– Видела мельком, но с ним не разговаривала, – мгновенно ответила я самым непринужденным тоном. – Мы встретились на лестнице, но я спешила, потому что Ричард с няней меня уже ждали.

Ее взгляд вдруг стал пристальным.

– Значит, вы ничего друг другу не говорили? – спросила она.

– Нет, – пожала плечами я, – я ведь была вместе с Ричардом, а Джон выглядел совершенно больным. Я не хотела расстраивать ребенка.

Теперь на лице Селии был написан ужас.

– Беатрис, мне страшно! – воскликнула она, а я с удивлением и сочувствием спросила:

– Что случилось, Селия? В чем дело?

– В Джоне! – Она уже была готова расплакаться. – Мне кажется, он бредит. Возможно, у него начинается белая горячка.

Я сделала вид, что потрясена ее словами, и села с нею рядом на широкий подоконник. Затем вынула из ее помертвевших рук вышивание и снова спросила:

– Что случилось? Почему тебе так кажется?

Селия, тщетно пытаясь подавить рыдания, закрыла руками лицо.

– Джон пришел ко мне почти сразу после завтрака, – сказала она. – Выглядел он ужасно и разговоры вел какие-то дикие. Он сказал, что ты ведьма, Беатрис. Что ты одержима этой землей. Что ради этой земли ты уже не раз убивала и теперь пытаешься и его тоже убить. Что ты сказала, будто он повсюду, в любом месте всегда будет находить выпивку, пока эта выпивка его не убьет. А когда я предположила, что, может быть, ему просто приснился дурной сон или что-то примерещилось, он совсем уж дико на меня глянул, пробормотал: «Значит, она и вас тоже охмурить сумела!» – и бросился вон из комнаты.

Я обняла ее, и Селия, прильнув ко мне своим мягким податливым телом, заплакала, уткнувшись носом в мое плечо.

– Ну-ну, Селия, не плачь, – сказала я. – То, о чем ты рассказываешь, звучит, конечно, ужасно, но я уверена: в конце концов его еще можно вылечить! Возможно, он и впрямь слегка помешался, но мы сумеем ему помочь.

Селия судорожно вздохнула и затихла. Потом прошептала:

– Он уверен, что все это твоих рук дело, Беатрис. Он говорит, что ты настоящее чудовище. Он называет тебя ведьмой!

– К сожалению, так часто бывает, – печально сказала я. – Пьющие люди начинают считать своими врагами именно тех, кого любят больше всего на свете. Это свойство пьяного безумия, мне кажется.

Селия кивнула, выпрямилась, вытерла глаза и сообщила:

– Он ведь вчера вечером снова напился. И я оказалась не в силах это предотвратить. Он объяснил мне, что бутылка просто появилась у него в комнате, потому что ты его прокляла и теперь выпивка сразу же появляется повсюду, стоит ему руку протянуть.

– Ну да, теперь он во всем будет обвинять меня, – сказала я. – Хотя я думаю, что в глубине души он по-прежнему меня любит. Но именно поэтому он теперь так против меня и настроен.

Селия задумчиво посмотрела на меня.

– Ты так спокойно говоришь об этом, Беатрис. Твой муж теряет разум, а ты прямо-таки невероятно спокойна.

Когда я посмотрела в ее усталое лицо, глаза мои уже были полны слез.

– У меня в жизни было немало горя, Селия, – тихо промолвила я. – Я потеряла отца, когда мне было всего пятнадцать, а мать, когда мне едва девятнадцать исполнилось. И вот теперь мой муж, кажется, сходит с ума от пьянства. В душе я лью горькие слезы, но я давно научилась не показывать этого внешне. Я давно поняла, что должна быть храброй и мужественной, пока есть работа, которую нужно сделать, и планы, которые нужно выполнить.

Теперь во взгляде Селии читалось искреннее уважение.

– Я знаю, ты гораздо сильней и мужественней меня, – сказала она. – Я, например, все утро проплакала после этого разговора с Джоном и совершенно растерялась. Я просто не знаю, что я еще могу сделать.

Я кивнула.

– Да, это, пожалуй, слишком серьезная проблема. Во всяком случае, самим нам с ней не справиться. Джона необходимо показать хорошему специалисту, который сумеет должным образом о нем позаботиться. Доктор Роуз, кстати, может приехать к нам со своим помощником уже на этой неделе и, если понадобится, забрать Джона с собой в Бристоль.

В глазах Селии вспыхнула надежда, однако она была исполнена сомнений.

