– Дело не только в удаче, – рассудительно заметила я. – Мы в Широком Доле не спекулируем зерном и не делаем тайных его запасов, но все же в графстве бывали случаи, когда кто-то из хозяев отказывался продавать зерно на местных рынках и продавал его, скажем, в столице. Когда купцы сознательно создают нехватку зерна на местном рынке, они прекрасно понимают, что за этим последует: голод, а затем и волнения.

– Если бы только народ мог вернуться к употреблению в пищу ржаного хлеба! – вздохнула Селия.

– Но ведь это мои потенциальные покупатели! – со смехом возразил ей Гарри. – Нет уж, пусть они не отвыкают от белого хлеба и ходят голодными в тощие годы! Наступит день, когда на наших полях будут выращивать почти исключительно пшеницу и вся страна будет есть только белый хлеб.

– Если тебе удастся каждый год ее выращивать, Гарри, то я могу пожелать тебе только удачи, – сказала я. – И все же я говорю «если». И пока я веду весь хозяйственный учет, мы новые поля засевать пшеницей не будем, поскольку, на мой взгляд, в ближайшее время цена на нее упадет до предела. Просто прекрасно, когда кто-то один из землевладельцев выращивает исключительно пшеницу, но ведь сейчас чуть ли не каждый сквайр и на юге, и на севере это делает. И если случится неурожайный год, то по всей стране появится множество разорившихся фермеров, тоже выращивавших пшеницу. Нет, Гарри, хозяйство Широкого Дола никогда не будет монокультурным.

Гарри согласно кивнул и сказал:

– Хорошо-хорошо, Беатрис! В конце концов, хозяйственные планы всегда утверждаешь ты. Но, по-моему, мы уже несколько утомили доктора Пиерса и Селию своими земледельческими спорами.

Я кивнула слугам; они переменили тарелки и принесли сыры, а в центр стола водрузили огромную серебряную чашу с фруктами, выросшими в наших садах.

– Только глупцу могут надоесть разговоры о трудах, принесших такие замечательные плоды, – вежливо заметил доктор Пиерс. – Вы в Широком Доле пируете, точно язычники в Золотой век.

– Боюсь, мы и есть самые настоящие язычники, – весело заметила я, выбрав себе пухлый сочный персик. Я осторожно счистила с него кожицу и с наслаждением вонзила зубы в сладкую скользкую мякоть. – Земля в Широком Доле так хороша, а доходы от нее так высоки, что мне, особенно во время сбора урожая, просто трудно не верить в некую местную магию.

– Ну, а я верю в науку! – тут же упрямо заявил Гарри. – Впрочем, магия Беатрис отлично сочетается с моими научными экспериментами. Хотя, доктор Пиерс, боюсь, вам бы захотелось отправить мою сестру на костер как ведьму, если бы вы увидели ее на лугу во время сенокоса или в поле во время жатвы!

– Это правда, Беатрис! – рассмеялась Селия. – Я и сама на днях видела тебя в поле: ты повела Сиферна к кузнецу, чтобы его подковать, а потом привязала его к воротам, ведущим на Дубовый луг, и, по-моему, совсем о нем позабыла. Ты стояла на лугу, сняв шляпу и подняв лицо к небесам, а в руках у тебя была целая охапка полевых маков и шпорника. Мы с мамой как раз ехали в Чичестер, и я была вынуждена чем-то отвлечь ее внимание, чтобы она тебя не заметила. Честное слово, ты выглядела как богиня Церера в живой картине!

Я печально рассмеялась:

– Похоже, я скоро стану поистине знаменитой благодаря своим эксцентричным поступкам, и надо мной даже подмастерья в Чичестере смеяться начнут!

– А знаете, миссис МакЭндрю, – сказал доктор Пиерс, подмигнув мне, – едва я успел приехать в Широкий Дол, как местные жители принялись рассказывать мне о вас всякие странные и даже зловещие вещи. Например, один из ваших старейших арендаторов говорил, что всегда во время сева приглашает вас выпить с ним чаю, а потом прогуляться по его полям. Он клялся мне, что это самый верный способ оградить посевы от бурой ржавчины, и был уверен, что «мисс Беатрис» для этого достаточно сделать за плугом хотя бы несколько шагов.

Я кивнула, с улыбкой глядя на Гарри, и уверенно назвала три имени:

– Это вам Тайэк, Фростерли и Джеймсон рассказывали. Впрочем, и многие другие тоже в это верят. Я думаю, с моим первым самостоятельным выходом в поле после смерти отца просто совпали два-три урожайных года, и это убедило крестьян в моем волшебном могуществе.

