Люда попыталась отвернуться и отойти, но Садовникова, ухватив за рукав, потащила её за собой. Понятно, что он на это и рассчитывал. Упираться было бессмысленно и для Лидии Михайловны не понятно. Она села. Первой, естественно, высадили Садовникову, а после, развернув машину, он помчал в загородный дом. В тот самый, в который она так и не доехала.

— Пусти, — забарабанила она опять по дверям, никак не ожидая такого. Думала, завезёт её к ней домой или устроит разборки где-нибудь на обочине, но на деле всё получилось иначе, и теперь она догадывалась, что её ждёт. «Куклы для секса больше не будет. Ошиблись жрецы или нет, а без любви он ей не нужен. Ребёнок у неё уже есть, а жалость в отношениях советчик плохой, да и помощник вообще никудышный, и поэтому её держать около него не будет. К тому же он её не пожалел. Пусть живёт спокойно, распространяться насчёт его увечья она не собирается. Пусть не дрожит». Обида, уязвлённой в самолюбии и сердце женщины, жгла грудь, мешая думать и рассуждать ей, как шумерке.

Он не оглядываясь, и не разговаривая, гнал вперёд. Обессилив, она скрутилась в уголочке и затихла. Загнав машину в ворота и махнув, приветствуя, охране, он открыл заднюю дверцу машины, выпуская её. Люда, только что усердно желающая свободы, отвернулась, не желая выходить. Обойдя машину, он открыл другую дверь, буквально выдернув её из салона. Она не успела возмутиться, в ворота въехала ещё одна машина и из неё появился мужчина лет пятидесяти, пятидесяти пяти, солидно одетый, похожий лицом и статью на генерального.

Их петушиные пляски были прерваны.

— Иди в дом, — приказал Эдуард ей.

— Нет, — попробовала она воспользоваться ситуацией и нырнуть обратно в машину.

— Не дёргай меня за хвост, я сказал, иди, значит, будь добра топай и без возражений, — прорычал он, больно вжимая пальцы в её руку.

Бросив на его рассерженное лицо беглый взгляд, она пошла к особняку. «Чего с носорогом бодаться. Ни пользы, ни удовольствия. Ещё чего доброго опять дёрнет, ребёнку навредит. А так, возможно, возьмёт с меня слово не болтать, попугает и отпустит».

Мужчина, поправив на ходу шарф, и поглядывая в след удаляющейся в дом женской фигурке, подошёл к Эдуарду.

— Сынок, добрый день, — пожал ему руку он.

Эд ответил на рукопожатие, но недовольно буркнул:

— С чего такой налёт, батя?

Всматриваясь ему в лицо, отец пустился в объяснения.

— Мать просила проведать. Не заезжаешь. Давно не собирались семьёй или только встречаемся по делам. Заскочил к тебе на работу, сказали, домой укатил. Вот я следом и рванул. Догнал.

Эд пожал плечами и недовольно буркнул:

— Чего ж без предупреждения?

— А это, чтоб не удрал, — засмеялся отец. — Ты, что, работать собрался, секретаршу привёз?

— С чего ты взял? — удивился Эд.

Отец ткнул затянутым в кожу перчатки пальцем в сторону дома:

— Так видел, женщину привёз, передо мной в дом отправил…

— Мне что бабы только, как секретари необходимы? — понимая к чему тот клонит всё же недовольно пробурчал он.

— Но Эдик… — пожал плечами отец.

— Это моя женщина, — тихо, но твёрдо сказал он.

У отца вытянулось лицо.

— В смысле?

— Жена, если так понятнее, — усмехнулся он.

Тот не мог не переспросить.

— Она кто?

— Пап, не притворяйся, ты всё хорошо расслышал. С ней я нормальный мужик и у меня всё, как у людей. Успокойтесь там с мамой и не делайте квадратные глаза. А сейчас езжай домой. К себе, я тебя не приглашаю, сам понимаешь.

Отец разволновался.

— Да, ради Бога, вот это номер… Я уже ухожу. Ухожу.

Эд, провожая до машины, взял его под локоть.

— Пап, извини…

— Всё нормально, я рад за тебя, — заверял отец, садясь в машину. Верил или нет это уже другой вопрос.

Он двинулся к дому, но вдруг передумал и пока отец разворачивал машину, заторопился к нему. «Не ладно вышло, надо исправить…»

— В выходные созвонимся или вы к нам или мы к вам решим, посидим, познакомитесь, — догнав отца и наклонясь в салон, пообещал Эд.

