Селия – вот уж странный флирт! – протянула ему руку и неожиданно твердо потребовала:

– Вы непременно попытаетесь перестать пить, мой дорогой брат! Вы ведь попытаетесь, правда?

И мой сломленный муж-пьяница поцеловал Селии руку и пообещал:

– Хорошо, я попробую. – Он наклонился, поднял Джулию, поставил на ножки и повел в сторону конюшенного двора.

И я окончательно поняла: он в моих руках.

Да, теперь Джон был в моих руках, потому что, как ручной жеребенок, льнул к Селии и ее дочке и ему была невероятно дорога и сама Селия, и вся та сентиментальная чепуха, которая составляет ее жизнь. Испытывая ко мне отвращение, пребывая в ужасе от меня, он инстинктивно тянулся к ней и был уже наполовину влюблен в нее – так истинно верующий с нежностью целует край одежды статуи Девы Марии. Любовь Селии к ее ребенку, ее ясноглазая честность, ее тепло и сдержанная нежность – все это поддерживало в Джоне желание жить в те минуты, когда ему казалось, что он сходит с ума, когда он страстно мечтал о смерти, будучи в отчаянии от того мира, где правлю я. И он стремился поскорее увидеть прелестные глаза Селии, согреться возле яркого светлого пламени ее чистоты.

Именно это и давало мне ключ к его душе. Пока Джон остается в усадьбе, пока он чувствует нежное, любовное отношение Селии, мне он повредить не сможет. Пока он ведет себя осторожно и держит свой рот на замке, желая пощадить Селию, это мне только на руку. Пока он благодарно целует Селии руки, он не станет наносить мне последнего, сокрушительного удара. Он влюблен, пусть немного, и, стало быть, уязвим. А я благодаря этому чувствую себя почти в безопасности.

Однако в связи с подобным развитием ситуации сама я стала более опасной. Я отнюдь не отличалась холодностью и была не из тех, кто легко отдает другим то, что любит или любил когда-то. Я никогда не забывала, что Селия однажды пригрозила увезти от меня Гарри. И это – когда он был моим любовником и мог бы все свое время проводить только со мной, но тратил время и нервы, пытаясь заставить ее лечь с ним в постель! И это – когда я для того, чтобы постоянно поддерживать отчуждение между ними, была вынуждена без конца менять обличье и плясать под дудку Гарри, превращая наши с ним отношения в пагубную для него привычку, в нечто такое, без чего он уже не сможет обходиться! Если бы еще в ранней юности, в школе, его не испортили, не изуродовали столь фатальным образом, я бы, наверное, не сумела удержать его от влияния Селии. Я прекрасно понимала, что я в сто раз красивее, чем она, и в сто раз сильнее. Но иной раз я забывала об этом, чувствуя, какая тихая, спокойная сила таится в ее душе, особенно когда она уверена, что правда и мораль на ее стороне. И я уже не могла быть уверена в том, что любой мужчина предпочтет меня, а не Селию, – я никак не могла забыть, с какой любовью Гарри смотрел на свою жену, когда мы вернулись из Франции.

И я знала, что никогда не прощу Селии того лета, хотя в то лето Гарри был мне совершенно безразличен и я целые дни проводила в обществе Джона, катаясь верхом, гуляя и танцуя. Я никогда не смогу забыть, что в то лето Селия без малейших усилий отняла у меня моего пылкого любовника.

А теперь еще и мой законный муж склоняется к ее руке, словно она – королева из романа, а он – влюбленный в нее рыцарь! Можно было, конечно, просто фыркнуть от легкого раздражения, видя, как прямо под моим окном разыгрывается эта, почти любовная, сцена. Или, напротив, можно было бы измерить глубину новой слабости Джона и подумать, как ею воспользоваться. Впрочем, этим-то я непременно воспользуюсь! И пусть я больше никаких чувств к Джону не питаю, его все же следует наказать за то, что он посмел обратить свой взор на Селию. Совершенно неважно, нужен он мне самой или нет. Я не желаю, чтобы мой муж полюбил другую женщину, и точка!

В тот день я одевалась к обеду с особой тщательностью. Я велела чичестерской модистке переделать то черное бархатное платье, которое носила всю зиму в качестве траура по отцу, и она отлично с этой задачей справилась. Глубоко заложенные мягкие складки красиво обрамляли мою грудь и талию, переходя в тесный корсаж и прелестное панье, подчеркивавшее округлость моих бедер. Нижняя юбка из черного шелка приятно шелестела на ходу. Я велела Люси хорошенько напудрить мне волосы и вплести в них черную ленту. И, наконец, я, сняв с себя жемчужное ожерелье, повязала вокруг шеи черную ленточку. С приближением зимы золотистый оттенок моей кожи несколько поблек и стал скорее сливочным, и черный бархат платья замечательно подчеркивал бледность и красоту моего лица и яркость зеленых глаз под темными ресницами. Я немного покусала себе губы, чтобы придать им особую сочность, и вошла в гостиную.

