— Что слышишь! Он умер в нищете и безвестности, проданный в рабство неизвестным злоумышленником.

— Неизвестным? — радостно воскликнул Орестес. — Какой ужас! Неужели Фаний не помнил, кто ему так удружил?

— Да, бедный Фаний лишился памяти, — скорбно повествовал Дарей, — и лишь накануне смерти вспомнил свое имя и звание, однако так и не смог вспомнить, как оказался в рабстве. Я был его охранником, жалел его, старался облегчить его жизнь, и перед смертью Фаний высказал мне свою последнюю волю.

— Какова же она? — Голос Орестеса снова изменился, и Лаис подумала, что Гермесу, наверное, уже надоело с ней спорить, тем паче что она постоянно угадывала, — наверняка и на сей раз угадала, что теперь Орестес с ума сходит от тревоги.

— Все имущество, дом, владения, включая те товары, которые он оставил в Пирее торговцу и владельцу тамошней лесхи Элию, Фаний завещал своей дорогой жене Алфии, — сообщил Дарей. — Однако, если она за это время покинула сей мир, имущество Фания переходит ко мне, ибо он хотел отблагодарить меня за мою доброту.

Воцарилась пауза. Лаис диву давалась актерскому мастерству Дарея. Конечно, они всю дорогу до Афин размышляли, как бы это половчей вытянуть из Орестеса правду о судьбе Алфии, однако размышлять — это одно, а воплощать в жизнь — совсем другое. Но Дарей просто восхитил девушку своей невозмутимостью, и не только ее: у Фания был такой восхищенный вид, словно он не стоит у ограды дома, обманом у него отнятого, а сидит где-нибудь на очень хороших местах в театре Диониса [41]и наблюдает представление, разыгрываемое опытным лицедеем.

— И у тебя… у тебя есть на сей счет распоряжение? — настороженно спросил Орестес. — Его завещание, подписанное им самим, — оно при тебе?

— А то как же, — солидно заявил Дарей.

— Покажи мне его! — тонким, возбужденным голосом выкрикнул Орестес, и Дарей усмехнулся в ответ:

— Ну неужели я похож на дурака, добрый и красивый господин?

В голосе его звучала откровенная издевка, однако Лаис очень надеялась, что Орестес ее не заметит.

— Ну кто показывает первому встречному такой ценный папирус с подписью? — вопросил Дарей. — Я предъявлю завещание только жене Фания… Если она жива.

Хоть Орестес и сообщил гонцу из Коринфа, что Алфия пропала вместе с мужем и о ней ничего не известно, однако Фаний надеялся: его раб врет. Но этот алчный негодяй скажет правду, только если испугается, что лишится всего украденного добра. Именно поэтому Дарей должен был сделать такой рискованный ход. И он его сделал. Он расставил ловушку, а Орестес не замедлил в нее влететь:

— Она жива!

— Вот как? — проговорил Дарей с сомнением. — Ты уверен? Я должен увидеть ее.

— Она сейчас… Ее сейчас нет, — выпалил Орестес. — Она… отправилась к своей родственнице! Это… Далеко, это… На другом конце города. Приходи вечером, и ты увидишь ее.

— Погоди-ка, — изобразил Дарей изумление. — А кто ты такой, что все знаешь о хозяине и о его жене? Домоправитель? Фаний не говорил, что у него был домоправитель!

— Разве он не упоминал имени Орестеса? — осторожно спросил юноша.

— Нет, я не знаю ни о каком Орестесе, — беспечно ответил Дарей.

И тут Лаис словно в сердце ударило. Догадка, которая ее вдруг поразила, была настолько очевидна, что просто удивительно, как она ни ей, ни кому-то из ее друзей в голову раньше не пришла.

Какие они глупцы… Они ведь не Орестеса перехитрили — они перехитрили сами себя!

