Фабрика Инвергэр-Уоркс, которой уже больше семидесяти пяти лет, в былые времена предоставляла работу тем жителям Инвергэр-Виллидж, которые не желали разводить овец, пахать землю или добывать и сушить водоросли.

Десятилетиями в этом здании производили порох. Но пока он служил в Индии, фабрика закрылась: слишком много проблем, мало работников и недальновидное управление сделали свое дело.

А в Глазго до сих пор выпускают дымный порох и торгуют им со всем миром.

Может статься, некоторые из пуль, ранивших его за время многочисленных боев, были сделаны в его же собственных цехах.

Об этой иронии судьбы Гордон говорил только с Фергусом.

Он устал воевать. Но на кладбищах полным-полно мужчин, которые ненавидели войну. Если мужчина хочет выжить, он убивает. Если хочет победить, он разрушает. Единственное, что есть в войне хорошего, – это то, что она все же заканчивается. И лучшим полководцам это известно. Если ему удастся осуществить задуманное, фабрика приобретет множество рабочих рук, расширится и станет работать с совсем другой целью.

Вот оно, трехэтажное здание красного кирпича. Три высоченные дымовые трубы торчат из крыши. Окна черные от пыли и пороха. Дорожка и крыльцо почти полностью заросли травой…

На втором этаже, где осуществлялись основные работы, имелись огромные высокие окна: зажигать масляные или газовые светильники рядом с порохом было слишком опасно.

Гордон открыл железную дверь и вошел внутрь, удивившись, что пахнет здесь не углем, серой или поташом, а травами и пряностями.

Некогда здесь работало более двадцати человек. За свой рисковый труд они получали хорошее жалованье. Правда, взрыв на фабрике прогремел лишь однажды, по причине неверно смешанного состава. К счастью, никто не погиб, рабочие получили лишь незначительные ранения, однако пришлось заново отстраивать всю западную стену и перекрывать часть крыши.

Кабинет управляющего располагался в восточной части здания. Большое окно выходило из него в цех на втором этаже – чтобы управляющий мог следить за работой. Гордон, зная, что уже почти год эта должность никем не занята, ожидал обнаружить кабинет в запустении, однако за столом он увидел Рани Кумара, который, не поднимая головы от бумаг, махнул ему рукой.

– Провидение привело тебя ко мне именно в тот момент, когда мне понадобились ингредиенты.

Гордон улыбнулся.

Сегодня Рани оделся по европейской моде – брюки, рубашка, жилет, а на крючке висел сюртук. Однако кроме того, что он сменил привычную тунику и мягкие штаны на европейскую одежду, за те месяцы, что Гордон не видел его, Рани не изменился ни капли: такой же невысокий, сухощавый, с прямыми черными волосами до подбородка.

– У тебя что, глаза на затылке? – полюбопытствовал Гордон.

– Я видел тебя в окно, – сказал Рани и убрал наконец-таки в сторону свои записи. Его карие глаза смотрели на Гордона не мигая. Потом Рани улыбнулся и, встав со своего места, обнял Гордона. – Рад тебя видеть, друг мой.

– И я тебя, Рани. Как прошло путешествие? Сносно?

Рани покачал головой из стороны в сторону: жест обозначал, что плавание далось ему не легко и не тяжело, а как-то средне. Будучи индусом, Рани о большей части вещей предпочитал молчать, и преуспел в этом искусстве, что делало его человеком для Ост-Индской компании совершенно загадочным.

Уроженец Хайдарабада, штата, не поддержавшего сипайское восстание, Рани оказался незаменим в вопросах снабжения для группы войск, которой командовал Гордон. Он давно подозревал, что Рани – принц Хайдарабада или по крайней мере человек ну очень благородного происхождения. Образованностью он не уступал Гордону, а иногда и превосходил его, а изысканность манер и умение владеть собой выдавали в нем человека, которому много и часто досаждали подчиненные и мелкие чиновники.

Хотя, возможно, так Рани реагировал на постоянную предвзятость: «Он чужеземец, сэр».

Гордону часто доводилось слышать эти слова от собственных сержантов.

Ему, как шотландцу, и самому приходилось сталкиваться с предвзятостью и несправедливостью. Возможно, именно это подвигло его изначально встать на защиту Рани. Так началась их дружба, долгие разговоры – и взаимная заинтересованность в том, что вскоре может стать совместным открытием.

