— Язык, языком, но похоже тебе важнее сейчас совсем другое, — чмокнув его в нос, игриво прошептала, теряя голос, она.

— Неужели так заметно это, даже без света? — шепча, он прижал губами её ушко. — Если я ничего не перепутал, то комната там. — А ну, кидай свою ложку, и поехали. — Эдик пробирался с ношей осторожно, стараясь ничего не задеть. — Ох! Кажется, мы пришли. Не торопливо опять осторожничая, уложив её на постель, он сбросил с себя лёгкую летнюю куртку и, сняв туфли, положил это в одно место, на рядом стоящее кресло. Расстёгивая брюки, обернулся к ней:

— Кого ж это так нужно было рассматривать во сне, что вас, мадам, электронными способами не разбудить, а?

Взяла и сказала правду. Всё равно ж не поверит.

— Кентавров… — погладила она его по спине, собирая под рукой, лёгкий белый свитерок. — Тебе не жарко?

— Есть немного. Но я страхуюсь. С чего тебя в сказки Эллады понесло, детский же период или в Грецию собралась?

— Раз смеёшься. Не скажу, — надула она губки.

А он обнимая её посмеивался:

— Тебе сказки Пушкина надо читать, а не про Персея с Медузой, один взгляд которой превращал человека в камень.

Люда тут же соорудила вопрос.

— Ты хорошо подкован. Кто ты?

— Просто прилично тренированная память, — выкрутился он.

— Не хочешь говорить, твоё право, — погладила она обеими руками его мощную грудь, нависшую над ней. — Мне их жаль. Они только ошибка высшего разума.

— Ты сейчас о ком?

— О получеловеке — полуконе…

— Хочешь, поиграем в это…

— Странно, я думала мне в постели будет удобнее, а сейчас почему-то кажется, что стены давят на меня и мне не хватает простора.

Его губы пощипали брови, потянули ресницы, воспламенили щёки. Люда замерла.

— Это темнота и малогабаритность комнаты тиснут на тебя, сейчас я поглажу и полюблю тебя тут, тут и вот здесь, — пробархотил своим изумительным голосом он. Губы вновь горячей волной покатили по телу, зажигая в каждой клеточки маленький пожар.

Это произвело неожиданный эффект и она заявила:

— У тебя ровное почти правильное лицо. Чистая кожа и короткая стрижка.

— Если ты будешь заниматься моим изучением, я натяну маску, — напрягся он.

— Извини, это случайно, мне приятно ласкать твоё лицо, проводить рукой по изгибу шеи и затылка.

— Опять…

— Не опять, не опять, — загорячилась она. — Эдик, мои пальцы после твоих ласк, как вата, я расслаблена до пуховой перины. Теперь мне не до вкусностей, что я для нас наготовила, — мурлыкала она, поглаживая его полулежащего на ней.

— Лежи, мурлыкай, я найду всё сам и принесу нам сюда на подносах. У тебя есть подносы? — уточнил он такой вопрос.

— Да…

— Значит, проблемы нет, — чмокнул он её в уголки губ.

Удивление подняло её над подушками.

— Но, как же ты там, в темноте, разберёшься?

Через минуту она почувствовала всю наивность своего вопроса.

— Почему в темноте, я найду выключатель и включу свет. Только не выходи на кухню. Клубника в холодильнике?

— Но я накрыла там стол… — сделала она попытку возразить.

— Ты хочешь поужинать голая, грея мои колени попой и кормя меня? Я против ничего не имею. Давай сделаем так. Жди моего сигнала…

Она закрыла глаза и нырнула в подушку. В памяти, как в кино… опять встал город шумеров, песчаный берег Суры, кое-где заросший травой, аж до воды и они, вдвоём, бегущие по берегу вверх. Вернее, что есть прыти, несётся она, а он догоняет. В руках её ветка спелой чёрной черёмухи. Она хитростью забрала её у него. Бег — это только игра. Не с её ростом, ногами и желанием, в конце концов, попасть пойманной птичкой в его руки. Поигрался и, конечно же, догнал. Валит в траву и они, целуясь, ловят эти сладкие вяжущие ягоды губами вместе и едят. Она пытается рассмотреть его лицо и опять не может. Черёмуха закрывает его. Почему он? Ведь он светлый не такой, как они и даже рыжеволосый… Может быть, как раз по этому, он и упал ягодкой на её сердце…

— Лю, поднимайся, — перевернул он её лицом вверх. — Как можно сопеть, уткнувшись в подушку. — Ты устала, я замучил тебя?

— Ты любишь спелые ягоды черёмухи?

