Впрочем, святой я, разумеется, тоже не была; я самым тщательным образом следила за Селией – ведь она все-таки была моей соперницей. И только сущий ангел – каковым я, естественно, не являлась – не стал бы задумываться на моем месте о том, как мы с ней будем выглядеть рядом в день ее свадьбы; на свадьбе мне предстояло играть роль подружки невесты и постоянно находиться возле Селии, и я с некоторым злорадством думала о том, что смогу совершенно ее затмить.

Я знала, что буду прекрасно выглядеть в том сером шелке, который выбрала для меня сама Селия. Волосы мне подберут высоко – лишь один локон будет нарочито небрежно ласкать мое обнаженное плечо – и сильно припудрят их белой пудрой, которая так красиво оттеняет яркую зелень моих глаз и теплый живой оттенок кожи. Вечно сердитая старая портниха, специально привезенная из Лондона в Хейверинг-холл для окончательной подгонки свадебных нарядов, громко охнула, когда я вышла из гардеробной и остановилась перед высоким зеркалом в спальне Селии.

– Мисс Лейси, вы там точно будете самой красивой! – уверенно заявила она.

Я внимательно на себя посмотрела. Платье из светло-серого «мокрого» шелка отражало свет при каждом моем движении, но этот блеск был как бы приглушенным, как у сплава олова со свинцом. Платье было настолько элегантным и так шло мне, что, по-моему, ни один мужчина не мог не испытывать желания хотя бы прикоснуться ко мне. Тонкая нежная материя так и льнула к моему телу, а поскольку под платьем я была в чем мать родила, то каждое мое движение словно кричало: «Смотрите же на нее! Смотрите! Смотрите!» Я действительно была очень, очень хороша, мало того, я была просто очаровательна, и, должна сказать, мне это было чрезвычайно приятно.

Серый, суживающийся книзу корсаж платья был расшит крошечными жемчужинами и так тесен, что я едва могла дышать, а груди выпирали из узкого лифа двумя теплыми соблазнительными полушариями, которых не скрывало глубокое декольте. Шелковая верхняя юбка с разрезом распахивалась спереди, демонстрировала вторую, нижнюю, юбку, сшитую не из обычного плотного полотна, а из нежного легкого шелка, специально выбранного мною, и при ходьбе мои голые ноги чувствовали его прохладное ласковое прикосновение.

Но благодушная улыбка слетела с моего лица, когда из гардеробной в спальню вышла Селия и остановилась рядом со мной перед высоким зеркалом. В своем свадебном платье из белого шелка, расшитого серебряной нитью, она выглядела, как принцесса из волшебной сказки. И если ни один мужчина, глядя на меня, не мог не испытывать жгучего желания, то ни один мужчина – да и ни одна женщина! – не смог бы, взглянув на Селию, не полюбить ее. Ее талия, такая же тонкая, как у меня, была очаровательно подчеркнута треугольной линией корсажа, а ее хрупкая гибкая спина лишь чуть-чуть просвечивала под ниспадающими прямыми складками легкого шелка, которые восхитительно струились и покачивались при каждом движении. Мягкие темные волосы Селии были высоко подняты надо лбом в самой простой прическе и даже не напудрены. Но я легко могла себе представить, как чудесно они будут выглядеть, когда их завьют и напудрят; в день своей свадьбы, думала я, Селия с легкостью заставит нестись вскачь сердце любого мужчины, причем не столько от страсти, сколько от нежности.

Она с неподдельной радостью улыбнулась, увидев меня, и воскликнула:

– Боже мой, Беатрис! Вы выглядите еще прелестней, чем всегда! Это вас будут принимать за невесту, а не меня!

Я улыбнулась ей в ответ, но подумала: а что, если она права? И кого из нас – будь у него возможность выбирать свободно – предпочел бы в таком случае Гарри?

– У вас что-то случилось, Беатрис? – спросила вдруг Селия, поворачиваясь ко мне. – О чем это вы думаете с таким мрачным видом?

– Я думаю о вашем будущем муже, – сказала я, рассчитывая этими словами стереть с ее лица счастливую улыбку. И это мне отлично удалось; я, пожалуй, даже немного переборщила. Селия так резко побледнела, что я испугалась. Казалось, у нее даже сердце биться перестало.

– Вы можете идти, мисс Хоуки, – сказала она портнихе и уселась на мягкое сиденье в окне, совершенно не заботясь о том, что мнет свое чудесное платье из тонкого шелка; да она и сама мяла и терзала его, нервно теребя руками.