– А что, если Джон не поедет? Не согласится поехать? Ох, Беатрис, если бы ты слышала его дикие речи! Такое ощущение, словно он больше вообще никому не верит. Боюсь, он может отказаться куда-либо ехать.

– Если они согласятся взять его к себе – а он, безусловно, нуждается в лечении, не так ли? – мы можем попросту заставить его начать лечиться, – спокойно сказала я. – Мы можем подписать с ними договор о том, что они обеспечат ему должное лечение и комфортное проживание в их лечебнице, пока он не поправится настолько, что ему можно будет вернуться домой.

– Я не знала, что это возможно, – сказала Селия. – Я вообще очень мало знаю о подобных вещах.

– Ну, так и я не знала. Но пришлось узнать. Так вот, этот доктор Роуз пишет, что, если мы сумеем убедить Джона хотя бы просто встретиться с ним и поговорить, он наверняка сможет посоветовать нам что-то конкретное. Как ты думаешь, Джон послушается твоего совета и согласится поговорить с доктором Роузом и его помощником, если ты его об этом попросишь? Если ты дашь ему слово, что это только ему на пользу?

Селия нахмурилась.

– Я думаю, да. Да нет, я уверена, что он согласится! Он, правда, обвинял тебя и Гарри в том, что вы заключили во имя Широкого Дола какой-то чудовищный союз, но в моем добром к нему отношении он, похоже, пока не сомневается. Если этот доктор Роуз приедет достаточно скоро, я уверена, что уговорю Джона с ним встретиться. Я скажу, что это в его же собственных интересах.

– Ну и хорошо, – сказала я. – Но постарайся даже не упоминать при этом моего имени. Пусть он считает, что это ты нашла для него умелых врачей; тогда он и доверять им будет больше, и разговаривать с ними будет охотнее. Пусть его бедная, отягощенная бредом душа немного успокоится.

Селия схватила мою руку, поцеловала ее и, задыхаясь от волнения, воскликнула:

– Какая же ты хорошая, Беатрис! А я, наверное, просто потеряла разум от беспокойства, как Джон – от пьянства. Конечно же, я все сделаю так, как ты говоришь и как будет лучше для Джона. Я знаю, ты думаешь только о нашем общем благе, и я верю тебе.

Я ласково улыбнулась, приподняла ее лицо за подбородок и поцеловала в щечку.

– Моя дорогая маленькая Селия, – с любовью сказала я, – как ты вообще могла во мне сомневаться?

Она стиснула мои руки, словно утопающая, и прошептала:

– Я знаю, только ты можешь освободить всех нас от этого безумия! А от моих бесконечных попыток все становится только хуже. Но ведь ты поможешь мне все исправить, да, Беатрис?

– Конечно, и мы все исправим вместе, – мягко сказала я. – Слушайся меня, и больше ничего плохого у нас не случится. А Джона мы непременно спасем.

Селия снова всхлипнула, я обняла ее за талию и прижала к себе. Мы еще довольно долго сидели так на подоконнике, и зимнее солнышко приятно пригревало наши спины.

Я ушла из гостиной вполне довольная собой. Селия снова угодила в ловушку, безоговорочно мне поверив, а обвинения Джона в мой адрес я с легкостью превратила в свидетельства его безумия. В той трясине греха, которая уже поглотила нас всех и все вокруг лишила ясности, казалось недоступным пониманию, что один лишь Джон, с утра до вечера предающийся пьянству, способен видеть все достаточно ясно. Пусть Селия и Гарри целыми днями пьют чай, пытаясь этим удержать Джона от пагубной страсти. Пьяный или трезвый, Джон при малейшем упоминании моего имени начинает вести такие речи, что и впрямь производит впечатление безумца. Но все последние дни Селия, верная слову и надежно пристроенная мной к плетению сетей вокруг Джона, вела с ним разговоры о репутации доктора Роуза и убеждала его встретиться с этим уникальным специалистом. Мало того, ей удалось убедить Джона, что единственный способ исцелиться и от тяги к алкоголю, и от того ужаса, который внушаю ему я, – это бристольская клиника доктора Роуза. И Джон, то пьяный, то трезвеющий в дымке тошнотворных угрызений совести и повсюду преследуемый бутылками – которые я подкладывала ему и в постель, и в стопки чистого белья, и в книжный шкаф, – чувствуя, какая ужасная пропасть разверзлась у него под ногами, и каждый день с утра до вечера видя перед собой мою улыбку ведьмы и мои зеленые кошачьи глаза, в конце концов пообещал Селии, что поедет в клинику.

