. Я хочу, чтобы она могла быть счастлива где угодно. Я хочу, чтобы она была счастлива, потому что живет честно, потому что у нее чистая совесть и потому что она может и хочет свободно дарить и получать любовь. И я вовсе не хочу, чтобы она считала, будто счастье в жизни может быть связано с сотней акров земли и жалкой голодающей деревушкой!

– Селия! – У меня перехватило дыхание, и я в ужасе уставилась на нее. – Ты сама не понимаешь, что говоришь!

– Прекрасно понимаю, – заявила она, глядя мне прямо в глаза. – Я об этом долго и много думала, Беатрис. Я думаю об этом с тех пор, как мы вернулись в Англию. И мне бы совсем не хотелось, чтобы Джулия, выйдя замуж, делила свой дом с еще одной семейной парой, как бы дороги эти люди ей ни были. Когда она выйдет замуж, то пусть живет своим домом, со своим мужем и только с ним одним. Мне бы не хотелось, чтобы она вошла в дом, принадлежащий другой женщине, как это сделала я; чтобы она постоянно видела, как ее муж поглощен работой, но общается при этом не с ней, а с кем-то другим, как это было со мной. Если она полюбит своего мужа всем сердцем, то я бы хотела, чтобы все его время и вся его любовь принадлежали ей одной.

– Но мы были так счастливы вместе, – промямлила я. – Так счастливы…

– Нет, неправда! – взорвалась Селия. – В этом доме всегда таилось некое зло! – Она широким шагом подошла к моему креслу и решительно поставила меня на ноги, заглядывая мне в лицо с таким упорством, словно хотела прочесть все мои тайные мысли. – Да, здесь всегда таилось зло! – уверенно повторила она. – И тебе известно, в чем дело, а мне нет. И Джону это было известно, но мне он сказать об этом не мог, и я думаю, именно это чуть не свело его с ума, именно поэтому он и стал пить. Я постоянно чувствую это зло – повсюду, куда бы я ни пошла. Даже сам воздух этого дома пропитан запахом зла. И я не хочу, чтобы моего ребенка коснулось хоть одно перышко этой неведомой страшной тайны.

– Но это же… просто глупости, – заикаясь, сказала я, охваченная воспоминаниями о том, как моя мать говорила о том же ощущении зла, греха, чего-то грязного, черного, вечно присутствующего в нашем доме; она это чуяла, но увидеть и понять не могла, хотя, возможно, догадывалась. Я всегда знала, что моя мать слишком труслива и слишком глупа, чтобы выяснить, где источник этого зловония, и посмотреть в лицо тем, кто творит это зло. Когда же она случайно увидела то чудовище с двумя спинами, неуклюже ворочающееся и сопящее перед горящим камином, то просто умерла от ужаса.

Но Селия теперь, пожалуй, вполне способна и выследить это чудовище, добравшись до его логова, и встретиться с ним лицом к лицу. Вооруженная любовью к своему ребенку, собрав все свое мужество, она может дойти до самого сердца лабиринта, куда моей матери помешали дойти нервные размышления о благопристойности и будущем ее семьи.

– Прекрати, Селия! – резко сказала я. – Ты расстроена. Сегодня мы больше не будем говорить на эту тему. Но если тебе так уж не нравится эта затея, то все еще можно переменить. А теперь давай выпьем чаю и пораньше ляжем спать.

– Нет, я хочу продолжить этот разговор! И чай я пить вовсе не желаю. И спать мы не ляжем, пока я во всем не разберусь. Каким образом Чарлз Лейси может получить компенсацию? Каковы условия этого договора?

– О господи! – с притворным раздражением воскликнула я. – Ну, хорошо, поговорим о делах, раз ты так этого хочешь. – И я обрушила на нее настоящую лавину цифр и доводов: непомерные арендные платежи и пересмотр сроков аренды; превращение долгосрочных займов в краткосрочные; сумму ренты, получаемой от обитателей коттеджей; стоимость наемных работников и деятельности по огораживанию земель; цена на зерно и так далее. Как выгодно продать пшеницу, пока она еще и колос не набрала? Как сыграть на росте цен, когда у других фермеров плохой урожай? Я даже использовала свою тяжбу с соседом из-за воды – эту тяжбу, впрочем, я уже успешно выиграла, – и в итоге непривычная к таким делам Селия, по-моему, почувствовала, что у нее голова идет кругом.

– Итак, мы слегка изменили систему землепользования, стремясь получать более высокие доходы, и воспользовались деньгами семейства МакЭндрю, – закончила я.

Она кивнула. Точнее, тряхнула головой, желая прояснить мысли. В ее кивке не было и намека на согласие со мной, она просто не в силах была разобраться в этой груде фактов.

– То есть вы использовали деньги Джона? – спросила она.

– Да, – сказала я. – Собственно, это вклад Ричарда. Чтобы он мог стать сонаследником Джулии.

– Значит, вы с Гарри использовали деньги Джона без его согласия? – спросила она. Голос ее звучал ровно, но в глазах плескался ужас.

– Это всего лишь заем, – уверенно заявила я. – Весь смысл опекунских прав заключается в сохранении интересов пациента. Совершенно очевидно, что это сделано в интересах самого Джона – и в моих, разумеется, как его жены и матери его сына, – дабы он мог получить максимальный доход. Заем, который он предоставил Широкому Долу, куда более для него выгоден и обеспечивает ему куда большие дивиденды, чем те, которые он получает от «Линии МакЭндрю». И, кроме того, это обезопасит будущее Ричарда.

– Ты воспользовалась деньгами Джона без его согласия и привязала его сына к Широкому Долу без его ведома? – спросила Селия, словно была не в силах этому поверить.

– Естественно! – сказала я, бросая ей вызов. – Любые нормальные родители были бы счастливы, как счастливы Гарри и я, если бы им удалось подобным образом изменить право наследования.

Селия провела рукой по лбу, тщетно пытаясь успокоиться.

– Хорошо. Эту тему, разумеется, вам с Джоном следует в первую очередь обсудить между собой, – сказала она, чувствуя, что ее собственный разум пребывает в полном смятении. – Я в данном случае вряд ли способна судить правильно. Но я не могу поверить, что Гарри позволил себе так просто воспользоваться состоянием Джона, да еще пока тот болен! Впрочем, если этот договор еще не подписан, все ведь еще можно переменить, не так ли? Можно, наверное, подождать, пока Джон вернется из больницы?