Ведь если Дарей был охранником Фания и его близким другом, он не мог, никак не мог не знать о письме, которое было отправлено в Афины! На это письмо Орестес ответил ложью: мол, он не имеет известий ни о пропавшем Фании, ни о его жене. Этот ответ не мог миновать охранника! А теперь этот же самый охранник спрашивает, жива ли Алфия. И уверяет, что слыхом не слыхал об Орестесе!

Что может подумать Орестес? Да ничего, кроме одного: охранник лжет. Он или пройдоха, который только понаслышке знает о Фании и смастерил фальшивое завещание, чтобы завладеть его добром, или… Или пытается поймать Орестеса в ловушку.

И то и другое для Орестеса очень опасно. Честный человек на его месте немедля позвал бы стражников. Этого путешественники не боялись: случись такое, Фаний все объяснил бы властям. Однако Орестес отнюдь не честен. Ему надо во что бы то ни стало выбраться из неуклюже раскинутых сетей. Как он это сделает? И что грозит Дарею? Вряд ли Орестес осмелится наброситься на могучего стражника. Но он может послать за ним соглядатая, а потом и наемных убийц наведет. С него станется! Это уже не тот мальчик, который был влюблен в Доркион и которого спасал Фаний. Теперь Орестес — вполне взрослый мужчина, опасный противник, который способен на все, чтобы удержать то положение, которого он добился предательством и ложью. Он и сам сумеет раскинуть такие сети, в которые могут попасться путешественники и из которых непросто будет выбраться. Что же делать? Как быть?..

Лаис прижалась губами к уху Фания и поспешно объяснила ему всю нелепость и опасность случившегося. У бедняги глаза полезли на лоб, когда он осознал их общую роковую ошибку! Однако не зря он был всю жизнь преуспевающим торговцем. Фаний умел быстро соображать, быстро просчитывать риски — вот и сейчас решение пришло к нему мгновенно.

— Поезжай незаметно за Дареем и проследи, не отправит ли Орестес кого-нибудь за ним следить, — шепнул он Лаис. — А я проберусь в дом. Вдруг Алфия и в самом деле жива? Вдруг он держит ее в заточении?

Лаис с сомнением покосилась на Фания. Его здоровье и силы до сих пор не восстановились. Путешествие утомило и обессилило его, он и на осле-то еле держался, а в доме надо будет передвигаться быстро и бесшумно, суметь спрятаться, а при случае и подраться с тем, кто заметит неладное. Нет, это не для него! Он не справится! Вдобавок Лаис боялась, что Фаний не выдержит напряжения и страха за жену — и просто-напросто набросится на Орестеса с обвинениями. Это будет равносильно его гибели: в драке с молодым и сильным противником ему не выстоять.

— Я сама проберусь в твой дом, — решила девушка. — Ты столько раз рассказывал о том, что и где там находится, что я знаю этот дом, как свой собственный. Я там не заблужусь. А если я столкнусь с Орестесом… Я кое-чему научилась на матиомах женской магии и сумею в случае чего отвести глаза преследователю. Меня будет не так-то легко заметить и поймать. А ты потихоньку следуй за Дареем. Улучи минуту встретиться с ним, а потом, если за вами никто не будет следить, поезжайте в дом…

Лаис замялась, не зная, что сказать. Ее друзьям необходимо безопасное укрытие. Был один дом в Афинах, который она хорошо знала: дом Апеллеса. Но сегодня художнику не до опасных затей и не до внезапно вернувшихся знакомых, он поднят волной небывалого успеха, сегодня вечером у него наверняка состоится грандиозный пир, как бывало всегда после выставки новой картины или тихографии. И Лаис не намерена отягощать его сердце тревогой, она ни за что не хочет подвергать того, кого так сильно любила, опасности, а главное, она ни за что не желает подвергать себя новому искушению и мукам ревности! Ведь ей нет места рядом с Апеллесом. И в его доме, и в сердце, и в искусстве теперь царит Кампаспа!

