— Обычно я привык делать это один, — признался он, — но отчего-то я уверен, что вы не станете посреди их божественной красоты щебетать о какой-нибудь чепухе. Мне кажется, что после прогулок по этим паркам я по-другому воспринимаю жизнь и мне видится собственное будущее величественным, а нынешняя жизнь зовет к любви и наслаждениям… Но вам не стоит меня бояться, Гера, герцогиня правильно заметила: мы с вами должны стать близкими приятелями, чтобы в далекой австрийской земле знать: мы можем друг на друга положиться…

Молодые люди вышли на террасу через вестибюль и остановились. Соня — в восхищении от лицезрения фонтанов, Жозеф — от гордости за красоту, созданную французами, которой нет равных в мире.

— Видели вы когда-нибудь что-то подобное, а, Гера? — вопросил он.

— Подобное — видела, — улыбнулась она его мальчишеской хвастливости, — в Петергофе.

— И где этот ваш Петергоф? — ревниво осведомился он.

— В России. Подле Петербурга, откуда я родом.

— Не верю! — нахмурился Фуше. — Такую красоту повторить невозможно!

— Я и не говорю, что русские ее повторили, — согласилась она, — но вы сами спросили о подобном. И наш Петергоф, понятное дело, не Версаль, но тоже по-своему прекрасен.

Возвращались они во дворец несколько опьяневшие от свежего воздуха и молчаливые. Жозеф, как само собой разумеющееся, провожал Соню до ее покоев и, очевидно, предупрежденный герцогиней, гвардеец не обратил на него никакого внимания.

Остановившись у двери, Соня подала Жозефу руку, которую тот почтительно принял, но вместо того, чтобы поцеловать, он крепко сжал ее и почти втолкнул Софью в дверь, которую она уже успела открыть. И тут же закрыл ее за собой, продолжая удерживать княжну за руку.

Безусловно, Жозеф был умельцем в том, что можно было бы назвать наукой обращения с женщинами. Про себя Соня подумала, что Леонид Разумовский против него мальчишка, хотя и имел в этом деле кое-какие навыки.

Княжна, что называется, и глазом не успела моргнуть, как тонкие и длинные пальцы молодого человека пробежали по застежкам ее одежды.

Она опять, как и в прошлый раз, хотела крикнуть, но его рука зажала Соне рот. Княжна со злости вцепилась зубами в эту самую руку, сжимая челюсти все крепче, но Жозеф продолжал освобождать ее от одежды, как если бы он совсем не чувствовал боли.

— Вы не находите, дорогая, — проговорил он насмешливо между делом, — что вы мне кое-что задолжали? Уверяю вас, еще ни одной женщине не удавалось уйти от меня подобным образом! Если бы я не знал, что вы княжна, я бы подумал, что вы дикарка, одетая в платье цивилизованной женщины. Подумать только, вы ударили меня по голове так сильно, что я на некоторое время потерял сознание. Лейб-медик, ощупав мою шишку, даже посоветовал на всякий случай полежать в постели во избежание сотрясения мозга…

— Ежели он у вас, конечно, есть, — вполголоса пробормотала девушка.

Оказавшись прижатой к Жозефу, Соня невольно задержала взгляд на его лице: несколько крупноватый, с горбинкой нос, тонкие черные крылья бровей, которые подчеркивали его необычного цвета, удлиненные к вискам желто-карие глаза хищника, смотревшие на нее, как на загнанную дичь. Чувственные губы изогнулись в предвкушении поцелуя. Все еще продолжая закрывать ей рот, он вдруг резко убрал руку и, когда она набрала воздуха, чтобы закричать, позвать на помощь, впился губами в ее губы…

Его ласки были далеки от нежной страстности Разумовского, они ее потрясали, выводили из себя, заставляли закусывать губы, чтобы не кричать от новых ощущений. Жозеф будто терзал ее, и от этого, как ни странно, она вся горела и дрожала и вместо того, чтобы вырываться, начинала к нему теснее прижиматься. Его влияние на княжну походило на колдовство. По крайней мере, Соня совершенно не отдавала себе отчета в своих действиях.

Самые потаенные места ее девственного тела не миновала его дерзкая рука. Он делал ей больно, заставлял вздрагивать и трепетать, она уже почти не сопротивлялась, а с замиранием сердца ждала продолжения…

Вывел Соню из оцепенения легкий стук в дверь и голос Иоланды де Полиньяк:

— Софи, дитя мое, вы не спите?

