Мысленно Габриэль воззвала к милосердию божьему. Сэмми очень повезет, если его сегодня не съедят на ужин. Скотоводы, как она слышала, очень не любят забивать собственных коров. Они обычно покупают для убоя чужую корову, но это случается редко. Сэмми, однако, преступил все границы допустимого.

— Сукин ты сын! — громко выбранился Долговязый.

— Убрать этого проклятого теленка! — крикнул Дэмиен.

Габриэль, запаниковав, оглянулась. У нее не было веревки. Она хотела было схватить Сэмми руками, но теленок боднул ее. Потеряв равновесие и еще как следует не проснувшись, она больно ударилась о жесткую, как камень, землю. А теленок все метался по лагерю, и никто не пытался его остановить, зато все ждали, что предпримет теперь Шкет.

Габриэль решительно поднялась и стала внимательно следить за резвящимся малышом.

— Сэмми! — позвала она ласково. Тот и ухом не повел.

— Сэмми! — повторила она повелительно.

Теленок отбежал прочь. Габриэль оглянулась. Может, зрение ей изменяет? Но нет, она хорошо видела даже в темноте: погонщики — все восемь — ухмылялись, глядя на нее. Включая Дрю Камерона. Даже на лице Кингсли, который полусидел, прислонившись к колесу фургона, Габриэль увидела подобие улыбки.

Зная наперед, сколько будет россказней у костра о том, как Сэмми разгромил лагерь, она едва сама не засмеялась. Смех, однако, не вязался с ее ролью — хмурого, грубоватого, молчаливого паренька. И Габриэль занялась теленком, прекрасно понимая, что надолго станет мишенью всеобщих насмешек.

Решив, что веревка ей не поможет — Сэмми вряд ли станет терпеливо ожидать, пока она накинет ему на шею петлю, — Габриэль лихорадочно ломала голову, как подманить теленка. Мать-корова привязана к главному фургону. Можно использовать ее как приманку… но тогда уже восемь копыт будут топтать площадку для костра, и Джеда хватит удар.

Девушка быстро прикинула в уме: как мычит корова, подзывая теленка? Всегда так заунывно. Она же почти всему способна подражать, унаследовав отцовский слух, и может воспроизвести любой звук!

Без особой надежды Габриэль низко, призывно замычала. К ее удивлению, теленок замедлил свой прыткий бег, затем остановился. Она опять замычала. Теленок повернулся и стал присматриваться к ней, явно успокаиваясь. Девушка сделала два шага к хозяйственному фургону и вновь издала жалобное мычание. Теленок пошел за ней. Повернувшись лицом к малышу, Габриэль двигалась медленно и осторожно, стараясь не задеть людей и не наступить на их одеяла. Наконец она подошла к фургону, и теленок сразу направился к маме-корове.

Габриэль с облегчением смотрела, как корова радостно лизнула свое заблудшее дитя и Сэмми прижался к матери. Лагерь молчал. Никто не проронил ни слова. Затем раздался лязг сковородок и кастрюль: это Джед возвестил, что начинает готовить завтрак. Скоро рассвет.

Все еще стоя спиной к лагерю, Габриэль почувствовала чье-то присутствие, но она и не оглядываясь знала, кто это может быть. Тело само отзывалось на приближение Дрю, тянулось к нему, точно цветок к солнцу.

— Откуда банкирская дочка знает, как вести себя со скотиной? — прошептал шотландец, дыханием щекоча ей ухо. Габриэль напряглась от его опасной близости… и не менее опасных слов.

И повернулась. Дрю был так высок, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть в его лицо. Он уже умылся, переменил рубашку, и запах мыла и чистой кожи витал в утреннем воздухе.

— Это была отличная выдумка, — добавил он едва слышно, каким-то не своим голосом — во всяком случае, не так сурово, как говорил с ней до этого.

— Мне всегда хорошо удавалось подражать чужим голосам.

— Я уже заметил. И всегда безошибочно, не правда ли? У тебя хорошо развитый слух.

— Его никто не развивал, — ответила Габриэль и на этот раз не солгала, — это природная… способность.

Она пристально посмотрела на Дрю и отвела глаза. Шотландец слишком многое видел. И слишком о многом расспрашивал. И ей всегда в таких случаях хотелось ему все рассказать.

— По-видимому, мистеру Кингсли становится лучше, — сказала она наконец.

Шотландец немного помолчал, явно не желая менять тему разговора. Наконец, вздохнув, подтвердил:

— Да, лучше. И сегодня мы снова отправляемся в дорогу.

Габриэль с удивлением взглянула на Дрю.

— Разве Кингсли настолько уже окреп?