– Так вы сможете поехать с нами в свадебное путешествие? – спросила она, и в ее карих глазах плеснулся страх. – Гарри написал мне записку и поблагодарил за то, что я вам это предложила, но так и не дал мне ясно понять, поедете вы или нет. Вы сможете поехать, Беатрис? Потому что чем больше я об этом думаю, тем больше прихожу к уверенности, что просто не смогу поехать куда-то с ним вдвоем.

– Да, я смогу с вами поехать, – сказала я, ликуя в душе, ибо лицо ее тут же радостно вспыхнуло и она, воскликнув: «Ах, слава Богу!», отвернулась, прижалась лбом к холодному оконному стеклу и тяжело, почти с рыданием, вздохнула. Глядя на ее профиль, я видела, что она по-прежнему очень напряжена, а потому спросила:

– Вас еще что-то тревожит, Селия?

– Я понимаю, что веду себя неправильно, – начала она, – но одна лишь мысль… о первой брачной ночи… Как вы знаете, согласно плану мы должны после свадебного завтрака поехать в Портсмут, в гостиницу «Золотое руно», и переночевать там, а утром сесть на корабль, отплывающий во Францию. Но мне невыносимо думать, что… – Она не договорила, но по ее лицу я и так догадалась, какие тревожные мысли ее одолевают. – Если уж так необходимо, чтобы мне было больно и страшно, – тихо сказала она, – то я бы предпочла, чтобы это случилось не в каком-то крошечном отеле, и тем более не в Англии, и тем более не так близко от дома.

Я кивнула. Для меня-то подобные вещи ровным счетом ничего не значили. Они для меня попросту не имели никакого смысла. Но, во-первых, все это было мне на руку, а во-вторых, я вполне способна была разглядеть чужую деликатность и должным образом посочувствовать этому человеку.

– Вы боитесь, что кто-то начнет сплетничать и люди станут говорить о вас всякую чушь? – спросила я и очень удивилась, когда она горячо возразила:

– О нет! Я боюсь сплетен не обо мне, а о Гарри! Мне бы очень не хотелось, чтобы его расстраивали всякими ненужными разговорами, особенно если сплетни возникнут из-за моей дурацкой неспособности… – у нее перехватило дыхание, но она все же договорила: —…вести себя, как полагается.

Нет, она действительно душка! – подумала я. Испытывать такой страх, и все же думать в первую очередь о своем муже, о своих родственниках! Кроме того, мне было очень приятно, что будущая хозяйка Широкого Дола так высоко ценит наше доброе имя.

– Я уверена, что Гарри пощадит вас в первую брачную ночь и легко простит вам этот страх, столь естественный для юной девушки, – сказала я, с радостью думая о том, что и первую брачную ночь Гарри проведет там же, где и большую часть последующих ночей – в моей постели. – Мне кажется, что пока мы будем в пути – и в Портсмуте, и на корабле, плывущем во Францию, – нам троим стоило бы поддерживать исключительно дружеские отношения. А вот когда мы как следует устроимся в Париже…

Селия, не поднимая глаз, кивнула, давая мне еще одно преимущество в том, что касалось Гарри. Я ободряюще улыбнулась и обняла ее за тонкую и гибкую талию, чувствуя под шелком платья ее теплое тело. Она повернулась ко мне, печально на меня посмотрела и прижалась щекой к моей щеке.

Ее нежное личико было чуть влажным от нескольких пролитых слезинок, и я не могла избавиться от мысли о том, что если она когда-нибудь вот так повернется к Гарри, то у меня не хватит ни страсти, ни власти, чтобы удержать его. Девственная прелесть Селии может оказаться слишком притягательной для такого человека, как Гарри, а ее молодость, доверчивость и чувствительность пробудят в его душе нежность, любовь и желание заботиться об этом кротком существе. Я поцеловала ее, легко коснувшись губ, и она даже не вздрогнула – наверное, испытав, как и я, ярость голодных поцелуев-укусов Гарри, она сочла мой поцелуй само собой разумеющимся. Затем я встала, сбросила с себя платье, приготовленное к свадьбе, и надела свою серую амазонку.

Когда к нам, предварительно постучавшись, вошла леди Хейверинг, я уже поправляла перед зеркалом свои кудри.

– Господи, Селия, немедленно сними свадебное платье! – как всегда решительно, приказала она. – Ты же его испортишь, помнешь! Садишься в нем где попало! – Селия тут же нырнула в гардеробную, а леди Хейверинг повернулась ко мне и уже совершенно иным тоном спросила: – Я полагаю, вы, девочки, мечтали о будущей поездке?