— Никогда даже не ел…

— Я видела нас на берегу Суры. Мы ели черёмуху и целовались.

Он в удивлении таращил глаза. Если б горел свет, она б увидела это.

— Где это и что это?

— Это река под нашим городом, — объяснила Люда.

Он покачал головой.

— Никогда там не бывал…

Она осторожно, боясь не напугать его, продолжала:

— Мы рвали ягоды губами с одной ветки. Ты русый. Почти рыже-золотистый, но я не могла рассмотреть лица…

Только без испуга всё равно не обошлось.

— Ты всё-таки подсматривала за мной? — отпрянул он от неё.

— Наши голились, а ты носил маленькую шелковистую бородку… — поймав его за локоть, она не дала ему встать.

— Пусти. Я уйду, — потребовал он.

Она сложила свои ладони на его груди:

— Могу поклясться, я никогда не подсматривала за тобой и не рискну. Следить и ловить тоже не буду, а вот искать возьмусь непременно и завтра же.

Напряжение спало и она почувствовала это.

— Как? — рассмеялся он, поняв, что она не лжёт.

— Не скажу, это моя тайна, — заупрямилась она.

— Так вот на что тебе нужен был выходной…,- кинулся он в гадалки. — Мне жаль твоё время и ноги…

Она упрямо пообещала:

— Я найду тебя сама. Мне очень этого хочется.

Он вспылил.

— Найдёшь и что дальше?

— Попрошусь замуж…

Её откровенность его возмутила.

— Бред. Лю, ты же знаешь, что это невозможно.

— Эд, не возможно с маской, а у человека другие подходы, — вдохновенно принялась убеждать его она.

— Подходы к счастливому браку всегда одни. Любовь.

Теперь возмутилась она.

— Ты хочешь сказать, что у нас только секс?

— А разве не так? — она смотрела на него с непониманием и обидой. Он чувствовал это. Придётся объясняться. — Вернее совсем даже не так… Ты жалеешь меня. Чувствительным женщинам свойственно такое или тебе действительно пока я подхожу, а что потом? Про меня разговор вообще отдельный. Сексуально ты устраиваешь и спасаешь меня, но о любви речь не идёт. Мне нравятся женщины совсем другого плана. Тот, кого ты найдёшь, может предложить тебе только роль друга. Тебя это устроит? Нет. Давай не занимайся фигнёй и не трать время впустую. Оставь всё как есть, на сегодня нам хорошо обоим…

Всё, что он сейчас сказал, трахнуло её и раскололо. «Неужели я ошиблась и это не он? Неужели опять ошибка? — горело в голове огнём. Но ведь он жив и с ним, слава Богу, ничего не случилось». Отпустив его локоть, и зябко поведя голыми плечами, она постаралась скрыться под одеялом. «Кукла для секса, это уж слишком! Но мне с ним тепло и сладко! Что же делать?» — набатом било в ней. — Эй, Лю, ты обиделась? Заяц, на правду не обижаются. Ну, что ты, — откинув одеяло, прилёг он к ней, прижимая к себе враз, сделавшееся ледяным тело. — Ты в секунду превратилась в сосульку.

Она глотая слёзы, стараясь бодриться, пролепетала:

— На меня вылили ушат ледяной воды. «Как это понять? То ли это хитрый ход отбить мою прыть к поискам, толи ему жаль мою жизнь, и он не может или не хочет понять, что мне с ним счастливо и радостно, А вдруг это правда и я не нужна ему совсем?»

— Я думал ты умная барышня и поймёшь всё правильно, какая любовь может быть с таким человеком, как я? — взяв её руку и расправив пальчики, он нарочно положил ладошку на свой обрубок. Погладив грудь и раздвинув языком, сведённые обидой губы и стиснутые зубы увлёк её глубоким поцелуем. — Жуть как проголодался. Идём, распробуем твою стряпню и пополним силёнки клубничкой. Кстати, я поклонник земляники больше. К тому же, проглотил малюсенький кусочек твоего варева, ты вкусно готовишь.

— Землянику шумеры называли повелительницей молодости. Случайного у них ничего не бывало, значит, так оно и есть. Люди пилюли молодости не там ищут. — Промямлила нехотя она.

Она не могла говорить, обида душила слёзами. «Если б знать наверняка, что это он. Я бы знала, что сейчас и потом делать, а так…» Ей совсем не хотелось есть. Такая счастливая и жизнерадостная минуту назад, она в один миг превратилась в дряхлый дырявый мешок. Счастье, даже не махнув крылом, улетело. Усадив её к себе на колени, и пальцами на ощупь, найдя её рот, он положил в него кусочек мяса.