— Подождите минутку, я сейчас выйду! — крикнула Соня.

К ее удивлению, Жозеф так же споро, как и раздевал, принялся одевать ее, шепотом бормоча про себя какие-то ругательства.

Когда княжна предстала перед герцогиней, та воскликнула:

— Ах, Софи, вам вовсе не обязательно было облачаться в это платье! Все равно вам следует надеть вечерний туалет. Королева собирается представить вас своим придворным. Они хотят послушать о ваших злоключениях в плену у работорговцев.

Знала герцогиня де Полиньяк о том, что у Софьи прячется Фуше, или не знала, сказать трудно, но если знала, то не выдала себя ни единым словом или намеком.

Когда Софья вернулась в свою комнату, Фуше уже полностью привел себя в порядок.

— Я тоже хочу послушать ваш рассказ, Гера, — сказал он, — думаю, ее величество позволит мне при этом присутствовать… Но я не перестаю удивляться, насколько силен ваш ангел-хранитель. Трудно даже представить, что помешает мне в следующий раз!

— Вы собираетесь снова домогаться меня?! — ужаснулась Соня.

— Конечно, царица богов, — проговорил он, осторожно выскальзывая за дверь и осматриваясь. — О, если бы нынче я так не торопился!

— Прощайте! — сухо вымолвила Соня.

— Не «прощайте», милая моя, а до свидания! Герцогиня еще не предупредила вас, что завтра у нас с вами урок фехтования? Вы в очередной раз убедитесь, как много я умею!..

С ехидным смешком он исчез, и Соня некоторое время еще старалась успокоиться, чтобы пришедшая ее одеть и причесать камеристка не заметила, как дрожат у нее руки.

В приемной королевы, выдержанной в голубых с золотом тонах, Соню и вправду ожидало небольшое общество, среди которого она с огромным облегчением не обнаружила Жозефа Фуше.

Королева Мария-Антуанетта по очереди представила княжне пятерых женщин и двоих мужчин.

— Наша русская гостья не успела приехать во Францию, как обстоятельства потащили ее в жизненный водоворот. Она участвовала в освобождении двух знатных девушек из лап работорговцев, потом сама попала к ним же в плен, и только благодаря прекрасной Иоланде де Полиньяк мы имеем возможность лицезреть ее сейчас. У герцогини дар — оказываться там и в тот момент, где и когда она более всего нужна.

Надо сказать, что только в собственном рассказе, видимо, оттого, что Софья смогла посмотреть на себя со стороны, она поняла, до чего уязвима и совершенно не приспособлена к жизни. Прав Фуше: ей стоит благодарить своего ангела-хранителя, что до сих пор княжна не попала в безвыходное положение…

— Как звали мать девушки, освободившей вас от пут? — с волнением спросила ее молодая дама — принцесса де Ламбаль, вспомнила Соня.

— Она успела произнести только: «Маркиза Фредерик де…»

— Грансень! — докончила за нее принцесса. — Я знала, я говорила всем, что дочь Фредерик жива!

— Вряд ли стоит радоваться, ваше высочество, — проговорила со вздохом Иоланда де Полиньяк, — насколько я поняла, девушек увезли во дворец сына турецкого султана.

— И все же она жива, — не согласилась принцесса, — а то, что в гареме… Многие из нас тоже живут в гареме, только не все об этом знают.

Одна из присутствующих дам — Соня не запомнила ее имени — задала вопрос о Флоримоне де Баррасе:

— Он хорош собой?

— Можно сказать, хорош, — медленно проговорила Софья, пытаясь наиболее явственно представить себе молодого де Барраса. — Черты лица правильные, большие черные глаза… Только, думаю, мало кто из пленниц замечал его красоту. На мой вопрос, почему мсье Флоримон не хочет жениться, иметь детей и жить счастливо с молодой женой, он сказал, что будет смертельно скучать.

— А что, я его понимаю и одобряю! — раздался знакомый голос, и в приемную вошел Сонин знакомец Жозеф Фуше.

— Еще бы вы не одобряли, — покачала головой Мария-Антуанетта, протягивая молодому человеку руку для поцелуя, — вы, мсье, у нас известный авантюрист!

17

Григорий Тредиаковский не только получил ответ на свой запрос относительно княжны Астаховой, но и приглашение на завтрашний бал в Трианон, хотя он ни о чем таком не просил. Похоже, тот человек, который поставлял императорскому двору России сведения, был человек умный и дальновидный. И достаточно могущественный — на бал королевы приглашались лишь избранные.