– Ты давно здесь? – спросил Гордон.

Рани вернулся за стол и махнул рукой:

– Всего два месяца.

– Почему же не сообщил раньше?

– Не было нужды, Гордон. Я прекрасно устроился.

Гордон обвел взглядом кабинет:

– Надеюсь, ты не здесь спишь?

Рани покачал головой и улыбнулся:

– Я снял замечательную комнату в доме очень понимающей шотландской леди.

Это означает, что его домовладелица отнеслась к нему без излишних предрассудков. Они множество раз обсуждали нетерпимость каждого из народов.

– Я шотландец, Рани. В Шотландии человека ценят за то, что он собой представляет. Чем более ты независим, тем лучше.

Рани только улыбнулся: об этом они тоже говорили уже тысячу раз.

Гордон взял табурет и уселся напротив друга.

– Предполагалось, что ты будешь моим гостем.

– Работодатель не принимает у себя работников, как гостей, – ответил Рани, продолжая улыбаться.

– Я бы сказал, что мы партнеры.

Их отношения походили на симбиоз в определенном смысле слова. Он нуждался в Рани, чтобы вывести и опробовать формулу. Рани нужно было место, чтобы изготавливать взрывчатку, и финансовая поддержка. Вместе они могли воплотить каждый свою мечту.

Рани жаждал послужить своей семье и народу. А он? Какова его цель? Не столько богатство, сколько независимость. Он был верным слугой Короны, исполнительным офицером, послушным сыном. Но бывал ли он самим собой?

– У меня хорошие новости. – Рани взял со стола лист бумаги. – Я закончил с подсчетами. – Он протянул документ Гордону. – По-моему, у нас есть формула превосходной взрывчатки.

Гордон посмотрел на документ, но ему было трудно угнаться за мыслью Рани. В отличие от него он не ученый, он солдат. Он видел, как рвутся пушечные ядра, видел, как застит поле битвы черный дым, он изобрел способ повысить меткость ружей – но все это лишь потому, что с детства пропадал на фабрике. Дымный порох был знаком ему, как грохот битвы, – но все остальное требовало участия экспертов.

– Что требуется от меня?

Рани вытащил листок бумаги из нагрудного кармана и протянул ему:

– Несколько ингредиентов.

– Постараюсь достать.

Рани кивнул:

– Как только у меня все будет, можно будет приступать к испытаниям.

Скоро всему Инвергэр-Глену будет известно о его замыслах.

Отец называл его анархистом – в переносном смысле слова. Несмотря на то что Гордон часто сомневался в правоте вышестоящих чинов, он ни разу не нарушил приказа. Он хоть и знал, что высшие эшелоны британской армии в основном состоят из скучающих сынков богатых пэров, которым больше нечем заняться, кроме как играть в солдатики, – все равно скрепя сердце подчинялся их планам.

Теперь же мысль о том, что он может делать все, что угодно, и ни перед кем не отчитываться, очень развеселила Гордона. Да, уже через несколько недель он сможет устроить взрыв, который потрясет мир до основания.


– Что значит – он хочет печенья? – непонимающе уставилась Шона на кухарку. – Кто ест печенье в это время дня?

– Он хочет что-то наподобие лепешки, только не сладкое.

Помощница кухарки из Ратмора оказалась действительно очень искусной в кулинарных делах. В этот момент она хмуро взирала на две кадки с поднимающимся тестом.

Выпечку хлеба пришлось приостановить, дабы выполнить пожелание мистера Лофтуса. К несчастью, никто из них не понимал, что именно ему понадобилось.

– Он хочет, чтобы они были большие и пышные, и чтобы их можно было макать в подливку.

– Тогда дайте ему лепешек, – предложила Шона. – Вы можете сделать их круглой формы?

Кухарка кивнула и спросила:

– А изюм класть?

По мнению Шоны, изюм не больно-то сочетался с подливкой, поэтому она покачала головой:

– Нет. И сделайте их пряными, а не сладкими. Думаю, это его устроит.

Был еще только час дня, а Шона уже чувствовала себя изрядно измотанной. Сколько она ни пыталась вовлечь мистера Лофтуса в разговор о Гэрлохе – тщетно. Казалось, гораздо больше он думал о том, чтобы набить свой желудок.

Она поразилась, сколько всего он съел на завтрак. Очевидно, еды им хватит всего на неделю-другую, не больше. Мистер Лофтус кое-что привез с собой, не так много, как хотелось бы, но все-таки. Гордон снабдил их кормом для лошадей. По крайней мере с голоду они не умрут.

