– А что там у них происходит? – спросила Настя. – Я вообще ничего не знаю. Объясните популярно!

Вика села на деревянную скамейку, рядом пристроились Настя и я. Назревало самое интересное занятие – обсуждение личной жизни несчастной подруги. Если бы обсуждали счастливую подругу – другое дело. Обсуждение, скорее всего, было бы коротким и скучным. Другое дело, когда речь идет о личной драме с привкусом сексуальных извращений. Мухаммед с его методикой создания гармонично развитой женщины казался нам воплощением порока. Мерзавцем и дьявольским искусителем.

На верхней палубе, кроме нас, никого больше не было. Теплоход медленно двигался по Волге, оставляя за собой глубокую водную борозду. Тишина и покой. Даже запах солярки не нарушал гармонии с природой.

– Может, на корму лучше перейдем? Чувствуете, какая здесь вибрация? – попрыгала на деревянной скамейке Викуся.

– А мне нравится, – прислушалась к себе Настя. – Так, что у Таньки происходит, объясните мне?

– Мухаммед готовит Таньку стать образцовой восточной женой. Чтобы во всем слушалась, не задавала вопросов, не перечила, не ревновала, была верной, умной и безотказной.

– А он уже сделал ей предложение? – удивилась Настя.

– Нет, но Танька говорит, что собирается, как только ей исполнится восемнадцать, – пояснила я.

– А если обманет? – продолжала сомневаться Настя.

– А если обманет, Танька тоже ничего не теряет: девственности он ее не лишил, забеременеть она не может, женихов от нее не отваживает. Морочит ей голову, одним словом. Я так считаю.

– Может, пойти нажаловаться на него в универ? Сказать, что совершает развратные действия с несовершеннолетней девочкой? Его отчислят и на родину отправят, – предположила Настя.

В этот момент откуда-то сбоку от ходовой рубки раздался слабый вскрик: «Дура!» – и чье-то нервное пыхтение.

Мы выскочили из своего укрытия и увидели Таню, которая пыталась перекинуть ногу через перила судна.

Вика схватила Таньку за платье и отцепила от перил. Танька отпихивалась, кричала: «Отпустите! Я все равно спрыгну!» – но мы уже втроем навалились на нее и прижали к железной палубе. На шум прибежал матросик Вася, спросил, не нужна ли помощь, и за ненадобностью был отправлен откуда пришел.

Танька начала плакать и жаловаться:

– Вы меня бросили! Оставили одну в каюте. А у меня драма, у меня жизнь рушится!.. Он мне даже не позвонил перед отъездом. Зачем я вообще согласилась плыть на этом дурацком теплоходе?.. Сидела бы дома, ждала его звонка…

– Танечка, – обратилась я к подруге, как к тяжело больной, – да не думай ты о нем! Целая жизнь впереди, столько интересного нас ждет, а ты по какому-то хачику переживаешь…

– Не надо так говорить о нем, я прошу! Мне свет божий не мил, когда я думаю, что могу его больше не увидеть! Его глаза как влажные маслины, запах его рук, волосы дивной красоты, густые, мягкие, а фигура… А-а-а! – завыла Танька, уткнувшись в свои ладони.

– Она его любит, как вы не понимаете, девчонки! – сочувственно произнесла Викуся. – Ой, Танька, ты – счастливая… Я тоже хочу влюбиться.

– Любить надо достойных. А ваш Мухаммед просто псих и извращенец, – честно выдала свое мнение Настя. – Раз он тебе даже не звонит, значит, не особо в тебе заинтересован. Скорее всего, ты сама его домогаешься. Это мое мнение.

Танька с ненавистью посмотрела на Настю.

– Дура ты! Понятно?! Ты просто мне завидуешь, потому что у тебя вообще нет парня. А попадись тебе такой, как Мухаммед, тут же, поджав хвост, за ним побежала бы!

– У меня нет хвоста. И надеюсь, никогда не будет. Жалко, Оксанка на Украине, она у нас спец по атавизмам, и хвост приделает, и оволосение лица – запросто, – отшутилась Настя.

– И не смей лезть к нему! – продолжила Таня, ничего не слыша. – Я знаю, что ты сейчас говорила про универ… Чтобы его отчислили и отправили домой! Заведи своего кадра и создавай ему проблемы. А моего не смей трогать! Понятно?

– Да больно нужно… Тебе ж, дурехе, помочь хотела, – беззлобно ответила Настя и пошла прочь по палубе.

