Филиппа Грегори - Широкий Дол

Я ободряюще ему улыбнулась.

– Совершенно никаких! Все это случилось так неожиданно. Разумеется, у меня никаких планов нет.

– А как же выкуп прав на наследство? – нервно спросил Гарри.

– Ах, это! – Я несколько театральным жестом поднесла руку ко лбу. – Давай пока оставим эту идею. Мне еще не совсем ясно, как тут лучше поступить. Возможно, уже через месяц Джон будет дома, и мы сможем все это обсудить с ним вместе. А пока можно понемногу наращивать доходы от поместья и стараться экономить, приберегая все излишки. Но сейчас нет ни малейшей необходимости бросаться в бой, пытаясь изменить право наследования.

Гарри явно испытал облегчение после моих слов. Селия, не имея никаких иных доказательств, кроме своей острой интуиции и чрезвычайной чувствительности ко всякой лжи, вела себя недоверчиво и беспокойно и сумела отчасти передать свое беспокойство Гарри. Его вопрос о том, откуда Джон брал выпивку, его тревога по поводу моих планов – все указывало на происки Селии, которая почуяла, что весь Широкий Дол пляшет под мою дудку, но никто, кроме меня, толком не знает, куда мы идем, и никто, кроме меня, не имеет настоящего доступа к управлению поместьем. А потому никто, кроме меня, и не может сказать, кто выиграет в столь рискованной игре.

– Я понимаю, для тебя это очень болезненный удар, – ласково сказал Гарри, – но ты не слишком огорчайся, Беатрис. Мне тоже кажется, что доктор Роуз способен вылечить Джона, а когда он вернется, все у нас будет по-прежнему.

Я в ответ изобразила бледный призрак храброй улыбки и сказала:

– И я тоже очень на это надеюсь. Ладно, Гарри, иди и успокой Селию. Заверь ее, что я, хоть мне и очень горько, все же не сломаюсь под тяжестью этого горя.

Гарри легко чмокнул меня в макушку и удалился. А я еще посидела у затухающего огня, выпила бокал порто, отказалась от ужина и решила пораньше лечь спать. У меня на завтра было запланировано множество сложных дел. Завтра должен был приехать мистер Льюэлин, чтобы осмотреть поместье и выбрать кусок земли под закладную – мне необходима была эта сумма, чтобы заплатить юристам за работу по изменению права наследования. Только после этого я могла, наконец, написать им, чтобы они начинали действовать. И теперь у меня практически был доступ к состоянию семейства МакЭндрю, чем я и намеревалась воспользоваться, чтобы выкупить Широкий Дол для моего сына у Чарлза Лейси. А потом Ричард смог бы передать его своему сыну, а тот – своему, и так далее по длинной-длинной, уходящей в века цепочке. И все будущие хозяева этого поместья стали бы моими потомками, потомками ведьмы из Широкого Дола!

С виду мистер Льюэлин мне понравился. Это был валлиец лет пятидесяти, сколотивший состояние на разведении пони, маленьких горных лошадок. Мало того, он вывел собственную линию таких лошадок и поступал весьма хитроумно: после месяцев безжалостных тренировок преподносил своих пони в качестве подарка представителям лондонского высшего общества. Это окупилось сторицей. Его лошадки возили на своей спине наследников самых богатых семейств, демонстрируя на редкость спокойный нрав и обеспечивая своим юным наездникам полную безопасность, и вскоре возникла не просто мода на горных уэльских лошадок, но и поистине сумасшедшее увлечение ими. В итоге чуть ли не у каждой дочки мясника появилась такая лошадка. Потом, конечно, мода на маленьких пони переменилась, но у мистера Льюэлина к этому времени был уже чудесный особняк в Лондоне и столько денег, что ему больше не нужно было ездить в Уэльс и морозными туманными ночами выходить из дома, чтобы разбить лед в конских поилках.

Однако он не утратил ни грамма своего острого крестьянского ума, проживая в роскошном городском особняке. Его голубые глаза так и поблескивали, когда он взирал на замерзшие поля Широкого Дола, прикидывая, какой вид открывается из окон моего кабинета, и, похоже, оценивая буквально каждое дерево в нашем парке.

– Аккуратное поместье, – одобрительно заметил он.