Гарри и Джон стояли у камина, при этом Джон старался держаться от моего брата как можно дальше, но все же и ему явно хотелось чувствовать тепло горящих дров. Гарри, как всегда, откровенно грел у огня свои пухлые ягодицы, так что даже камзол у него сзади задрался. Он пил шерри, а Джон, как я заметила с первого взгляда, прихлебывал лимонад. Я была права: Селия пытается во что бы то ни стало спасти моего мужа, а он надеется направить свои нетвердо стоящие стопы на путь выздоровления. Гарри, увидев меня, даже рот разинул от нескрываемого восхищения. А Джон так вцепился пальцами в каминную полку, словно достаточно было одной моей сверкающей улыбки, чтобы его уничтожить.

– Ей-богу, Беатрис, ты сегодня просто неотразима, – сказал Гарри, подав мне руку и помогая сесть в кресло у камина.

– Спасибо, дорогой, – сказала я таким же тошнотворно сладким тоном, как тот лимонад, который пил Джон. – Добрый вечер, Джон. – Я одарила мужа нежным чувственным взглядом и заметила, как побелели костяшки его пальцев, сжимавших край каминной полки.

И тут в гостиную вошла Селия. Черный цвет траурных одежд, который так замечательно подчеркивал красоту моей кожи, глаз и волос, бледную, неяркую Селию попросту убивал. Темные цвета никогда ей не шли, и я прекрасно понимала, что еще года два, и мне не понадобится ни малейших усилий, чтобы затмить ее. Вот и сегодня, если я сияла здоровьем и очарованием, а черный бархат моего платья лишь усиливал мою красоту – так ювелир подчеркивает темной тканью теплый камень камеи, – то Селия в своем черном платье казалась постаревшей и измученной.

Взгляд ее карих глаз сразу уперся в стакан, который держал в руке Джон, и она даже порозовела от радости, увидев там лимонад, и вдруг снова стала хорошенькой.

– Отлично! Вы просто молодец! – одобрительно воскликнула она и, когда Гарри предложил ей бокал шерри, сказала, что тоже предпочитает лимонад. Она явно сделала это из чувства солидарности, и я слегка улыбнулась, понимая, сколь слаба такая поддержка. Сверкнув глазами из-под роскошных ресниц, я с удовольствием взяла предложенный мне Гарри бокал с шерри и опустошила его, стараясь, чтобы Джон непременно это видел.

Страйд объявил, что обед подан, и жестом дал мне понять, что ему нужно о чем-то срочно переговорить со мной. Я позволила Гарри проводить меня в столовую и усадить за стол, затем снова встала, с улыбкой извинилась и вышла в холл, где меня уже ждал Страйд.

– Мисс Беатрис, я решил, что мне следует получить от вас подтверждение, – вполголоса сказал он. – Дело в том, что леди Лейси приказала сегодня к столу никакого вина не подавать. Она не разрешила даже подать джентльменам порто после обеда. А на стол велела поставить графины с водой и лимонадом.

Я не выдержала и рассмеялась.

– Не будьте глупцом, Страйд! – воскликнула я. – Ведь на столе, кажется, уже стоят винные бокалы?

Он кивнул.

– Да. Стол был уже накрыт, когда леди Лейси отдала мне этот приказ, и я ничего менять не стал. Решил сперва у вас спросить.

– И вы, разумеется, поступили правильно, – похвалила его я. – А вино к обеденному столу подадите, как всегда; и сэр Гарри наверняка захочет, как всегда, выпить после обеда бокал порто. И прошу вас, Страйд: наливая всем вино, конечно же, налейте и моему мужу, но если он предпочтет и дальше пить лимонад, то пусть пьет.

Страйд кивнул, и я с улыбкой на устах вернулась в столовую.

– Все в порядке? – спросил Гарри. Я кивнула и наклонилась к Селии.

– Насчет вина я все объясню позже, – тихо сказала я ей, и она удивленно на меня посмотрела, но ничего не сказала, инстинктивно бросив взгляд на Джона. У того даже губы побелели, так крепко он их сжал, стараясь держать себя в руках. Впрочем, я хорошо видела, до какой степени он напряжен. Затем в столовую снова вернулся Страйд, и два лакея стали подавать основное блюдо, а он тем временем разливал по бокалам вино, как я ему велела.