Я изобразила счастливую улыбку и склонилась перед ней в изящном реверансе.

– Ах, это так мило, что Селия пригласила меня поехать с ними вместе! И я очень рада, что мама сможет меня отпустить.

Леди Хейверинг благосклонно кивнула. Вид у нее был весьма импозантный, вполне соответствующий ее высочайшему в нашем графстве положению. Ширококостная, но весьма хорошо сложенная, она обладала такой внушительной внешностью, что была способна подавить не только свою хорошенькую робкую дочку, но всех окружающих. Удобно устроившись в кресле, она осмотрела меня с головы до ног с откровенным одобрением знатной дамы, находящейся в своем собственном доме. Глядя на нее, я никак не могла себе представить, как она жила в крошечном Бате[13] в самом обычном городском особняке со своим первым мужем-инвалидом. Лорд Хейверинг некогда угадал в этой богатой вдове особу, для которой гораздо важнее его положение в обществе, чем его весьма небогатое состояние, и понял, что хотя бы из гордости она никогда не покажет на людях, как бы отвратительно он с ней ни обращался. Он сделал поистине прекрасный выбор: леди Хейверинг полностью оправдала его ожидания. Она исполняла супружеский долг, заботилась о его детях от первого брака, а потом у них и еще детей в детской прибавилось – уже общих. И в Хейверинг-холле она была настоящей хозяйкой, и невозможно было подумать, что у этой женщины больше нет денег, что она не питает к этой усадьбе и этой земле ни капли любви, а ее муж чересчур часто уезжает «по делам» в Лондон. Она никогда не жаловалась ни на его слишком частые отлучки, ни на толпы его пьяных приятелей, которые регулярно являлись в усадьбу, стреляли фазанов и ездили верхом по пшеничным полям.

– Я вижу, Беатрис, ваша мама разрешает вам ездить верхом без сопровождения? – резко заметила леди Хейверинг. Я посмотрела на свою серую амазонку и сказала:

– Да, хотя мне, наверное, не следовало бы выезжать за пределы нашего поместья. Но я так хотела повидаться с Селией! Вот и решила, что меня вряд ли кто-то заметит.

– Какая беспечность! – сказала леди Хейверинг, не стараясь, впрочем, меня обидеть. – По-моему, вам всегда предоставляли слишком много свободы. Это не годится для молодой девушки. В дни моей молодости ни одной юной леди не позволили бы и от дома отъехать, даже если б она отправилась на прогулку в сопровождении брата или хотя бы грума.

Значит, в Хейверинг-холле уже известно о моих прогулках верхом в обществе Гарри, поняла я, но лишь неопределенно улыбнулась и промолчала.

– Вам придется несколько исправить свое поведение, когда вы начнете выезжать в свет, – продолжала леди Хейверинг. – Например, в Лондоне вам никак нельзя будет разъезжать по окрестностям на одном из гунтеров Гарри.

– Ну, конечно, я понимаю, – улыбнулась я. – Но, по-моему, мама вовсе не собирается везти меня в Лондон.

– Тогда мы могли бы взять вас с собой, – великодушно предложила она. – Если в будущем сезоне мы откроем Хейверинг-хаус для Селии и Гарри, то и вы сможете туда приехать. Мы представим вас ко двору. Я непременно поговорю с вашей мамой.

Я тепло поблагодарила ее, понимая, что для того, чтобы увезти меня из Широкого Дола, потребуется гораздо больше, чем обещанная возможность склониться в реверансе перед королем. Впрочем, до следующего сезона было еще далеко. Мне, возможно, и свойственно некоторое тщеславие, но я никогда настолько не потеряла бы голову, чтобы предпочесть лондонский высший свет возможности остаться дома. Я помнила, какой трепет восхищения вызвало мое появление в зале во время одной из чичестерских ассамблей – большего количества лести, чем в тот вечер, на меня в жизни не обрушивалось, и я была не настолько глупа, чтобы желать повторения чего-то подобного.

– Вы слышали, Беатрис, какие ужасные вести приходят из Кента о хлебных бунтах? – спросила леди Хейверинг, чтобы поддержать разговор и заодно сменить тему.

– Нет, я ничего об этом не слышала, – сказала я, внезапно насторожившись. – И что же там происходит?

– Я получила письмо от своей подруги из Танбридж-Уэлз[14], – сказала она. – Там вспыхнул мятеж, и бунтовщики даже жгли скирды в полях. Собирались даже вызывать из столицы милиционную армию, но мировому судье удалось арестовать нескольких самых главных бунтарей.