— Мы поедем в дом моего старинного друга в Восточном Керамике, — заявил в это время Фаний. — Его зовут Хэйдес-фиванец. Я торговал с его отцом, поэтому хорошо знаю Хэйдеса. Теперь он служит в мастерской Архия, знаменитого переписчика: Хэйдес — главный склейщик папирусов. Он живет…

Если бы у Лаис были время и возможность, она расхохоталась бы так, что каталась бы по земле от смеха. Но она могла только зажать себе рот и, загоняя безудержный хохот внутрь, выслушать, как Фаний объясняет ей дорогу, которую она и без того отлично знала, и расписывает дом Хэйдеса, в котором она провела некую памятную ночь.

— Что с тобой? — наконец обратил внимание Фаний на ее состояние. — Почему ты смеешься?

— Почему смеюсь?.. Да я вовсе не смеюсь! — Лаис с трудом заставила себя успокоиться. — Кто это сказал, будто Ойкумена на самом деле очень тесна, ведь в ней постоянно встречаешь одних и тех же людей? Великий Тезей? Одиссей? Не знаешь? И я не знаю, да это не важно! Ну, а теперь расскажи мне, где лучше всего можно перелезть через ограду. Я хочу пробраться в твой дом до того, как туда вернется Орестес.

Это получилось куда легче, чем предполагала Лаис, хотя бы потому, что дом оказался совершенно пуст. Похоже, все рабы скопом ринулись глазеть на новое творение великого Апеллеса, радуясь возможности увильнуть от надоевшей работы. Хотя, судя по тому, какой беспорядок царил в этом просторном, богатом доме, присмотра за рабами толкового не было, и они не утруждали себя заботой о порядке и чистоте. Похоже, Орестеса занимали только собственные удовольствия. Ложе его было роскошным, на нем громоздились вороха подушек, пол устилали дорогие ковры, на столах стояла драгоценная стеклянная посуда, однако все выглядело немытым, нечищеным, запыленным, заброшенным. Хоть Орестес и считал себя хозяином этого дома, но истинным хозяином он так и не сделался, а по-прежнему оставался всего лишь вороватым слугой, который дорвался до господского добра и норовит насладиться им как можно скорее, пока не дали по рукам.

Лаис успела вихрем пролететь по всем восьми комнатам дома Фания и собралась уже заглянуть в погреб, когда, наконец, Орестес вошел во двор.

Услышав его шаги, она поспешно прошмыгнула в темную клетушку, о которой ей рассказал Фаний. Сюда редко кто заглядывал, здесь держали метлы и щетки, но в клетушке по какой-то прихоти строителя был слышен каждый звук, который раздавался в доме. Фаний стыдливо признался, что иногда забирался туда, чтобы подслушать, о чем болтает жена с гостьями, которые ее навещали. Конечно, Алфия уверяла, что это ее подруги, но ведь не секрет, что иногда к замужним особам вместе с их подругами являлись и сводницы, которые всегда были готовы помочь заскучавшей женщине немножко подсластить пресную будничную пищу и толкнуть ее в объятия любовника… Гинекей [42]находился в другом конце дома, однако Фаний в этой каморке слышал каждое слово. Он был счастлив, что болтовня жены и ее гостий оказывалась всего лишь обычной женской болтовней, утомительной для всякого мужчины. Фаний и не подозревал, что опасность придет не снаружи, что она уже затаилась в его собственном доме!..

Судя по звукам, доносившимся до Лаис, Орестес явился один. Как можно было догадаться, мальчишку-наложника он отправил следить за Дареем.

У Лаис отлегло от сердца: теперь за его жизнь можно не опасаться, мальчишка нападать на могучего стражника не осмелится, а Дарей не глуп — он сразу поймет, что за ним идет соглядатай, и уж как-нибудь сумеет от него отделаться.

В доме раздавался беспорядочный грохот. Похоже, Орестес пребывал в полной растерянности. Он то метался по комнатам, хлопал крышками сундуков, как будто собирал какие-то вещи, то гремел кувшинами и чашами, наливая вино, то снова метался туда-сюда…

Наконец он затих, словно раздумывал, что делать дальше.