– Мы так перессоримся. Девчонки, не надо, прекращайте. Нам еще столько дней вместе быть, давайте не будем спорить, – попросила я компанию. – Танюх, а помнишь, что я тебе обещала сделать, если Мухаммед… ну, в общем, ты поняла. Помнишь, я сказала, что переплыву Волгу?

– А что – слабо? – весело поддержала Вика.

Танька вытерла слезы, высморкалась в мой носовой платок и примиренчески улыбнулась:

– Ну да. Это прикольно…

– Все! Завтра в Горьком, когда все выйдут на берег, мы оторвемся от наших, и я переплыву. Надеюсь, это поднимет твое настроение, – потрепала я ее по голове.


На другой день наша группа выстроилась на пристани в ожидании экскурсовода: намечалась пешеходная экскурсия по крутым местам города Горького. Экскурсовод все не появлялся, Сова нервничала, ее помощники бегали звонить в телефонные будки, суета и неразбериха.

Удачнее момента, чтобы смыться под шумок, и не представить. Вместе с туристами нашего теплохода человек сорок набралось. Пока Сова вычислит, кто исчез, мы уже будем далеко!

Наша дружная четверка испарилась так, что даже никто не заметил. Теперь основной задачей было успеть переплыть Волгу до возвращения экскурсии на судно.

Переведя дыхание от быстрого бега, я оценивающим взглядом измерила ширину Волги. Девчонки тоже отдышались, и Настя воскликнула:

– Ого-го! Ты не переплывешь это и за день! Тут километра два!

– Ну, за день я, может, это расстояние и одолею… Но нам нужно уложиться в два часа. Давайте поищем, в каком месте эта Волга поуже будет, – напряглась я.

– Ты обещала переплыть прямо в порту, – напомнила Таня. – Пока мы будем искать, экскурсия вернется и Сова нас заклюет.

– Что ж ей теперь – жизнью рисковать? – возмутилась Настя. – Найдем место поспокойнее и там попробуем.

Мы шли довольно долго, и по дороге Настюха сочинила японскую трехстрочную хокку: «Долго к тебе мы шли, очень устали мы, плыть начинай скорей!» Увлечение Насти японским стихосложением переросло в то, что любое событие нашей жизни мы отражали в этой стихотворной форме. Было очень смешно!

Чтобы в пути развлечься, мы подбрасывали Настюхе темы из своей жизни, а она тут же подбирала для нас личную хокку.

– Настюх! Я вот сейчас переплыву реку! Что скажешь? – кидала я ей затравку.

Прилетный дикий гусь!

Скажи мне, странствия свои

С каких ты начал лет? —

тут же выдала Настя.

– Это ты сама придумала? – удивлялась Вика, вытирая пот с верхней губы.

– Нет. Это японский поэт Исса, девятнадцатый век.

Танька еще дулась на Вику за ночной инцидент, но общий азарт взял верх, и Таня предложила свою тему:

– Когда я увижу своего милого?

Настя тут же ответила:

О, цикада, не плачь!

Нет любви без разлуки

Даже для звезд в небесах!

Мы ржали так, что в боках закололо. Сил идти больше не было, поэтому мы легли на зеленую травку и периодически прыскали со смеху.

Таня не смеялась. Ей не понравилось, что она цикада. Хотя это было очень смешно.

– Может, здесь поплывешь? Здесь вроде река поуже, – примерилась Таня к моему подвигу.

– Годится! Давайте здесь! Идти больше нет мочи, – согласилась я и начала раздеваться.


Вода была темная и мутная. Одним словом – речная. Мне приходилось далеко заплывать только в Черном море. Но море – это другое дело, в нем вода соленая и плыть легче. Правда, как-то раз я на спор с соседкой по дому переплыла Москву-реку в Серебряном бору. И хотя расстояние там было сравнительно небольшое, все равно заплыв серьезно высосал из меня силы. Обратно я доплыла на одном мужестве.

Но спор есть спор. «Назвался груздем – полезай в кузов» – гласила народная пословица, и мне пришлось лезть в Волгу. Дно было илистое, вязкое, ноги словно в кисель погружались. Фу, очень неприятно. Какие-то растения опутали колени, испуганные бычки бросились наутек. Я шла, пока не погрузилась по пояс в воду, напоминающую по цвету квас. Но три пары внимательных глаз с берега вынуждали меня идти дальше. Я нырнула, чтобы выяснить структуру дна. Мало ли какие там сюрпризы? Ил был плотного черного цвета, но слава богу, битые бутылки в ноги не впились, и я со спокойной душой поплыла. Девчонки на берегу ликовали и поддерживали меня выкриками:

У меня миленков тридцать,

Я не знаю куда скрыться.