Селия снова посмотрела на меня, и я прочла в ее взгляде некий невысказанный вызов. Я в этот момент, впрочем, смотрела в основном на Гарри, расспрашивая его о только что назначенном главе охотничьего общества.

– Своих собак мы, конечно, по-прежнему будем держать здесь, – рассказывал Гарри, – а мистер Халлер, если захочет, всегда сможет сюда прийти и посмотреть на них. Я, впрочем, буду довольно часто видеться с ним в течение этого траурного года, потому что хоть он и отлично разбирается в охоте, но лесов наших почти не знает. И уж точно не знает их так, как мы с тобой, Беатрис. А мне нужно, чтобы лисицы в этом году не слишком бесчинствовали.

– Это хорошо, что ты будешь с ним часто видеться, – сказала я. Мистер Халлер снял у нас так называемый вдовий домик – хорошенький небольшой дом, примерно в два раза меньше нашего, прямоугольной формы, со стенами из песчаника, стоявший примерно на середине пути от ворот поместья до нашей усадьбы. Дом все равно пустовал, и мистер Халлер снял его для охоты, а потом, к своему удовольствию, обнаружил, что охотничье общество Широкого Дола временно оказалось без «хозяина гончих»[27], поскольку Гарри был в трауре.

– Как же я буду скучать по охоте! – сказала я с такой затаенной страстью, что плечи Джона тут же напряглись. Бокал, стоявший перед ним, был по-прежнему полон; вино отсвечивало рубином, и невозможно было не почувствовать его чудесный букет.

– Да уж, – подхватил Гарри. – И уж кто-кто, а мама всегда больше всех хотела, чтобы мы хорошенько повеселились на охоте.

Я слегка усмехнулась и печально заметила:

– Это тебе она желала хорошенько повеселиться. Меня же она всегда старалась оставить дома, подальше от лошадей. А вот ради тебя она была готова нарушить любую предписанную светскими законами условность, лишь бы ты получил удовольствие.

Гарри улыбнулся и кивнул.

– Это правда. Только мне бы не хотелось проявлять неуважение к ее памяти. Хотя пропустить еще один охотничий сезон очень жалко. – Решив сменить тему, он указал на содержимое своей тарелки и с благодарностью заметил, глядя на Селию: – Дорогая, это просто великолепно!

Селия даже слегка зарделась от его похвалы.

– Этот рецепт папа привез мне из своего лондонского клуба, – сказала она. – Мне показалось, что тебе это должно понравиться.

Заметив, что плечи Джона слегка расслабились и он даже принялся за еду, я ласково обратилась к нему:

– Я так рада, что у тебя снова появился аппетит, Джон. Было так грустно видеть, что ты совсем не можешь есть.

Вилка Джона вместе с недоеденной пищей вновь опустилась на тарелку. Гарри ласково и сочувственно посмотрел на меня, а вот Селия была явно удивлена моими словами и пытливо вглядывалась в мое лицо. Я улыбнулась ей и потянулась за бокалом вина. Джон не сводил с меня глаз, и я, как бы в предвкушении, облизнулась и снова непринужденным тоном обратилась к Гарри, желая отвлечь внимание от собственной персоны.

– У тебя на завтра какие планы? – спросила я. – Я собираюсь в Чичестер – мне надо заказать двуколку или еще какую-нибудь легкую коляску для поездок по поместью, пока я не могу еще ездить верхом.

– Тогда я тоже с тобой поеду, – тут же заявил Гарри, – иначе ты с грохотом прикатишь домой на каком-нибудь громоздком фаэтоне!

Я рассмеялась – дробным соблазнительным смехом уверенной в себе красавицы, – и Джон с такой силой оттолкнул от себя почти полную тарелку, что зазвенела брошенная туда вилка.

– Ты прав! – воскликнула я. – Но тогда помоги мне купить что-нибудь спортивное, легкое и быстроходное, а в придачу еще и пару серых коней!

– Я бы тоже хотела с вами поехать, если можно, конечно, – осторожно сказала Селия. – Джулии нужны новые башмачки, а к деревенскому сапожнику мне обращаться не очень хочется, да у него и мягкой кожи для детской обуви нет.

Подали фазанов, и Гарри встал, чтобы их разрезать. Селии и мне достались грудки, Джону – пара ножек, политых густым душистым соусом. Но он так смотрел на еду, что нетрудно было догадаться: его мучает тошнота и ему страшно хочется выпить. Выждав, когда ему положат овощи и свежую булочку, я слегка наклонилась к нему и нежным голосом попросила: