Воцаряется тишина, только дождь шумит снаружи. Я сжимаю руку Люка, стараясь вложить в это движение все тепло, всю любовь, на которую я только способна.

— Люк, конечно, твои родители все понимали. И… и я уверена, что на самом деле Элинор хотела тебя увидеть. Может, тогда это просто было ей трудно, или… может, ее слишком долго не было…

— Есть кое-что, о чем я никогда не говорил тебе, — перебивает Люк. — И вообще никому… Когда мне было четырнадцать, я приехал в Нью-Йорк, чтобы увидеть мать. Это была школьная экскурсия. Я зубами и когтями дрался, чтобы меня взяли. Мама с папой, понятное дело, были против, но в конце концов сдались. Мне они сказали, что мать в отъезде, иначе она с радостью бы со мной встретилась. Люк тянется за бутылкой и подливает себе виски.

— Я ничего не мог с собой поделать, так хотел увидеть ее. Думал, а вдруг родители ошиблись и она никуда не уехала. — Глядя в пространство, Люк водит пальцем по кромке стакана. — И… под конец экскурсии у нас выдался свободный день. Все остальные кинулись в Эмпайр-стейт-билдинг, а я улизнул. Адрес у меня был, и я просто пришел и сел у ее дома. Это было не то здание, где она живет сейчас, а другое, дальше по Парк-авеню. Я сидел на ступеньке, и все прохожие пялились на меня, но мне было плевать.

В оцепенении я слежу, как Люк глотает виски. Я не могу раскрыть рта. Я даже дышать не могу.

— А где-то в полдень из подъезда вышла женщина. Темноволосая, в красивом пальто. Я узнал ее по фотографии. Это была моя мать. — Люк замолкает на несколько секунд. — Я… я встал. Она подняла голову и увидела меня. Она смотрела на меня секунд пять, не меньше. А потом отвернулась. Села в такси и уехала, вот и все. — Он на мгновение прикрывает глаза. — Я даже шагнуть к ней не успел.

— И что… И что ты сделал? — осторожно спрашиваю я.

— Пошел куда глаза глядят. Бродил по городу. И убедил себя, что она меня не узнала. Целый день твердил это, как мантру. Что она не знала, как я выгляжу…

— А вдруг так и есть! Откуда ей было…

И умолкаю, когда Люк берет выцветший синий конверт, к которому что-то прикреплено скрепкой.

— ВБ этом письме отец написал ей, что я приеду. — Люк поворачивает фотографию, и у меня екает сердце. — А вот это я.

Четырнадцатилетний Люк. Он в школьной форме, у него дурацкая стрижка, вообще-то его едва можно узнать. Но темные глаза подростка, взирающие на мир с решимостью и надеждой, ничуть не изменились.

Мне нечего сказать. Молча смотрю на осунувшееся лицо Люка, и мне хочется плакать.

— Ты была совершенно права, Бекки. Я приехал в Нью-Йорк, чтобы произвести впечатление на мать. Хотел, чтобы она застыла как вкопанная на улице, обернулась и… смотрела… и гордилась…

— Она и гордится тобой!

— Нет. — Люк выдавливает жалкую улыбку. — Давно надо было просто махнуть рукой.

— Нет! — восклицаю я с запозданием, чувствуя себя совершенно беспомощной. По сравнению с ним я защищена со всех сторон, меня любили и лелеяли. Я росла, твердо зная, что для мамы с папой я — самое лучшее, что есть на свете, что они любят меня и всегда будут любить, что бы я ни натворила. И от этого я всегда чувствовала себя абсолютно защищенной.

— Извини, — произносит наконец Люк, — что-то меня занесло. Забудем. О чем ты хотела поговорить?

— Ни о чем, — быстро отвечаю я. — Не имеет значения. Это может подождать.

Мне вдруг кажется, что до свадьбы еще миллионы лет. Я комкаю свои записи и швыряю их в мусорную корзину. А потом обвожу взглядом загроможденную комнату. По столу рассыпаны письма, свадебные подарки сложены в углу, повсюду валяется барахло. В квартире на Манхэттене от своей жизни не спрячешься.

— Давай-ка поедим, — говорю я, вставая. — И посмотрим фильм, или еще что-нибудь.

— Я не голоден, — произносит Люк.

— Не в этом дело. Просто это место слишком… заполненное. — Я тяну Люка за руку. — Пошли, выберемся отсюда. И забудь обо всем. Вообще обо всем.

Мы выходим и рука об руку идем к кинотеатру, где нас с головой затягивает фильм про мафию. А после кино забредаем в маленький уютный ресторан, в двух кварталах от нашего дома, заказываем красное вино и ризотто.

Имя Элинор мы не упоминаем ни разу. Зато мы говорим о детстве Люка в Девоне. Он рассказывает мне о пикниках на пляже, о шалаше на дереве, который выстроил для него отец, о том, как изводила его сводная сестренка Зои, вечно болтавшаяся под ногами со своими подруженциями. Еще он рассказывает об Аннабел. Как замечательно она всегда относилась к нему, как она добра ко всем и как ни разу в жизни ему не показалось, что Аннабел любит его меньше, чем Зои, свою родную дочь.

А потом мы осторожно заговариваем о вещах, которых никогда не касались прежде. Например, о детях, наших детях. Люк хочет троих. Я хочу… собственно, насмотревшись на роды Сьюзи, я их вообще не хочу, но Люку этого никогда не скажу. Я киваю, когда он произносит «или даже, может, четырех», и гадаю, удастся ли мне прикинуться беременной, а самой втихую усыновить четверню. Постепенно Люку вроде бы становится намного лучше. Мы возвращаемся домой, падаем в постель и тотчас отключаемся. Среди ночи я просыпаюсь и вижу Люка — он стоит у окна и вглядывается в темноту. Но я засыпаю прежде, чем убеждаюсь, что это наяву.

Наутро я встаю с пересохшим ртом и раскалывающейся головой. Люк уже проснулся, и из кухни доносится шум. Неужели он готовит для меня бесподобный завтрак? Я бы не отказалась от кофе и, пожалуй, тоста. И тогда…

От волнения скручивает желудок. Через это надо пройти. Я должна рассказать Люку о двух свадьбах.

Прошедший вечер был последним вечером лжи и умолчания. Конечно, вчера я не имела права вываливать на него еще и свои беды. Но настало утро, и тянуть больше нельзя. Знаю, что момент — хуже некуда. Знаю, это последнее, что Люку сейчас хочется услышать. Но я должна ему сказать.

Вот он направляется к спальне. Я делаю глубокий вдох и произношу, как только отворяется дверь:

— Люк, послушай, сейчас неподходящее время, но мне действительно нужно с тобой поговорить. У нас проблема.

— И какая же? — интересуется Робин, возникая на пороге. — Надеюсь, речь не о свадьбе!

На ней зеленовато-голубой костюм и кожаные туфли, а в руках — поднос с завтраком.

— Держите, милочка! Немного кофе, чтобы взбодриться!

Я что, сплю? Какой черт занес Робин в мою спальню?

— Сейчас принесу булочки! — жизнерадостным тоном возвещает она и исчезает.

В голове у меня стучит, я вяло откидываюсь на подушку, пытаясь сообразить, что Робин делает здесь.

Внезапно вспоминается вчерашний фильм про мафию, и меня охватывает ужас. Господи! Это же очевидно.

Разнюхала про другую свадьбу — и явилась меня грохнуть.

Робин снова появляется в дверях с полной корзинкой булочек и, улыбаясь, ставит ее подле меня. Я пялюсь на нее как кролик на удава.

— Робин! — хриплю я. — Я… не ожидала вас увидеть. А не… не рановато?

— Когда речь идет о моих клиентах, рановато не бывает! — подмигивает Робин. — Я к вашим услугам днем и ночью. — Она устраивается в кресле возле кровати и наливает мне чашку кофе.

— Но как вы вошли?

— Вскрыла замок. Шутка! Люк впустил меня, уходя!

Черт! Мы одни в квартире. Она загнала меня в западню!

— Люк уже на работе?

— Не уверена, что он отправился именно на работу. — Робин на миг умолкает, призадумавшись. — Кажется, он пошел на прогулку.

— На прогулку?

Люк никогда не ходит на прогулки.

— Ну а теперь пейте кофе, а я покажу вам то, чего вы так ждали. Чего так ждали мы все. — Робин бросает взгляд на часы. — Помните, через двадцать минут мне убегать!

Я смотрю на нее, точно проглотив язык.

— Бекки, с вами все хорошо? Вы помните, что мы договаривались?

Смутно, словно тени сквозь пелену, в мозгу проступают воспоминания. Робин. Встреча за завтраком. Ах да.

А за каким чертом мне понадобилась встреча за завтраком?

— Помню, конечно! Просто я немного… похмелье, знаете ли.

— Можете не объяснять! — беспечно восклицает Робин. — Свежий апельсиновый сок — именно то, что вам сейчас нужно. И хороший завтрак. Всегда говорю невестам одно и то же: вы должны заботиться о себе! Незачем голодать, а потом падать в обморок у алтаря. Скушайте булочку. — Она роется в сумочке. — И взгляните! Вот они, наконец!

Я тупо таращусь на лоскут блестящей серебристой материи, который она протягивает мне. — А это что?

— Материал для подушечек! Специально доставлен из Китая. Из-за него-то мы обычно и маемся! Вы же не забыли, верно?

— Само собой, не забыла! — поспешно отзываюсь я. — Да, выглядит… мило. Правда, красиво.

— А теперь, Бекки, кое-что еще. — Робин откладывает лоскут в сторону и устремляет на меня пристальный взгляд. — На самом деле я… начинаю немного беспокоиться.

Я утыкаю нос в чашку, чтобы скрыть нервную судорогу.

— Правда? А что вас… беспокоит?

— Мы не получили ни единого ответа от ваших британских гостей. Разве не странно?

— Д-да, — выдавливаю я, едва не захлебнувшись кофе. — Очень странно.

— За исключением родителей Люка, которые ответили уже давно. Конечно, они были в списке Элинор и раньше получили приглашения, но все-таки… — Робин забирает у меня кофе и делает глоток. — М-м, как вкусно. Впрочем, я никого не попрекаю дурными манерами. И все же нам нужно знать число гостей. Ничего, если я сделаю несколько тактичных звонков в Англию? Все телефонные номера у меня…

— Нет! — вскрикиваю я. — Никому не звоните! То есть… вам ответят, я обещаю.

— Это так странно, — бормочет Робин. — Ни слуху ни духу… Они ведь получили приглашения, да?

— Конечно, получили! Уверена, это просто оплошность. — Я комкаю одеяло. — Вы уже на этой неделе получите часть ответов. Я… могу гарантировать.

— Что ж, надеюсь! Потому что часы тикают! Нам осталось всего четыре недели!

— Знаю! — И я снова хватаюсь за кофе, отчаянно мечтая, чтобы это была водка.

Четыре недели. Проклятье!

— Налить вам еще чашку, душечка? — Робин встает — и наклоняется. — Что это? — с интересом спрашивает она и поднимает лист бумаги, валявшийся на полу. — Меню?

У меня замирает сердце. Один из маминых факсов. Меню для нашей свадьбы. И все остальное, здесь, под кроватью. Начни она шарить…

— Пустяки! — Я выхватываю у нее лист. — Это… меню… для вечеринки…

— Устраиваете вечеринку?

— Так… подумываем.

— Что же, если понадобится какая-нибудь помощь в организации — только скажите! — Робин доверительно понижает голос: — Хотите маленький совет? — Она указывает на мамино меню: — Думаю, кое-что в этом списке несколько устарело.

— Точно. Спасибо.

Хочу, чтобы эта женщина убралась отсюда. Сию секунду. Прежде чем она отыщет что-нибудь еще.

Я резко откидываю одеяло и выскакиваю из постели.

— Робин, честно говоря, я все еще не очень хорошо себя чувствую. Может… перенесем остальной разговор?

— Я понимаю. — Робин треплет меня по плечу. — Оставляю вас с миром.

— Кстати, — небрежно бросаю я, когда мы подходим к двери, — я тут подумала… Знаете, этот штраф у вас в контракте…

— Да! — сияет Робин.

— Просто для интереса. — Я издаю визгливый смешок. — Вы его когда-нибудь получали?

— О, всего несколько раз! — Робин останавливается, припоминая. — Одна дурочка пыталась сбежать в Польшу… но мы ее в конце концов разыскали… До встречи, Бекки!

—Увидимся! — вторю я ее жизнерадостному тону и закрываю дверь. Сердце бухает мояотом.

Она до меня доберется. Это только вопрос времени.

Едва очутившись на работе, я звоню Люку в контору и нарываюсь на Джулию, его помощницу.

— Привет, Джулия! Можно поговорить с Люком?

— Люк звонил и предупредил, что заболел. — В голосе Джулии слышится удивление. — А вы разве не в курсе?

Я ошарашенно смотрю на телефон. Люк сказался больным? Ни фига себе. Может, у него похмелье еще похуже, чем у меня?

Вот дерьмо, я же чуть его не выдала.

— Точно! — поспешно трещу я. — Да! Вы напомнили… конечно, я знала! Вообще-то он очень тяжело болен. Его так лихорадит, даже страшно. И еще у него… э-э… желудок. Я просто на минуту забыла.

— Что же, передавайте ему привет от нас.

— Передам!

Положив трубку, я понимаю, что слегка перегнула палку. Люка ведь никто не собирался увольнять, верно? Как-никак это его собственная компания.

По правде говоря, я даже рада, что он взял выходной.

И все же… Люк заболел. Он же никогда не болеет.

И на прогулки не ходит. Что творится?


После работы мы с Эрин собирались пропустить по стаканчику, но я придумываю какую-то отговорку и мчусь домой. Когда я врываюсь в полутемную квартиру, то в первый момент решаю, что Люка нет. Но потом вижу его — он сидит за столом в поношенных спортивных штанах и старой трикотажной рубашке.

Наконец-то. У нас есть целый вечер. Теперь я все расскажу ему.