Собирался пойти на бал и барон де Кастр. — Главное, денег возьми с собой побольше, — посмеивался его приятель Луи ла Рейни, — ибо стоит тебе сесть за карточный стол, как тебя разуют и разденут! Сама ее величество в игре большая дока!

Себастьяна ничуть не коробило такое непочтительное отношение к королеве, и он внимательно слушал откровения своего приятеля.

Тредиаковский не стал посвящать барона в подробности того, каким образом он получил доступ в Трианон, как и того, что в небольшом письме, написанном особым шифром, который был известен всего двум людям, Григорию рекомендовалось взять себе в услужение некоего молодого человека по имени Жак; этот малый в совершенстве владел искусством фехтования и умением держать язык за зубами. Кроме того, Жака можно было использовать и как курьера, и как писца. Словом, этот человек обладал массой достоинств, чтобы Григорий мог с успехом привлекать его к выполнению своего задания.

Григорий собирался взять с собой Жака во дворец, тем более что к этому времени из Марселя приехал дворецкий Себастьяна Валентен, и его де Кастр тоже брал с собой. Оба слуги будут ждать их вместе со слугами остальных знатных господ. Тредиаковский, кроме всего прочего, нанял для себя карету, хотя мог поехать и в экипаже Себастьяна.


А Софья, вернувшись от королевы вместе с Иоландой, спросила ее как бы между прочим, принято ли во дворце запирать свои двери на ключ.

— Ради всех святых, дитя мое, уж не напугал ли вас кто-нибудь?

— Никто не пугал, — поторопилась объяснить Соня, — но у меня с детства боязнь незапертых дверей, как у других — боязнь темноты.

— Если хотите, вы можете спать в моей комнате, — предложила герцогиня. — Вряд ли кто посмеет войти в мои апартаменты без разрешения.

Соня с радостью согласилась, зная, что в своих покоях даже при запертой двери она будет вздрагивать и просыпаться на каждый стук.

Зато спала она так крепко, что не слышала, как герцогиня говорила о ней с гвардейцем:

— Патрик, кажется, мсье Фуше напугал нашу русскую гостью. Он никак не может понять, что мадемуазель приехала из чужой страны, где в отличие от Версаля законы морали очень строги… Ты отвечаешь за ее безопасность…

Мужской голос что-то герцогине возразил.

— Я знаю, что они вместе играют в карты. С завтрашнего дня мсье Фуше станет еще давать мадемуазель Софи уроки фехтования, но это вовсе не освобождает тебя от ответственности за ее безопасность… Можешь присутствовать на этих уроках. Впрочем, что это я тебя учу, ты и так человек сообразительный…

Проснулась Соня, когда солнце уже вовсю заливало комнату. Герцогини в спальне не было, и Соня почувствовала себя несколько виноватой: заснула как ребенок и даже не слышала, как легла спать сама герцогиня.

Постель княжне приготовили недалеко от огромной кровати Иоланды, за ширмой, на довольно широкой и удобной кушетке. Впрочем, Соня могла бы заснуть даже в кресле, чувствуя себя в безопасности рядом с герцогиней.

Как бы то ни было, тот, кого Соня так откровенно побаивалась, должен был сегодня давать ей уроки фехтования, и, когда она появилась в зале в платье, которое лично подобрала ей неугомонная Иоланда, Жозеф уже поджидал ее, шутливо отсалютовав шпагой:

— Долго спите, ваше сиятельство!

И, проходя мимо нее на другую сторону залы, шепнул:

— Вы оценили мою выдержку, богиня? Я дал вам выспаться, хотя нетерпение сжигало да и сейчас сжигает меня! — И добавил уже громче: — Вы сегодня божественно выглядите!

Как бы то ни было, учитель из Жозефа получился неплохой. Она даже не ожидала от этого непоседы подобного умения.

Вчера он показал ей несколько карточных фокусов, утверждая, что они ей наверняка пригодятся. В компании друзей ими пользоваться, конечно, не стоит, но, если судьба вынудит ее играть с какими-нибудь мошенниками, вполне может быть, что благодаря им чаша весов жизни качнется в ее сторону.

Фуше принес ей новую колоду карт и, когда они сегодня отдыхали после урока фехтования, строго спросил:

— Вы тренировали пальцы для работы с картами, ваше сиятельство?

Соня покраснела, но согласно кивнула: она и думать забыла о каких-то там картах, потому что проспала все на свете…