Я закричала и захлопнула дверцу, когда магическим образом вернулся свет, пугая меня до смерти. Весь шкаф затрясся, закачавшись взад-вперед, пока, наконец, не вернулся в изначальное положение. Я сяду в тюрьму. Пожизненно. За убийство первой степени.

— Ты невыносим. Я ненавижу тебя, — проговорила я в камеру. Камеру, которую не было видно за шкафом. Это привлекло мое внимание, вспоминая второй стук, когда хлопнула дверью. Подняв взгляд и убедившись, что за мной не следили, я приоткрыла дверцу и заглянула внутрь, заметив кусок деревянной панели на полу и точно такой же конверт, как и тот, что я положила на столешницу, спрятанный наверху шкафчика.

Я не хотела связываться с Пэкстоном. Но я хотела узнать, что скрывала Кэндес, а теперь это. Я смотрела на новую информацию, спрятанную над моей головой, и размышляла о следующем моем шаге. Мне нужен был тампон. Вот был мой следующий шаг.

— Я приду, но не потому, что ты приказал мне. Я приду, потому что у меня кровь течет из вагины, и только поэтому, — убедила я камеру, отойдя от стены, зная, что он будет следить за каждым моим шагом.

И снова я со злостью отошла от столешницы, оставляя свои доказательства на потом. Или так я думала. Только я закрыла дверь, он снова позвонил.

— Принеси конверт.

— Ни за что. Ты заберешь его и не дашь мне посмотреть, что внутри. Я не принесу его.

— Ради Бога, Габриэлла. Принеси чертов конверт, или я приду за ним.

— Я увижу, что внутри, — потребовала я, в очередной раз подчиняясь его желаниям, сознательно и подсознательно. Это единственное поведение, которое мне известно. С психом забрав конверт со столешницы, я послала в камеру сердитый взгляд, после чего хлопнула дверью. Глупая, я даже закрыла ее, зная, что не вернусь сюда. Пэкстон не даст мне уйти снова. Никогда.

Я всю дорогу до дома бормотала себе подбадривающие слова, пока не увидела его.

Луна, находящаяся высоко над нами и отбрасывающая красоту на величественный океан, не могла сравниться с красотой, представшей предо мною. Мягкое сияние освещало темный силуэт. Он держал руки над головой, схватившись за верхнюю планку дверной рамы. По мере приближения мне открывался вид на его голый торс, джинсы и босые ноги. На лице сияла его глупая ухмылка. Мои внутренние подбадривания, уговоры оставаться сильной, не поддаваться ему и стоять на своем были забыты. Самобичевание заняло их место.

— Добрый вечер, миссис Пирс. Как дела? — спросил Пэкстон, прищурившись, его тело перекрывало проход.

Я изогнула губы в полуулыбке, гадая, было ли его обращение ко мне, «Миссис Пирс», вызвано тем, что он не знал, как меня называть. Изабелла или Габриэлла.

Никто из нас не заговорил. Я скрестила руки, пока он стоял, как вкопанный, преграждая мне проход своим твердым, как скала, телом. Без сомнений, я была обречена.

— Я сказал «добрый вечер», — повторил он.

Я подняла взгляд, намекая, чтобы он опустил руки. Эта поза подчеркивала слишком много его красивых черт. Например, линию загара и низко посаженные джинсы на его бедрах. Его выделяющийся пресс, четкие линии мышц. Все напряженные мускулы его груди и рук, напоминающие о том, как он выглядел, нависая надо мной. Образ моих обернутых вокруг его талии ног, пока он выглядит вот так, отказывался покидать мой разум.

— Господи, двигайся, — произнесла я, касаясь его руками — одной рукой его груди, другой — ребер. Его крепкое тело осталось неподвижным, не поддавшись моим попыткам отодвинуть его. Мои пальцы расслабились, а чувства заострились, по-настоящему ощущая его теплую кожу своей. Конверт в моей руке издал мнущийся звук, когда я бессознательно сжала его под мышкой.

Он не двинулся. Ни капли. Его глаза впивались в мои, но я отказывалась встречаться с ним взглядом. Вместо этого я смотрела за его правую руку — на розовое Лего под кушеткой у бассейна.

Я сильно прикусила нижнюю губу, когда его руки опустились ко мне. Его пальцы слегка обхватили мои запястья, и он убрал их от своего тела. До этого момента я и не осознавала, что все еще касалась его, мне это нравилось.

— Поцелуй меня.

Я изо всех сил пыталась сдержать свой смех, сильнее прикусив щеку.

— Ты сумасшедший. Просто псих.

В этот раз Пэкстон рассмеялся. По-настоящему рассмеялся. Не тем фальшивым смехом, к которому я привыкла.