Может, у мистера Лофтуса какая-то редкая болезнь, связанная с постоянным голодом?

Сиделку его, Элизабет, она видела за сегодняшний день дважды: в первый раз за завтраком и во второй, когда та пришла за горячей водой для бритья мистера Лофтуса. Наверное, Хельмут, помимо всего прочего, исполнял также при хозяине обязанности камердинера.

Какие же они все-таки чудаковатые… Но, по правде говоря, Шона понимала, что нужно быть человеком экстраординарным, чтобы решиться купить замок. В конце концов, цена невероятно высока, да и к тому же сама идея купить замок, чтобы вернуться к своим шотландским корням, была весьма необычна.

Вопреки ожиданиям мистер Лофтус и словом не обмолвился о своих предках-шотландцах. Мириам и вовсе игнорировала старательные попытки Шоны завязать разговор. Однако если она и впрямь собирается делать вид, что Шотландия – это историческая родина ее семьи, пусть даже несколько поколений этой семьи выросло на другом континенте, тогда ей самое время начать интересоваться историей Гэрлоха.

Но нет, все внимание Мириам было приковано к Фергусу, а тот, похоже, с наслаждением грелся в лучах ее улыбок.

Это очень злило Шону.

Вот где они теперь? Где Мириам? Выслеживает Фергуса, чтобы провести в его обществе побольше времени? Или Фергус проводит для американки экскурсию по Гэрлоху?

А, не важно.

Шона прекрасно понимала, что замок продавать он не желает. Но ведь он даже не догадывается, как близки они к тому, чтобы отправиться в дом призрения. У Шоны в животе все сжималось при мысли о том, что придется зависеть от милости чужих людей, жить в крохотном домишке при церкви на Шу-стрит, получая милостыню в виде еды и угля, да еще и выслушивать бесконечные проповеди.

Эти картины не давали ей спать по ночам.

Как, скажите на милость, она будет расплачиваться с лавочниками в Инвернессе? У нее полным-полно долгов, многих кредиторов она убедила подождать еще несколько месяцев ввиду скорой продажи Гэрлоха. Но если сделка не состоится, она окажется в безвыходном положении. Даже если магистрат из уважения к титулу не посадит ее в долговую яму, она все равно будет обязана выплатить кучу долгов с процентами.

– Где сейчас мистер Лофтус? – спросила Шона.

– В библиотеке, – ответила Хелен, войдя в кухню с подносом в руках.

– А Дженни где? – осведомилась Шона о девушке-служанке.

– Убирается в столовой. Что поделывает Мириам? Возится с прической. Очевидно, погода в Шотландии плохо влияет на локоны миледи.

Шона никогда прежде не слышала, чтобы Хелен о ком-то отзывалась с сарказмом, но семейство Лофтус и святого научит ругаться.

– Ты подала ему чай?

Шона окинула взглядом поднос: пустая тарелка, чашка, блюдце и маленький заварочный чайник из китайского сервиза матери.

– Да, чаю было совсем немного – то, что осталось от завтрака. Но мистер Лофтус ждет не дождется лепешечек, таких, как пекла его бабушка.

Может, Хелен знает, чего именно хочет американец?

– Я очень долго выслушивала жалобы мистера Лофтуса. – Хелен принялась составлять посуду с серебряного подноса. – Тебе известно, что он занимается не только финансами, но и железными дорогами?

Шона покачала головой.

– Да, представь себе. И кроме того, у него еще есть две верфи, и он присматривается к землям и недвижимости по берегам Клайда.

– Значит, ему будет чем заняться в Шотландии.

– Он очень любил свою бабушку. Я так понимаю, она была красавицей и пела, как воробей.

Шона нахмурилась:

– Воробьи же не поют.

– Мистер Лофтус считает, что поют, и я не стала его разубеждать.

– Хелен, знаешь, ты просто чудо.

Та улыбнулась в ответ:

– Я привыкла выслушивать отца, он любил поговорить. Удивительно, как часто людям не хватает, чтобы их просто выслушали. Мистер Лофтус, кажется, был благодарен за то, что я со вниманием отнеслась к его словам. Очевидно, Мириам обычно просто отмахивается от него.

Она закусила губу, чтобы не сказать вслух того, что думала об этой американской фифе.