И я почувствовала, как при воспоминании о тех удачных годах меня охватывает ностальгия. Самым замечательным, конечно, было самое первое лето – именно тогда я познакомилась с Ральфом, и мы любили друг друга под синими небесами, и лето, казалось, никогда не кончится. Прекрасным было и следующее лето, когда Гарри стал богом урожая и Королем Лета, когда он привез на мельницу первые снопы пшеницы. Затем был еще один, тоже прекрасный и жаркий год, когда у меня появился мой третий чудесный возлюбленный, Джон МакЭндрю, который так мило за мной ухаживал, и целовал мне руку, и во-зил меня на далекие прогулки, выдумывая для этого всякие неожиданные и приятные предлоги.

– Магия и наука! – донесся до меня голос доктора Пиерса. – Ничего удивительного, что ваши посевы столь великолепны.

– Надеюсь, что в ближайшее время они хуже не станут, – сказала я, сама не зная, зачем накликать беду такими предположениями. Некое мимолетное предчувствие – почти неуловимое, но все же зловещее, как столб дыма на далеком горизонте, – коснулось моей души. – Нет ничего хуже, чем неурожайный год после нескольких вполне удачных лет, – прибавила я. – Люди обретают слишком большую уверенность, они слишком многого ожидают от жизни, а потом…

– Да, пожалуй, вы правы, – быстро сказал доктор Пиерс, тем самым подтверждая мнение Гарри о нем как человеке весьма практичном и искушенном. Мне же наш викарий казался человеком напыщенным и начисто лишенным воображения. Я уже знала, что за этим последует его тирада, направленная против бедняков, упреки в том, что им нельзя доверять в плане выплаты ренты и налога, что они рожают слишком много детей, что они бесконечно выдвигают самые неразумные требования. Я надеялась, что, если мы с Селией сейчас встанем и уйдем, еще есть надежда на завершение этого бесконечного разговора к тому времени, как Гарри и доктор Пиерс выйдут в гостиную, чтобы вместе с нами выпить чаю. Я кивнула Селии, и она тут же, оставив на тарелке несколько недоеденных виноградин, поднялась из-за стола и вместе со мной направилась к дверям, которые Гарри, придержав многоопытного Страйда, любезно распахнул перед нами. Я пропустила Селию вперед и поняла, что поступила совершенно правильно, заметив, с какой благодарностью и теплотой посмотрел на меня Гарри. Похоже, думала я, этот разговор о земле и урожаях напомнил ему о том, сколь я могущественна и красива. Значит, вместе с матерью он похоронил и все свои страхи и опасения; значит, сегодня ночью мы с ним снова встретимся как любовники.

Глава четырнадцатая

Оказалось, что устроить это свидание легче, чем я осмеливалась предполагать. Внезапный уход Джона из-за обеденного стола, как я и думала, послужил толчком для очередного запоя. Но я отнюдь не собиралась помогать своему мужу бороться с этой пагубной привычкой. Мало того, когда он примчался в свой кабинет в западном крыле, то нашел там две непочатых бутылки виски, ледяных, покрытых капельками выступившей влаги, а также графин с холодной водой и блюдо с печеньем и сыром. Словом, заглянув туда, вполне можно было предположить, что он просто время от времени пропускает стаканчик виски с водой и закусывает печеньем. Я думаю, Джон машинально откупорил одну из бутылок, налил немного виски в стакан и хорошенько разбавил водой. Однако первый же стаканчик уничтожил всю его решимость, и когда я туда заглянула, он уже почти прикончил первую бутылку и спал пьяным сном в своем любимом кресле у камина, в котором горело большое полено. Вся его собранность и рассудительность, которые мы наблюдали с утра, теперь исчезли без следа – так полевой мак успевает распуститься и облететь в течение всего лишь нескольких часов. Я долго и внимательно смотрела на него: он раскинулся в кресле, окутанный кислым запахом выпитого алкоголя, с полуоткрытым ртом, и негромко храпел. Его элегантный костюм был в совершеннейшем беспорядке, галстук усыпан крошками от печенья, светлые волосы слиплись от пота. Джону, видимо, снилось нечто кошмарное, потому что время от времени он мучительно стонал.