Пойду с горя на реку —

Все сидят на берегу.

Я хотела в воду пасть —

Закричали во всю пасть!

Пока были слышны голоса девчонок, плыть было весело и легко, но вскоре их голоса пропали. Плыть было тяжело, вода не держала. Кроме того, напрягало сильное течение. Когда я обернулась, чтобы помахать девчонкам рукой, оказалось, что меня здорово отнесло влево, и из-за прибрежных кустов никого не видно. Из-за мощного течения я не могла перестать грести даже на секунду.

Стараясь сохранять спокойствие, я начала бороться с течением, пытаясь восстановить прежний курс, но тщетно. Течение относило меня все дальше и дальше. Я начала психовать. Помощи ждать было неоткуда. Кругом не было ни души. Правильно, ведь мы специально выбирали такое место, чтобы нам никто не мог помешать…

Некстати вспомнились слова мамы, которая рассказывала о водоворотах на реках и как сложно из них выбраться. Не будь я и так мокрая в тот момент – наверное, прошиб бы холодный пот от страха.

Меня все дальше относило в сторону от того места, где остались подружки. Факт, что вернуться туда невозможно. Главное – добраться до берега. Я уже не тратила силы на борьбу с течением – это было бесполезно. Просто молилась: «Мамочка, спаси!» – и плыла вместе с рекой.

Внезапно мои ноги «вошли» в гущу подводной травы, и я вскрикнула от страха. Ее было так много. Казалось, она не кончится никогда. Видимо, в том месте было мелко, потому что верхушки стеблей бурой растительности виднелись на воде. Но попробовать встать на ноги в этом жутком подводном «саду» мне не хотелось.

Как долго я плыла – не знаю. Радовало одно: течение несло меня к порту, а не наоборот. Значит, обратный путь до причала займет меньше времени.

Проплыв серьезный отрезок пути, я почувствовала, что течение начало ослабевать. Я напрягла все силы и развернулась к берегу. Наконец-то мой второй юношеский разряд пригодился! Река отступила, и я начала «причаливать».

Ноги погрузились в густые заросли речной травы, я пересилила отвращение и нащупала дно. Слава богу. До берега оставалось метра три, но расслабляться было рано – речное дно неровное, можно неожиданно провалиться в глубокую яму. У самой кромки воды росла изогнутая ива, ветви которой практически лежали на воде. Можно ухватиться за ветви и как по канату взойти на берег…

Я взялась за ветку, потянула ее, шагнула и почувствовала, как уперлась во что-то большое и страшное.

К веткам дерева был привязан большой тяжелый полиэтиленовый пакет.

В пакете был труп.

Это была утопленница.

Дикое чувство страха парализовало горло. Я только просипела: «Боже мой!»

Я разглядела длинные светлые волосы и раздувшееся мраморное тело, привязанное к дереву за ноги. Прошел катер, и мертвое тело забилось на частых волнах…

…Вот тебе и «простая волжская жизнь»…

Ужас выбросил меня на берег, и я без оглядки рванула к пристани. Мне казалось, что труп сейчас оживет и бросится за мной.

Задохнувшись от быстрого бега, я села у края дороги и разревелась. Мне никогда не доводилось видеть мертвых людей. В советское время трагедии засекречивались, и телевидение смерть не смаковало.

Потрясла не только гибель молодой девушки. Потрясло простое безыскусное оформление. Ну, утонула, что ж поделать, всякое бывает, наверное, была красавица, парни с ума сходили… а теперь – виси головой вниз.

К тому времени, как я взбежала по трапу на теплоход, мне было абсолютно безразлично, что скажет Сова и какое наказание придумает. Я оставила на крутом бережку всю безмятежность и легкомыслие, свойственные молодому возрасту. Оказывается, проказы бывают не только «милыми и невинными», и возможно, та девушка тоже играла в опасные игры.

Теплоход отплывал. Я еле успела добежать до каюты, когда в рубке раздалась команда: «Отдать швартовы!».

Я забралась на верхнюю полку и отвернулась к стене. Девчонки наперебой расспрашивали, куда я делась, пугали гневной Совой, которая уже готова была идти искать меня с водолазами.