– Мы очень многое здесь улучшили, – сказал Гарри, с наслаждением прихлебывая кофе, и указал мистеру Льюэлину на карту поместья, где границы тех полей, которые мы уже подвергли огораживанию, были обозначены желтой линией: это был цвет пшеницы, которую мы намеревались весной там посеять. Мы с Гарри провели немало долгих и весьма волнительных переговоров, выгораживая пунктирной оранжевой линией и все те участки, на которых могла бы расти пшеница, если их хорошенько вычистить. Каждый раз, как пухлый палец Гарри словно стирал с карты лесок или роскошный луг, меня охватывало ужасное предчувствие утраты.

– Вряд ли нам удастся огородить и Норманнский луг, – говорила я, например. – Это поле брани, и плуг станет выворачивать из земли черепа и кости наших далеких предков. Мы никогда не позволяли даже приближаться с плугом к этому полю. Вся деревня уверена, что там обитают духи павших воинов.

– Я этого не знал, – сказал Гарри заинтересованно. – И какая же битва там состоялась?

– Наверное, та самая, благодаря которой мы и получили эти земли, – грустно сообщила ему я. – Считается, что именно там наши предки из семейства Лё Сэ с горсткой воинов-норманнов одержали победу над саксонскими крестьянами. Это сражение длилось три дня, пока не были убиты все мужчины в этом селении. Во всяком случае, так гласит легенда.

– Что ж, из их праха получилось неплохое удобрение! – весело заявил Гарри. – Смотри, Беатрис, если пустить под посевы пшеницы луг Большого Дуба и луг Трех Ворот, то не имеет смысла оставлять посредине луг, где растет трава.

Для меня, в общем, все его затеи смысла не имели. Мне не нравились эти перемены, направленные на уничтожение нашего хозяйства, приносящего достаточно высокие доходы. Хозяйства, где люди, владеющие землей, и люди, на ней работающие, издавна сосуществовали в некой устойчивой гармонии. Хозяйства, где память о том, что некогда будущие хозяева этой земли уничтожили почти все тамошнее население, осталась всего лишь в названии одного из полей. До сих пор Широкий Дол был маленьким островком надежности и стабильности в быстро меняющемся облике сельских районов. Повсюду вокруг нас землевладельцы меняли способы ведения хозяйства на более современные. Назначали более высокую арендную плату, да и землю сдавали в аренду на более короткий срок; отменяли традиционные права на так называемые общинные земли, не считаясь с интересами бедняков, так что тем приходилось покидать насиженное место. Теперь все чаще использовали труд батраков из работных домов, а не заботились о собственных крестьянах, обеспечивая их работой. И все чаще хозяева земли огораживали высокой стеной с острыми зубцами свои леса и парки, чтобы не видеть исхудавших от голода лиц крестьян и их глаз, в которых горел гнев.

Но затем я вспомнила о необходимости выкупить права на наследство для моего сына, и сердце мое ожесточилось. Когда Ричард и Джулия станут хозяевами и сонаследниками Широкого Дола, они сумеют как-то расплатиться с теми людьми, которым я была вынуждена нанести такой вред, но сейчас мне необходимо было найти деньги, чтобы проложить для своего сына путь к трону хозяина поместья. Когда Ричард будет править этой землей, он сможет восстановить и крестьянские огороды, и старые сенокосные луга, и старые тропы. Он снова позволит крестьянам ставить силки на кроликов и ловить рыбу в Фенни. Когда Ричард станет здешним сквайром, он сможет отказаться от распаханных под пшеницу полей и снова превратит их в общинные земли. И через несколько лет (ну, хорошо, пусть даже через много лет!) Широкий Дол опять станет таким же, каким был до того, как мы с Гарри решили его ограбить. Мой Ричард сможет восстановить справедливость там, где я была вынуждена посеять несправедливость; он сможет снова сделать Широкий Дол процветающим. Но единственный известный мне способ сделать его хозяином этого поместья связан с тем, что сперва я буду вынуждена причинить зло и самому поместью, и людям, которые живут на этой земле.

– Наш Широкий Дол станет совсем другим, – сказала я.

– Да, – согласился Гарри, – он постепенно превратится в правильно спланированное хозяйство и перестанет быть просто живописным скоплением лесов, холмов и лугов.

Увы, это, похоже, именно так и будет, печально подумала я.

Заказанная мною карта поместья, которой я так гордилась и с помощью которой не раз разрешала всякие пустячные споры из-за границ земельных участков и проложенных там тропинок, теперь в основном доставляла удовольствие Гарри. Он подвел к ней мистера Льюэлина и, крепко держа его за плечо, стал объяснять грядущее переустройство поместья.