— А если она и в самом деле еще жива? — вдруг донесся до Лаис его голос. Похоже, Орестес, подобно многим людям, оказавшимся в затруднительной ситуации без всякой надежды на чью-то помощь, начал советоваться сам с собой. — Вполне может быть… Сколько времени я туда не спускался и не носил ей еду? Дней пять? Женщины живучи, как кошки!.. Ну и что? Даже если она жива, я не смогу показать ее этому проклятому хитрецу! Я же сам, дурак, говорил тому человеку, который приезжал из Коринфа, будто не знаю, куда пропала жена хозяина… Я запутался, запутался!.. Хотя я ведь могу и соврать. Сказать, что она вдруг вернулась! А она скажет, что… что уезжала к родственникам в Эпидавр и ничего не знала об участи мужа. Поплачет, стражник отдаст ей завещание… И все уладится!

Орестес куда-то быстро пошел, и Лаис насторожилась. Кажется, Алфия и в самом деле жива, она где-то в доме! Сейчас Орестес, наверное, направился туда, где держит ее, он готов ее выпустить! Надо ухитриться проследить за ним. Только бы не попасться ему на глаза… Лаис торопливо вспоминала заклинания, которым учила Кирилла и которые могли внушить человеку, что он ослеп и ничего не видит или видит совсем не то, что есть на самом деле. Это называлось — отвести глаза, напустить морок. Заклинания действовали недолго, всего несколько мгновений, но пока Орестес будет ломать голову, почему у него потемнело в глазах или закружилась голова, Лаис вполне успеет спрятаться снова или вовсе убежать.

Но тут шаги Орестеса затихли.

— Нет, это глупо, — воскликнул он, а потом послышался такой звук, словно он в гневе хряснул себя по лбу. — Я дурак! Алфия ни за что не станет помогать мне, даже если жива. Хотя… Если посулить ей свободу, если пообещать сохранить жизнь… Но она не поверит, нет, не поверит! И может в самый важный миг подвести. Поднимет крик, выдаст меня. Надо придумать что-нибудь похитрей. Послать за Кимоун. Если ей хорошо заплатить, она может изобразить Алфию. Она сметлива, заморочит голову стражнику! Он отдаст ей завещание, уедет, а потом… А, черный дым Аида!!! Что делать потом?! Кимоун ведь не может изображать Алфию до бесконечности! Одно дело стражник, который ее в глаза не видел, но соседи ее знают… Они и так замучили меня вопросами, нет ли вестей о Фании и его жене! Даже если мне удастся заполучить завещание, в нем хозяйкой всего добра будет значиться Алфия, а я по-прежнему останусь никем! Что делать? Что делать?! Я был глупцом, когда заточил Алфию в погреб! Она, наверное, мертва… Если бы она была жива, я бы принудил ее объявить меня вольным человеком и выйти за меня замуж. И я бы получил все, что осталось от Фания. Получил бы по закону. И не надо было бы прятаться, бояться собственной тени… Нет! Я знаю, что надо сделать. Надо прикончить стражника и отнять у него документ. Тогда он не будет меня преследовать. Потом забрать драгоценности, монеты, одежду — все, что я смогу унести или увезти на осле, — и уйти отсюда. Уехать из Афин куда-нибудь подальше, начать новую жизнь, назваться другим именем. У меня нет рабского клейма, я смогу затеряться среди людей. Денег немало… Конечно, многое придется бросить, однако это не имеет значения, если надо спасать жизнь! Но сначала нужно убить стражника. Вечером он придет, и я отравлю его. Нет, не стоит. Куда я дену мертвое тело? Никто из этих подлых, негодных рабов не станет мне помогать, еще донесут властям… Лучше я напою этого стражника тем же самым зельем, которое в свое время отведал Фаний. Теперь оно настоялось, стало крепким и сильным. К Фанию память вернулась, пусть и под конец жизни, а к этому мерзавцу, который тянет свои загребущие лапы к тому, что принадлежит мне, она не вернется никогда! Да, отлично придумано. Я так и сделаю!