— Нет, — ответил Камерон, прислонившись к фургону. — Но он на этом настаивает. Он поедет в фургоне вместе с Джедом. Там он всегда может прилечь на койку.

— А он знает?..

— Кто его подстрелил? Нет, видел только, как блеснуло на солнце дуло ружья.

Габриэль поколебалась, но все же спросила:

— Кингсли знает, почему в него стреляли?

Лицо Дрю вмиг стало жестким.

— Говорит, что не знает.

Опять наступило недолгое молчание, а затем шотландец сказал:

— У тебя ведь нет ружья.

То был не вопрос, а утверждение, но Габриэль все же отрицательно мотнула головой.

— А ты умеешь стрелять?

Он спросил об этом как бы между прочим, но лицо хранило напряженное выражение, а испытующий взгляд был пронзителен.

Страх понуждал Габриэль солгать, сказать: «Нет, я никогда и в руках ружья не держала», но здравый смысл подсказал ей, что эта уловка не пройдет. Дрю сразу догадается, что она соврала.

И, быстро взвесив в уме все «за» и «против», Габриэль ответила:

— Немного.

— Что значит «немного»?

— То и значит, — передернула она плечиком. — Я подумала, что людям странным покажется, если я отправлюсь на перегон, совсем не умея стрелять, поэтому…

Девушка снова повела плечом.

— Я купила пистолет. И немного поупражнялась, выстрелила несколько раз.

И рискнула быстро взглянуть на Дрю. Он все еще неотрывно смотрел на нее тяжелым, пристальным взглядом, но на лице уже не было прежнего раздраженного, циничного выражения, с которым он слушал Габриэль, думая, что она врет.

— Несколько раз, — задумчиво повторил шотландец. — И ты хоть раз попала в цель?

— Ну… раз или два, может быть.

Габриэль понимала, что ее уклончивые взгляды он припишет смятению, но не смотреть на Дрю она не могла.

— Что ж, — молвил он, — тогда несколько уроков тебе пригодятся.

Взгляды их молниеносно скрестились.

— Я тебя поучу, — пояснил Дрю и этим совершенно вывел ее из равновесия.

Габриэль ничуть не желала, чтобы Дрю ее учил. Она уже побаивалась шотландца, побаивалась чувств, которые он в ней пробуждал… и всякий раз при виде Дрю ее страх только усиливался.

Почти в отчаянии она запротестовала:

— Да я вовсе не люблю стрелять!

— А вот Гэйб Льюис должен любить, — возразил Дрю, усмехнувшись.

Да, тут он ее поймал. И понимал это. Гэйб Льюис с радостью ухватился бы за предложение поучить его стрелять.

— Но… зачем? Я хочу сказать, какая разница, умею я стрелять или…

— Ну, думаю, это вполне понятно, — оборвал ее шотландец, словно отрезал. — Два последних дня несомненно доказали, что каждый, выезжая из лагеря, должен уметь себя защитить. И если у человека есть ружье, он должен знать, как пустить его в ход.

Габриэль не смогла придумать убедительного ответа. Она знала, что Дрю победил в споре, но все-таки спросила:

— А откуда мне знать, что ты сам хорошо стреляешь?

Выгоревшая бровь шотландца насмешливо изогнулась.

— Там, откуда я родом, — ответил он просто, — дети учатся стрелять, едва научившись ходить. Охота в Шотландии — занятие для джентльменов.

Это слово Дрю почему-то произнес с едва уловимой издевкой.

— А ты джентльмен?

— О, это весьма спорное утверждение, — ответил он, и улыбка тотчас исчезла.

За внешней обаятельной беззаботностью Габриэль вдруг распознала такую глубокую горечь, что даже Дрю Камерон, так хорошо владеющий собой, не сумел ее скрыть.

— Не думаю, — возразила она тихо, — мне кажется, ты как раз самый настоящий джентльмен. Дрю явно опешил.

— С чего ты взяла?

— Я же помню, как ты заботился о Тузе, — не всякий на это способен.

Он пожал плечами, словно хотел сказать: «Ну, это пустяки».

— Ты веришь в дружбу и преданность.

— А другие разве не верят?

Габриэль покачала головой.

— Не думаю.

— А я считал себя циником, — усмехнулся он краем рта.

— И еще: ты держишь слово.

Кривая улыбка мгновенно исчезла с лица Дрю.

— Это что, напоминание?

— Нет, — ответила Габриэль, — благодарность.

— Ну, пока рано меня благодарить, — предупредил Дрю, — я едва, черт возьми, не выложил сегодня Керби всю правду о тебе — и еще могу это сделать.

— Ты думаешь, я ему враг?

— Я не знаю, кто ты, — ответил он, — а я не люблю загадок.