– Вы планируете многое здесь сделать, – с уважением сказал мистер Льюэлин, вглядываясь в помеченные оранжевым пунктиром границы будущих полей, расползавшиеся, как плесень.

– Да, – с гордостью согласился Гарри.

– Значит, вы верите в пшеницу? – спросил, улыбаясь, лондонский купец.

– Конечно! – сказал Гарри. – Именно она дает в наши дни наибольший доход.

Мистер Льюэлин – бывший крестьянин из тех мест, где выращиванием зерновых культур всегда было заниматься довольно сложно, – кивнул и сказал:

– Да, это верно. Но не слишком ли быстро вы хотите столь многое здесь изменить?

Гарри наклонился к нему и негромко, доверительным тоном пояснил:

– Видите ли, у нас задуман один довольно сложный проект, и для его осуществления нам, естественно, понадобятся немалые деньги, поэтому…

– Мы и надеемся собрать необходимые средства благодаря отданной вам под залог земле, – ловко прервала я Гарри, – а сам залог выплатить за счет тех доходов, которые получим с дополнительных пшеничных полей. Таким образом, оборот денег в поместье останется на нынешнем, довольно высоком уровне, несмотря на заем.

Мистер Льюэлин кивнул, и в его проницательных голубых глазах заискрилась улыбка. Он явно заметил, что я заставила Гарри умолкнуть.

– Но тогда вы упустите урожай сена, – сказал он. – Представляете, сколько вам будет стоить покупка кормов на зиму для ваших животных?

Я взяла один из своих листков с расчетами – собственно, все расчеты делала я, а не Гарри.

– Нам понадобится от восьмисот до тысячи фунтов в зависимости от установившейся цены, – спокойно сказала я. – Впрочем, овец мы будем кормить турнепсом и этим новомодным силосом из клевера. Корнеплоды и клевер будут выращиваться на тех полях, которые отдыхают от пшеницы.

– А сено для лошадей? – спросил мистер Льюэлин, поворачиваясь к Гарри. Но ответила ему снова я.

– Лошади, разумеется, никогда не оправдывают своего содержания, – сказала я, – но мы постараемся сохранить достаточно сенокосных лугов, чтобы их прокормить.

Мистер Льюэлин внимательно изучил листок с моими расчетами и спросил:

– Вы позволите мне посмотреть, как все это выглядит в реальности? – Он поставил на стол кофейную чашечку и приготовился встать.

– Да, конечно. Мой брат Гарри все вам покажет, – сказала я, разведя руками и указывая на свое черное платье. – Я все еще в трауре и могу ездить только в коляске.

– Тогда давайте все вместе и поедем в коляске! – искренне улыбаясь, предложил он, и я невольно улыбнулась ему в ответ и сказала:

– Я буду очень рада. Но в таком случае, я сперва предупрежу на конюшне, а потом переоденусь. Вы ведь подождете меня? Я недолго.

Я выскользнула в коридор и крикнула с крыльца конюху, чтобы он запрягал Соррела в новую двуколку. Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы надеть свою черную бархатную амазонку, а сверху я накинула теплый плащ из тонкого черного сукна, потому что этот декабрьский день был довольно холодным.

– Значит, вы предпочитаете ездить в коляске, а не верхом? – спросила я у мистера Льюэлина, когда он заботливо укрыл нам ноги ковром и мы покатили по подъездной аллее. Копыта Соррела громко стучали по замерзшему гравию и твердой, как камень, земле.

– Я предпочитаю осматривать землю с тем, кто ею занимается, – подмигнув мне, ответил мистер Льюэлин. Потом снова искоса на меня посмотрел и сказал: – Я думаю, на этих полях немало ваших следов, миссис МакЭндрю.

Я улыбнулась в знак того, что полностью с ним согласна, но ничего не ответила.

– Какой у вас чудесный лес! – Мистер Льюэлин вертел головой во все стороны, любуясь буками, посеребренными свежим, выпавшим прошлой ночью снежком.

– Да, чудесный, – сказала я. – Но его мы в залог никогда не отдадим. Впрочем, у нас есть и другой лес, который, по-моему, мог бы вас заинтересовать. Там в основном ели и сосны; и расположен он гораздо выше, на северных склонах холмов.

Мы свернули на узкую проселочную дорожку, и Соррел устремился вперед, легко таща довольно тяжелую двуколку и выпуская из ноздрей клубы пара; мне даже приходилось его придерживать.