— Интересно, кто же ты тогда.

Я сглотнула ком в горле, наблюдая за тем, как его рот приближался к моему.

— Разумное замечание, — согласилась я, и наши губы встретились. Кем я была, что имела право называть других сумасшедшими? Тот факт, что я сейчас целовала мужчину, который всего пару дней назад упек меня за решетку, делал меня самой сумасшедшей из всех мне знакомых. Безумной лунатичкой. Я не ответила на его поцелуй, не сразу. Пэкстон раскрыл мои губы своим языком, и я впустила его. На это я была согласна. Но когда он приподнял мою рубашку и провел руками вверх к моим ребрам, я полностью расплылась перед ним. Глупые, глупые эндорфины. И вот просто так я превратилась в лужу возбудившихся гормонов, в снедаемого любовью подростка в пылу.

Я ответила на его поцелуй, растворяясь в его теле, наслаждение искрилось между нами. События разворачивались быстро, и я совершенно забыла о своей проблеме. Но не Пэкстон. Он отстранился первый, оставляя меня задыхаться и с пульсацией между ног. Мягкие слова слетели с его губ:

— Хочешь принять душ, прежде чем поесть? Позаботиться о своей вагинальной проблеме?

— Это больше не моя вагинальная проблема.

Пэкстон усмехнулся и поцеловал меня одним быстрым чмоком.

— Знаю. Твоя одежда на кровати. Не буди девочек, — приказал он, забирая конверт из-под моей руки. Я попыталась схватить его, но он был быстрее и выше. Проклятье. Я не хотела, чтобы он первым заполучил его.

— Не открывай, пока я не вернусь.

Пэкстон снова поцеловал меня и сделал шаг назад.

— Не думаю, что ты можешь приказывать мне здесь.

Я прошла мимо него, качая головой и закатив глаза. Не на него, на себя саму. Что, черт возьми, со мной было не так? Причина должна быть в травме головы, ничто больше не могло объяснить мою глупость. То есть, я же должна была бороться с желанием сорвать с себя одежду. Господи. Мои мысленные упреки прекратились, когда я вошла в дом. С первым же шагом на меня навалилось ощущение того, что мне здесь было не место. Странно было находиться здесь, это было похоже на ложь, словно я была незнакомкой. Не сумев сдержаться, я выбросила недоеденное печенье и подняла Львицу Люси с пола, бросив ее на диван.

Как бы тяжело мне ни было, я удержалась от того, чтобы открыть хотя бы одну из их дверей, пока шла в конец коридора. Не потому что Пэкстон запретил мне, а потому что у меня была другая проблема, о которой нужно было позаботиться в первую очередь. Мне нужен был душ и тампон, затем я планировала открыть двери, обе.

Душ был потрясающим, мой лавандовый гель для тела был недостающим наслаждением, а мой дорогой шампунь был намного лучше того дешевого, что мне довелось использовать. Я думала, что я просто избалованная, но оказалось это правда — за что платишь, то и получаешь. Я даже не была против стринг, которые Пэкстон выбрал для меня — казалось, будто их тоже мне не хватало. В тот момент я решила, что действительно потеряла разум. Закрепила все это я макияжем и помадой. Не знаю даже зачем, ведь соблазнить его я не могла, у меня были месячные.

Я ослушалась, отказавшись от выбранной для меня одежды. Мне не нужна была ночнушка, потому что оставаться я не планировала. Эта ложь выскользнула из моей головы, когда я надела психоделический зеленый с голубым и оранжевым сарафан через голову. Пэкстон не даст мне уйти. Я знала это так же хорошо, как и он.

Мое сердце согрелось, как только рука соприкоснулась с прохладной дверной ручкой. И оно просто растаяло, когда я увидела спящую Роуэн, свернувшуюся в клубочек в обнимку с новым плюшевым котиком. Это объясняло, почему Люси оказалась одна на полу в гостиной. Ее заменили кошачьей сестрой. Я убрала волосы с ее лица и поцеловала маленькую щечку.

Ее глаза распахнулись и снова закрылись, прежде чем она осознала, что я правда была там.

— Мамочка! Ты вернулась. Папочка сказал, что ты не уедешь из больницы до утра. Тебе теперь лучше? Почему ты не позвонила мне? Ты сказала, что в следующий раз будешь звонить.

Я села на край кровати и крепко обняла ее, вдыхая тот же лавандовый запах, который исходил от меня.

— Прости, там не работали телефоны. Я сказала твоему папе, чтобы он каждый день крепко-крепко обнимал вас и говорил, как сильно я вас люблю.