— Извини, вилкой выткну тебе глаза, а так безопасное и точное попадание. А теперь положи своими пальчиками кусочек в мой рот.

Люда, машинально облизав пальцы Эда, выполнила просьбу, отправив в его рот мясо. Не понятно как, но на его зубки попали не только пальцы, а облизанной оказалась и ладошка.

— Ой, щекотно, — выдернула она руку, мазнув по его плечу.

— Мы сейчас поедим, вымажемся и пойдём купаться. А ну-ка сядь вот так, — развернул он её лицом к себе и закинув её ноги за свою спину. Его игрушка плотно и без проблем вошла в неё, и она вскрикнула, боль рассекла низ и стрельнула в таз. «Ведь это произошла дефлорация, он порвал плевру, я стала женщиной!» — обомлела она.

— Что с тобой, я сделал тебе больно, — прекратил двигаться он.

— Ты сделал меня женщиной. Было неожиданно и мне немного больно, но уже всё прошло.

— Ну да… Такого просто не может быть… — удивлённо тянул он.

— Но это случилось.

— Ты притворилась, — не собирался верить он.

— На нём наверняка есть кровь и на твоей ноге тоже иди в ванную и посмотри. Я буду сидеть спиной, обещаю. Только дай мне полотенце, я подложу на свой стул. А то у меня ощущение сейчас там вырванного зуба.

Когда он ушёл, она, дрожащими руками взяв бокал с кисловатым вином, сделала несколько глотков. Эдик долго не задержался в ванной, вышел возбуждённый и присев перед ней на корточки устроил голову на коленях.

— Погладь. Мне нравится, когда ты ласкаешь мои волосы. Тебе неприятно, что это произошло?

— Большой ребёнок. Для меня это счастье, что моим первым мужчиной стал ты.

— М-м… — он молчал, стараясь не показать своих чувств, и от этого с ещё большим усердием запрятывая в её коленях лицо.

— Но ты, похоже, не рад такому повороту. Успокойся, тебя случившееся ни к чему не обязывает. Налей мне вина, пожалуйста, почему-то сушит.

Он налил, и они пили из одного бокала, потом пошли купаться под душ. Крутя её под тёплыми струями, он улыбался и переживал одновременно. Радость туманила голову от того, что он был, как все, а тревога сжимало сердце за женщину, которая по его вине может стать несчастной. Ведь мужчина, который возьмёт её в жёны, может быть щепетильным. И тогда её ждут неприятности всю жизнь. Хотя сейчас другое время, но всё же приятнее осознавать, что ты первый. Рискнул попробовать ещё хоть раз в этой дерьмовой жизни женщину и увяз. А прикидывал только воспользоваться раз, другой и всё. Но видно правду говорят, что единожды испивший из бокала любви, уже не откажется от неё никогда. Чтоб тишина не давила голову, спросил:

— Где твой фен и расчёска?

— У тебя за спиной на полочке, — ответила она машинально.

Он пошарил рукой по стене. Неудачно.

— А розетка?

— Там же, рукой проведи по стене у двери.

— Нашёл, — радостно известил он. — Давай расчёсывай, а я буду сушить.

Люда, мешая ему объятиями, проворковала:

— Такое неповторимое ощущение… Я та же и уже нет. Как будто теперь навечно не одна и он там оставил свою частичку…

— Фантазёрка.

Его молчаливое сопение и тон всполошили её:

— Ты расстроен?

— Тебе показалось?

«Какого чёрта показалось…» Его холодное бурчание спровоцировало её вспышку:

— Не переживай. Обещаю, тебя это не коснётся никаким боком. Выйдешь отсюда, как и пришёл. Тянет грузом, не приходи и не встречай. Забудем всё.

Её слова заставили его объясняться:

— Ты говоришь глупости. Дело не в этом. Я… не планировал тебе портить жизнь. Знал сто процентов, что ты останешься не тронутой, если не врала и девственна. Теперь из-за меня у тебя будут проблемы с будущим мужем. Прости, я такого не хотел.

Она, словно от холодного ветра передёрнула плечами.

— Боишься, что заставлю на себе жениться? — отдаваясь болью, слова вызвали в ней смех. Она, давясь слезами, захохотала. — Уходи, мне надо подумать.

На такое Эд не рассчитывал. Он изумлённо тряханул её за плечи.

— С чего такой поворот?

— Не твоё дело… Оставь меня, — истерила она.

Вместо того, чтоб утопить её сомневающуюся душу в нежности, он полез в объяснения:

— Я считал, что умная женщина должна жить разумом, а не эмоциями…