Хардин Грэй - Шрамы Мафии

- Я ничего не скажу. Это шло против всего, что было внутри меня, но я думала, что это единственный путь к побегу. Обещание молчать. - Я ничего не скажу.

- Нью-Йорк, ты думаешь сможешь туда поехать? - его голос был тяжелым.

- Нет. Я не могу поехать в Джульярд. Боль слишком сильная. Я не могу танцевать. Мама была моим сердцем и душой, а ты ... Боже, ты был моим всем. Я больше не могу танцевать. Пожалуйста, позволь мне уйти.

Он посмотрел вниз, затем перевел взгляд вверх, чтобы встретиться со мной. - Амелия, пожалуйста, останься здесь. Так безопаснее.

Я покачала головой. - Нет. Я не могу. Если я останусь, от меня ничего не останется.

Это правда. Я знала, что это правда. Я бы сошла с ума, потеряла бы рассудок.

- Пожалуйста, папа́, отпусти меня, - умоляла я. Я называла его так, когда был маленькой.

Только тогда он отпустил меня, но выглядел он как смерть. Его лицо побледнело, и в его чертах промелькнул страх.

Он смотрел на меня, а я не отрывала от него взгляд. Мы смотрели друг на друга, потом что-то изменилось в его чертах. Что-то, что подсказывало мне, что он размышляет.

- Ты никогда не должна говорить об этом и никогда никому не говори, кто ты. Еще больше слез текло по его щекам. - Никогда не говори никому, кто ты, Амелия.

Я отвернулась от него, не удосужившись ответить, схватилась за ручку и открыла дверь.

Порыв ветра пронесся над крыльцом. Я вошла в него и продолжила идти, не оглядываясь.

Оставив все, что я знала, и все, кем я была раньше.

Амелия

Наши дни…

Я проснулась и вскочила, когда ветер распахнул мое окно.

Это вырвало меня прямо из сна, или, скорее, из кошмара воспоминаний, которые я хотела, чтобы никогда не случались.

Черт возьми, уже почти время вставать.

Мой будильник показывал шесть пятьдесят.

Я ставила на семь. Я ненавидела, когда просыпалась вот так, потому что мне так и не удавалось успешно снова заснуть за эти последние несколько драгоценных минут побега. Я всегда в конечном итоге просыпала.

Я чувствовала себя более уставшей, чем когда впервые засыпала. Так же, как и вчера, наверное, даже хуже. Это из-за снов.

С тех пор, как я узнала о Люке, мне каждую ночь снился один и тот же кошмар.

Это был день, когда я ушла из дома. Тот день, когда я оставила отца.

Это был последний раз, когда я видела его.

Приближался моя одиннадцатая годовщина с тех пор, как я видела его в последний раз, а годовщина смерти мамы была две недели назад.

Я, как обычно, горевала, спускаясь на пляж с букетом белых калл – мамины любимые - и часами сидела на песке, думая о ней.

Маме нравился пляж или водоемы, в которых она могла плавать. Хотя она была похоронена в Чикаго, я думала, что лучшее место, чтобы почувствовать себя рядом с ней, - это место, которое могло ей понравится, если бы она увидела его. Пляж Эль-Матадор находился в десяти минутах ходьбы от моего дома. Он был красивым. Таким, который бы понравился маме с его каменистыми берегами и чистой водой.

Каждый год без нее был ужасен. Однако в этом году боль усилилась. Она была свежа, как и в первый раз. Недавние события открыли раны горя и боли. Поход на пляж в этом году напомнил мне Люка, потому что он привел меня сюда, первый раз поцеловал меня в этом месте. Впервые захватил мое сердце здесь.

Я вздохнула и поднесла руку к щеке.

Сегодня ... сегодня исполнилось три недели с тех пор, как Люк практически ушел, или с тех пор, как я его отпустила. Сбежал. Я не знала правильного термина для этого, потому что не знала, что именно я сделала.

Суть в том, что он ушел, и теперь я начинала думать, что больше никогда его не увижу.

Мое сердце разбивалось каждый раз, когда я думала об этом, и почти плакала. Я ненавидела плакать. Это показывало слабость, а я не хотела быть слабой. Не сейчас. Никогда.

Но я ничего не могла с собой поделать.

Воспоминания о Люке, человеке, с которым я никак не могла быть, всегда вызывали у меня слезы и заставляли грустить.