— Он это делал, но я все равно скучала по тебе.

— Я тоже скучала по тебе. Очень-очень сильно, — призналась я, сжимая ее еще сильнее. Эти две маленькие девочки все меняли. Из-за них я хотела остаться. Я не хотела больше расставаться с ними. Никогда.

— Ты уже вообще не слушаешься, — сказал Пэкстон, стоя в дверях. Его поведение изменилось, и я знала, что он наблюдал. Он не был больше игривым Пэкстоном, даже его осанка была напряжена, а тело прикрывала футболка штата Флорида.

— Я не смогла сдержаться. Я соскучилась по ним, — призналась я Пэкстону, поворачиваясь обратно к Роуэн. — Ложись обратно спать. Увидимся утром, — пообещала я, целуя ее в носик.

— Обещаешь? — спросила она, желая освободиться из тугого кокона одеяла, в который я ее спрятала.

— Честно-пречестно. Сладеньких снов, милая. Люблю тебя до луны и обратно.

— Я тоже люблю тебя, — сказала она, зевая.

— Спокойной ночи, Роу. Люблю тебя, — произнес Пэкстон, пока я проходила мимо него, направляясь прямо в комнату Офелии, отмечая прозвище улыбкой.

— Ты назвал ее Роу, — обвинила я.

— Заткнись. Не разбуди ее, — приказал он, схватив меня за запястье, пытаясь удержать.

— Я должна. Попробуй ты не видеться с ними четыре дня. Посмотрим, как тебе это понравится, — ответила я и повернула дверную ручку.

Я услышала его громкий вздох, когда он отпустил меня. Уверена, он понимал, что этот бой не выиграет. К счастью для него, Фи заняла у меня две минуты. В отличие от Роуэн, она не пошевелила ни единой мышцей. Даже когда я подвинула ее ногу, лежащую в неловком положении, и укрыла ее. Я поцеловала Фи в лоб и прошептала, что люблю ее, пока Пэкстон ждал у двери.

— Твоя еда на улице, — произнес он, раскрытой ладонью указывая мне дорогу.

— И коктейль? — спросила я, отбрасывая волосы за плечо в попытке пофлиртовать и прочитать его одновременно. Он не ответил, а выражение его лица было неестественным. Не то, что я привыкла видеть. Оно не было злым, не было усмехающимся, не было игривым. Только эти были мне знакомы. Это выражение было похоже на то, будто его ударили в живот, что напомнило мне, вызывая волнение, об уликах, о которых он знал, а я нет.

Я увидела пачку фотографий, перевернутую лицевой стороной вниз возле моей тарелки, но меня больше привлекла паста в форме бантиков с моим любимым соусом. Лишь одного кусочка хватило, чтобы понять, что вкус был таким же божественным, что и вид. Искусство, поражающее мои вкусовые рецепторы. Он хорошо постарался, и я была впечатлена.

Я застонала от удовольствия, глядя на Пэкстона, который сел слева от меня.

— М-м-м-м, это очень вкусно. Ты приготовил?

— Триша. Я попросил ее.

Я бросила вилку, что вызвало характерный звук удара о фарфор, и отодвинула тарелку.

— Что? — спросил Пэкстон, словно не понимал в чем дело. Идиот.

— Ничего, я просто на минуту задумалась, ты хоть раз сделал что-то для меня.

— Я сделал. Я попросил Тришу приготовить это для меня.

— Ты попросил приготовить это для себя или для меня?

Тишина ответила на мой вопрос, и я закачала головой в неверии. К сожалению, я была голодна, а блюдо было очень вкусным. Я наколола кусочек брокколи на вилку и отправила его в рот, пронзая взглядом, словно кинжалами, его глаза.

— Какого хрена? С каких пор ты ревнуешь к Трише? В этом нет смысла.

— Это ты так думаешь. Наверно, потому что раньше мне было это безразлично? — снова тишина опустилась между нами, пока Пэкстон размышлял над моими словами. — И ее соус — отстой, — солгала я, обдумывая незнакомый вкус, пропитавший мою пасту. Возможно, Шардоне. Мне тайно понравился соус.

— Что это значит, Габриэлла?

Я взяла еще кусочек, и Пэкстон пододвинул тарелку ближе ко мне, чувствуя, что моя гордость и эго не позволят мне этого сделать. То же незнакомое выражение, что я видела ранее, вновь появилось на его лице; морщинки, вызванные волнением, стали видны в уголках его глаз.

— Это значит, что мой соус намного вкуснее ее.

Пэкстон улыбнулся, выдохнув.

— Я серьезно говорю.

Я подняла обе ноги на стул под себя и сделала глубокий вдох. Была не была.