Но ни капли жалости не проснулось в моей душе. Этого человека я когда-то любила, да и он многие недели и месяцы осыпал меня всевозможными свидетельствами своей щедрой супружеской любви. Но теперь он меня ненавидел, теперь я вызывала у него только отвращение, теперь он угрожал моей спокойной и безопасной жизни в Широком Доле. Мой страшный, черный грех уже наполовину его разрушил, и я теперь жалела, что этот грех сразу, на месте, не убил его. Впрочем, если Джон будет продолжать так напиваться, значит, нанесенная ему рана и впрямь оказалась смертельной. Что ж, тогда я снова обрету покой. И я, приподняв свои шелковые юбки, чтобы их шелест не нарушил сладких снов моего мужа о былом счастье, медленно, осторожно двинулась к двери. Дверь я на всякий случай заперла снаружи, чтобы он уж наверняка был в полной моей власти.

Да и мне самой так было спокойнее.

Я поднялась на чердак, в ту самую заветную комнату, поднесла горящую свечу к поленьям в камине, а потом зажгла остальные свечи. Затем я открыла вторую дверь, ведущую в основную часть дома; там уже, терпеливо храня молчание, ждал Гарри – в одной рубашке, босиком, освещенный лишь одной тонкой ночной свечкой.

Мы обнялись, как истинные любовники, а не как те яростные чувственные враги, которых так часто изображали в этой комнате. Никакой бурной страсти к Гарри я не испытывала и прекрасно помнила о том, что мой муж, смертельно пьяный и мучимый во сне ужасными кошмарами, находится внизу, а некий враг, возможно даже враг, которого я очень хорошо знаю, находится не более чем в пятидесяти милях от моего дома и, возможно, готовит на меня нападение. Мне просто нужно было хоть капельку любви, несколько поцелуев и немного нежности для моего застывшего, заледеневшего, перепуганного сердца. Так что я позволила Гарри ласково обнять меня и уложить на диван, а потом целовать меня и любить. И он действительно вел себя как самый нежный любовник. И эта пародия на нежную, почти супружескую любовь была, по-моему, самым извращенным и постыдным действом из всего того, что нам с Гарри доводилось здесь проделывать.

Но мне было все равно. Теперь мне было абсолютно все равно.

А потом мы лежали, распростершись, сплетясь руками и ногами, на диване, смотрели, как мерцает огонь в камине, и пили теплый кларет. Мои каштановые волосы рассыпались по груди Гарри, покрытой мягкой светлой порослью. Прижимаясь лицом к его шее, сильно располневшей в последнее время, я чувствовала себя очень усталой и очень спокойной. Мне нанесли множество ран, но боли я не чувствовала. Я чувствовала себя глубоко удовлетворенной и готовой ко сну.

– Гарри!

– Да? – отозвался он, стряхивая полудрему и крепче прижимая меня к своей теплой груди.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – неуверенно начала я. – Боюсь огорчить тебя, но ради благополучия Широкого Дола ты должен это знать.

Гарри ждал, не испытывая ни напряжения, ни тревоги. Он прекрасно знал, что я не стала бы заниматься с ним любовью, если бы Широкому Долу и впрямь грозила какая-то опасность. Ему давно было известно, что на первом месте в моей душе всегда будет любовь к этой земле. Поэтому он просто спокойно ждал моего рассказа.

– Это связано с законом о наследовании земли, – начала я. – Меня беспокоит, что Широкий Дол по-прежнему закреплен за нашим двоюродным братом как следующим за тобой наследником по мужской линии. А если что-нибудь, не дай бог, с тобой случится? Тогда все мы – Селия, Джулия и я – станем бездомными!

Добродушное полное лицо Гарри слегка омрачилось, и он сказал:

– Ты права, я и сам уже не раз думал об этом. Но еще не время беспокоиться, Беатрис. Я ведь не такой любитель езды верхом, как ты! И я никогда так не гоню коня! А что касается наследника, то в следующий раз у меня вполне может родиться мальчик, и тогда все будет в порядке. Вряд ли закон майората для нас – такая уж насущная проблема.

– Этого я и боялась! – с огорченным видом заявила я. – Значит, Селия так тебе ничего и не сказала? – Я перевернулась на живот и, опершись на локти, заглянула ему в лицо. – Впрочем, я ее не виню. Возможно, она и сама не до конца это понимает. Ведь тогда во Франции, после рождения Джулии… Боюсь, она уже никого больше не сможет тебе родить, Гарри. Она бесплодна. Акушерка назвала чудом то, что Селия вообще сумела зачать ребенка, и сказала, что вряд ли это может случиться еще раз. По ее словам, у Селии есть какой-то физический недостаток, который препятствует зачатию.