Боже, это было смешно. Я была со своим бывшим Джорданом не один год и никогда не чувствовала себя так, когда обнаружила, что он мне изменяет. Я видела его прямо в процессе этого, и из-за того, что он никогда не пытался встретиться со мной, даже чтобы извиниться, я должна была чувствовать себя ничтожеством.

Сейчас было хуже.

Может быть, причина была во снах. В последний раз я чувствовала себя такой потерянной, когда оставила отца.

В ту ночь, когда я ушла от него и от жизни, в которой выросла, я буквально стала кем-то другим. Чистый лист со всеми подавленными эмоциями.

Я уехала той ночью и никому не рассказала, что случилось. До сих пор я никогда не говорила об этом, никогда не узнавала, что произошло после того, как было найдено обезглавленное тело агента Петерсона. Никогда не оглядывалась.

Я приехала в Лос-Анджелес, остановилась в гостевом доме, пока не научилась оставаться в одиночестве, и начала все сначала. Первым делом я сменила имя. Затем я согласовала все детали перевода из Джульярда в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Я все изменила и практически стерла с лица земли ту жизнь, которую лелеяла. Лживую жизнь, которую я вела.

А теперь мой отец умирает. Люк сказал, что умирает. Люк много чего сказал, но кое-что мне запомнилось.

Во-первых, мой отец послал его сюда с каким-то сумасшедшим обещанием получить семейный бизнес, если он женится на мне.

Господи Иисусе, кто это делал в наши дни? Кто вообще верил, что такое можно устроить? Но, черт возьми, заставить меня влюбиться в Люка сработало на «ура». Иногда я чувствовала себя идиоткой, а иногда просто ... я просто скучала по нему.

И это откровение о том, что папа умирает и что я в опасности, было нереальным.

Благодаря этому я смогла собрать все воедино. Собрать всё вместе.

Самым правдивым, что отец когда-либо говорил мне, было то, что он любит меня и будет защищать меня, пока не умрет.

Да, я была в опасности, и причина, по которой он послал ко мне Люка, заключалась в том, что он, должно быть, не мог прийти сам.

Умирает. Болеет.

На протяжении многих лет я прекрасно понимала, что отец просто не позволил мне уехать. Он следил за мной через своих доверенных людей. Шпионы, или как там их называли. Они защищали меня и следили за тем, чтобы никто не знал, кто я такая. Даже когда мне приходилось делать что-то официальное, это делалось без вопросов. Сначала я изменила имя, а потом собралась поступать в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Это был первый раз, когда я нервничала из-за того, что меня узнают, но всё было сделано. Без вопросов. Я без особых усилий превратилась в Амелию Тейлор.

Шли годы, я все больше и больше понимала, чем был мой семейный бизнес. Ту часть я хорошо изучила.

Мне было семнадцать, когда я уехала из дома, и до того, как мою мать убили, я почти не видела никого из друзей отца. Я слышала, как менялись имена. Знала одного или двух человек, например отца Люка, но это всё. Это произошло потому, что он держал меня с мамой вне бизнеса. Так долго, что мало кто знал, кто мы такие.

Люди, которые преследовали меня, прошли через многое, чтобы узнать, кто я, и я ожидала, что со дня на день что-нибудь произойдет.

Они знали, кто я, и прямо сейчас я не заметила, как прошел почти месяц, но ничего не произошло.

Люк? Это был он? Его работа? Он делал то, что говорил. Защищал меня.

Я поверила ему, но, возможно, мои чувства заставили меня не заметить то, что вероятно всё чего он на самом деле хотел, это сбежать.

Я заерзала в постели и села, когда моя дверь распахнулась. Вошла Джиджи. Ее волосы сегодня были розовыми и большими локонами спадали на плечи.

Легкая улыбка озарила ее красивое лицо.

- Я думала, что слышала тебя. Она вздохнула, натягивая шнурок своего халата. - Как насчет блинов? Я даже намажу их желе, которое приготовила.

- Я с удовольствием. Я улыбнулась в ответ и, качая ногами, соскользнула с кровати. - Я сделаю горячий шоколад. Я расширила свою улыбку и присоединилась к ней, взяв ее за руку.

Я пыталась быть в порядке и быть другом.

Джиджи была для меня как семья. Мы знали друг друга так долго, что и она могла быть семьей.

Она была первым человеком, с которым я подружилась. Это было еще в колледже, когда мы жили вместе.