В тот день, когда должен был приехать доктор Роуз, Джон удержался и остался трезвым. Накануне вечером я слышала, как он ходит в соседней комнате, не в силах уснуть. Наконец он все же рухнул на постель, и я услышала его стон: он обнаружил под подушкой бутылку порто. Затем на лестнице послышался стук его башмаков – это он выбежал из дома в заледенелый сад, стремясь избежать искушения. Я уже успела задремать, когда услышала, что он возвращается в дом. Время близилось к рассвету, и он, должно быть, совсем замерз, бродя по саду. По утрам в декабре бывали довольно сильные заморозки, и земля покрывалась инеем, а по ночам довольно часто шел даже легкий снежок. Джон всю ночь ходил по дорожкам, завернувшись в теплое пальто для поездок в коляске, и слезы замерзали у него на щеках, а душу терзал панический страх, и ему хотелось оказаться как можно дальше от этого дома, за много миль от меня. Но пока что он по-прежнему находился на моей земле.

Он вернулся домой, стуча зубами от холода, и я слышала, как он кочергой помешивает дрова в камине, чтобы согреться. Он старался даже не поворачиваться лицом к кровати, где под подушкой лежала бутылка с согревающим тело и душу напитком – стоило только откупорить ее и наполнить стакан. Я дремала в своем теплом гнездышке, слушая сквозь сон, как он все ходит и ходит у себя в спальне, мечется, как хорек в клетке, а потом я крепко уснула, и утром, когда горничная принесла мне чашку горячего шоколада, у Джона в спальне было тихо.

– Где мистер МакЭндрю? – спросила я.

– В детской у мисс Джулии, – с некоторым удивлением ответила Люси. – Миссис Алленс говорит, что он поднялся туда еще ранним утром – сказал, что хочет погреться у камина, да так там и остался; и кофе он там пил.

Я с улыбкой кивнула. Мне, собственно, было все равно, останется сегодня Джон трезвым или нет. Особой роли это не играло. Он пребывал в тисках кошмара и уже начинал сомневаться в тех истинах, которые столь мучительным образом постиг. Единственным человеком в доме, от которого он не чувствовал исходящей опасности, была Селия. Селии он доверял. И раз он не мог быть с нею, он отправился в детскую, чтобы побыть с ее дочкой Джулией. В любом другом месте его поджидала либо бутылка, либо какая-нибудь безумная сцена. А в обществе ребенка Селии он чувствовал себя в безопасности. И в обществе самой Селии тоже.

Я надела свое черное утреннее платье и повязала волосы черной лентой, убрав их с лица. Моя кожа просто светилась, как чайная роза, на этом тусклом черном фоне, а глаза казались темно-зелеными, как сосновая хвоя, и очень печальными. Я позавтракала в одиночестве и села за письменный стол. Впрочем, вскоре послышались звуки подъезжающего дилижанса, и я поспешила в центральную часть дома, чтобы встретить в холле доктора Роуза с его помощником, доктором Хилари. Мы прошли в библиотеку, и доктор Роуз сразу спросил:

– Как давно ваш муж пьет, миссис МакЭндрю?

Я посмотрела на него. Это был высокий человек весьма привлекательной наружности, темноволосый, темноглазый, с ярким румянцем. Он был явно потрясен, когда увидел меня в нашем полутемном холле, такую хрупкую, тоненькую, как дирижерская палочка из эбенового дерева. Но теперь он уже пришел в себя и, приготовив перо и бумагу, задавал чисто профессиональные вопросы.

– Я заметила, что он пьет, после его возвращения из Шотландии, – сказала я. – Это было семь месяцев назад. С тех пор он всего несколько дней был трезв – но я полагаю, виски в доме его отца пили всегда; и он сам мне рассказывал, что очень много пил, когда умерла его мать.

Доктор Роуз кивнул и сделал пометку. Его партнер сидел рядом на стуле с жесткой спинкой и молча слушал. Доктор Хилари был, можно сказать, настоящим великаном; у него были светлые волосы и совершенно бесстрастное выражение лица. А на него, подумала я, наверняка можно положиться, когда требуется удержать безумного пациента, а то и свалить его на пол одним метким ударом чуть пониже уха, если он станет совсем уж неуправляемым.

– Была ли какая-то причина, чтобы он начал пить? – спросил доктор Роуз.

Я опустила глаза на свои крепко стиснутые руки, лежавшие на коленях.

– Я тогда только-только родила нашего первенца, – тихим голосом начала я. – Я еще до нашей свадьбы поняла, что Джон безумно ревнив, но мне и в голову не могло прийти, на какие отчаянные подозрения он способен. Наш малыш появился на свет, когда Джон был в Шотландии, и, вернувшись домой, он почему-то решил, что этот ребенок не от него.