— Ты уверен? — Габриэль взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы, с едва заметной кокетливой улыбкой.

Она не желала соблазнять его — только подразнить, но глаза Дрю мгновенно вспыхнули, пристальный взгляд прожег ее насквозь. А потом этот взгляд разом охватил ее всю, с ног до головы. А затем Дрю усмехнулся, да так широко, что Габриэль едва не влепила ему пощечину.

— Уверен, черт побери, — сказал он, но глаза его горели янтарным огнем, и Габриэль показалось, что он видит ее всю, словно на ней нет никакой одежды.

Вспыхнув, она поспешно отвела взгляд. Будь он проклят! Почему он так смущает ее?

— Сегодня на вечерней стоянке я дам тебе урок стрельбы.

Господи, он опять за свое?

— Но я этого не хочу… — Габриэль запнулась, потому что…

Дрю уже шагал прочь. Ей оставалось только кричать ему вслед, что она не согласна. А кричать она не собирается.

— Сукин сын! — выругалась девушка, впервые употребив это выражение. За последнее время ей нередко приходилось его слышать. У погонщиков оно практически не сходило с языка. Они употребляли эти слова во всех затруднительных положениях. Словом, Габриэль так часто их слышала, что уже не считала неприличными. Зато очень выразительными.

— Сукин сын, — с нажимом повторила она. Увы, хотя ругань дала выход раздражению, тем не менее нисколько не облегчила душу.* * * Усмехаясь, Дрю подошел к месту, где спал прошлую ночь, и свернул одеяло. Ах, как чертовски бодрят его перепалки с Габриэль!

Он значительно повеселел: его подозрения насчет Габриэль были похоронены или почти похоронены. Вряд ли она лгала, что почти не упражнялась в стрельбе… да и отвращение в ее голосе, когда она сказала, что не любит оружия, было совершенно искренним.

Сегодня вечером он узнает точно, солгала Габриэль или сказала правду. О, она, конечно, из кожи вон будет лезть, только бы сорвать урок, но Дрю ей не позволит, хотя бы потому, что она и впрямь должна уметь себя защитить. Керби, конечно, согласился бы с ним и даже сам заставил бы Гэйба Льюиса как следует попрактиковаться в стрельбе.

Дрю забросил сверток с одеялом в хозяйственный фургон и занялся неотложными делами, но сам все время думал, с чего это ему взбрело в голову усовершенствовать умение Габриэль стрелять. Разумеется, он уведет ее подальше от лагеря, чтобы выстрелы не пугали стадо. Уведет достаточно далеко, чтобы они остались наедине.

Достаточно далеко, чтобы снова ее поцеловать.* * * Чем дальше стадо двигалось по равнине, тем меньше попадалось на пути источников и ручьев и тем труднее Габриэль было уединяться, когда возникала насущная необходимость. Тем не менее иные потребности нельзя было отменить.

В это утро, сославшись, как обычно, на то, что надо раздобыть топлива, она сумела исчезнуть на несколько минут, но пришлось идти долго, прежде чем попались два корявых высоких дерева. А на обратном пути Габриэль вдруг подумала, что укромные места, где можно спрятаться от постороннего взгляда, встречаются все реже и это вскоре может стать большой проблемой.

И все же сейчас ее больше волновало другое. Пока ей удавалось стирать белье и мыть голову в хозяйственном фургоне, обеспечив себе ведро воды, когда все остальные спали. Что ж, она и с другими личными проблемами справится.

Но Дрю Камерон… вот это по-настоящему большая, огромная проблема.

Он был похож на собаку, вцепившуюся зубами в кость, и этой костью была, к сожалению, Габриэль.

И что хуже всего, невыносимее всего — Габриэль не понимала, что с ней творится. За ней ухаживали в каждом городе, где она появлялась. Она не могла упомнить по именам всех своих многочисленных поклонников. Они толпой ходили за ней после спектаклей и осыпали бесконечными приглашениями пообедать вдвоем. И это были все богатые люди. Красивые люди. Влиятельные. Однако ни один из них не привлекал ее так сильно, как Дрю Камерон, никто не пробуждал ожидания чего-то прекрасного и неизведанного, ни в чьем присутствии так не билось сердце, не учащался пульс, кровь быстрее не струилась по жилам. Все, о чем она читала в романах, что разыгрывала на сцене, совершалось теперь с ней самой.

Помогая Джеду готовить завтрак, она поймала себя на том, что с нетерпением ожидает вечера, когда Габриэль снова увидит шотландца. И они будут одни. От волнения Габриэль стала рассеянной, и повар ее выбранил, после чего она постаралась взять себя в руки и думать только о неотложных обязанностях.