Я помню тот первый день в UCLA, когда встретила ее. Ее волосы были ярко-рыжими. Я зашла в нашу комнату и мне сказали, что она сделала фэн-шуй по всей комнате и повесила ловец снов над моей кроватью. Еще она подумала, что мне понравится кровать побольше. Ее готовность ставить благо других выше своего.

Я все еще находила ее такой же интересной, как и тогда, и доверяла ей.

Однако я никогда никому не доверяла правду о своем прошлом. Иногда меня съедала изнутри та ложь, в которой я жила.

Мы спустились вниз и принялись готовить завтрак.

Когда все было готово, мы сели пировать и наедаться.

- Итак, что на сегодня? - спросила я, стараясь казаться бодрой.

Она посмотрела на меня с сочувствием. - Все в порядке, Амелия, тебе не нужно разговаривать или говорить весело, если ты не хочешь. Она протянула руку и нежно сжала мои руки.

Ошеломленная, я посмотрела на свои блины, сосредоточилась на сиропе и желе в центре, а затем снова посмотрела на нее.

- Я знаю, когда с тобой не все в порядке, - напомнила она мне, снова сжав руку.

- Я в порядке, - соврала я.

Она вздрогнула. - Я знаю, когда ты лжешь. Амелия ... что на самом деле случилось с Люком?

Конечно, я не сказала ей, что именно произошло, только то, что мы с Люком больше не виделись. Ребята уже начали раздражать меня на работе, потому что они думали, что я позволила Люку сбежать.

В основном это был Холлоуэй. Он сразу вышел и сказал это.

Потом был Синклер. Я не знала, что ему сказать. Он тоже так думал. Он не ошибся. Это также неправильно, потому что, даже если бы я захотела, у меня не было никакого шанса поймать Люка в одиночку.

Единственный способ - застрелить его из моего пистолета, и я даже не рассматривала этот вариант.

Руз, наш капитан, был единственным человеком, который на самом деле не винил меня, хотя я ожидала этого. Он просто сообщил о случае Люка в органы внутренних дел и сказал нам снова сосредоточить наше внимание на расследовании. На том же самое расследовании, которое я знала, вращалось вокруг меня, но я не могла им этого сказать.

Точно так же, как я не могла никому рассказать, кто я, как предупреждал мой отец.

- Мы просто разные. Он отличался от того, что я ожидала. Это было лучшее, что я могла сделать, и лучшее, что я могла предложить, не раскрывая глубины моей ненависти к бандитам.

Я стала копом из-за того, что случилось со мной и с моей матерью.

Я знала, что, должно быть, это убило моего отца, когда он узнал об этом, но мне было все равно. День, когда я решила, что это то, чем я хочу заниматься, был днем, когда всё стало хорошо.

Это казалось правильным в то время. Было похоже на мой способ сделать что-то хорошее в этом мире, какую бы роль я ни играла. Даже если в глубине души я не чувствовала себя настоящей, являясь копом.

Единственный раз, когда я не чувствовала себя так, когда я была с Люком. Я не знала, сводилась ли эта ирония к тому, что Люк был мафиози, а вселенная пыталась дать мне какое-то странное неверное предупреждение, или, может быть, это было правдой.

Этот человек открыл во мне ту сторону, которую я похоронила и не хотела признавать. Он что-то знал, и знал как меня найти, но, возможно, причина этому мой отец. Он мог просто сказать ему всё, что нужно было знать обо мне, чтобы очаровать меня.

- Это не казалось таким. Похоже, ты люб ...

- Нет, - я оборвала ее, прежде чем она успела закончить слово. - Нет

Я не хотела даже думать об этом чертовом слове. Люблю.

Нет, не для меня.

Любовь была враждебной эмоцией для кого-то вроде меня, которая пережила столько разочарований и имела проблемы с доверием. Любовь открыла меня для бедствий и слабостей.

Что мне теперь нужно было сделать, так это двигаться дальше, и что касается этих людей, которые преследовали меня, я должна была найти способ устранить их, прежде чем кто-либо еще пострадает.

Придется мне самой их искать.

Джиджи сжала губы в тонкую линию, затем вздохнула. - Ладно.

Раздался звонок в дверь, и я нахмурилась, зная, кто это. Джиджи тоже нахмурилась.

Синклер приходил каждый проклятый день с тех пор, как ушел Люк. Он был тем, кто узнал о Люке и поднял вокруг него тревогу.