Отец, воспользовавшись ещё одной возможностью для разговора, задал вопрос:

— Эд, ты ничего не насочинял? Нет? Тогда пока и удачи, — не мог прийти в себя отец. Радость за сына оглушили его. Столько пережить и вдруг узнать такое. — «Это невероятно!»

Когда он, проводив отца, вошёл в дом, то не сразу нашёл её в гостиной. Не раздеваясь и спрятавшись в большое кресло, она, как волчонок наблюдала за ним из своей норы. Разговор начал с самого простого.

— Жарко, ты чего сидишь в куртке, давай я поухаживаю за тобой?

Но его усердие напоролось на вытянутые в предупреждении её руки.

— Мне и так хорошо… Говори скорее, мне домой надо.

Не рассчитывая на такое, он присел на валик подлокотника и постарался собраться с мыслями:

— Людмила, послушай…, дьявольщина, на языке, как липучки приляпали…

Она, посмотрев на часы, и стараясь избегать взглядов в его сторону, опять заторопилась:

— Я помогу. Когда-то должен был грянуть гром средь ясного неба. Уж слишком не по правдоподобному всё было хорошо. Мне даже стало казаться, что это на всю жизнь… Простите меня я погорячилась. Эдуард Алексеевич, я никому ничего не скажу. Клянусь. И завтра же уволюсь и исчезну с вашего горизонта. Извините за пощёчину, я не должна была и потом сама во всём виновата. За что ж сердиться на вас, мне было хорошо. Опять же, сама всё это затеяла. К тому же вы сразу предупреждали о своих планах и намерениях, а я глупая… Вот и всё. А сейчас отпустите меня, пожалуйста. Я сама доберусь до города.

Он поморщился, как от удара.

— Заяц, что ты несёшь…

— Ты… вы ни в чём не виноваты. Я никому ничего не скажу, — торопливо повторила она, еще и ещё раз, пытаясь подняться.

Он, перекрыл ей дорогу, а придержав её в кресле, присел рядом на корточки, и, смотря ей в глаза, тихо сказал:

— Люд, но не лезь на рога, я сам хотел тебе всё рассказать, просто мне, как плохому студенту, одного дня не хватило. Если б тебя нечистый дух не вынес на дорогу, я б точно, в воскресенье утром, тебе сделал предложение, оставшись у тебя до утра. Проснулась и всё поняла бы сама. Какой леший тебя на ту дорогу вынес, не понимаю… Смотри, вот кольцо. Дай пальчик.

Люда, торопясь отдёрнуть словно от огня, спрятала руку за спину. Она не верила ни единому его слову. В голове сидело занозой: «Боится, что растрезвоню про увечье. Покупает молчание». И поэтому повторяя, как заведённая:

— Я никому ничего не скажу, я не скажу, клянусь….- попробовала ещё раз подняться.

Он опять поморщился, но рук не убрал и хватку не ослабил.

— Малыш, не надо столько дуться, мне плохо без тебя. Ты же знаешь это. Ну, повредничала и прости. — Говоря это, он, опустился на ковёр, положив, голову ей на колени, а руками сведя замком за её спиной, попытался притянуть упирающуюся женщину к себе. — Нам же хорошо вместе, зачем так рубить. Я с ума схожу без тебя. Правда, правда…

Нет, вовсе не из Адамова ребра сделаны женщины, в их создании использована иная закваска, иначе бы они были все упёртые, а не дуры. Ей невыносимо стало жаль его. У неё просто оборвалось сердце. Все правильные мысли о жалости, роившиеся в её голове с полчаса назад куда-то спешно ушмыгнули. Она понимала, что с её исчезновением может случиться в его жизни всё. Но оставаться тут, после его тех нехороших слов про ребёнка, которые ей никогда не забыть, она при наличии беременности, не находила нужным. «Его ребёнок живёт во мне и он, Эдик, мне, как шумерке, больше практически был уже не нужен», — убеждала она себя. А выносить все его упрёки насчёт того, что она хочет поймать его на ребёнке или видеть его сомнения насчёт отцовства, она не сможет. Да и что делать с любовью? С её любовью? — в его чувства она не верила. Решила, что просто умный парень сориентировался на ходу с враньём. Предпочитая, ущемляя себя в правах на любовь, иметь рядом удобную женщину для секса — раз. Прижать слухи — два. Понятно, что её любовь ему тысячу лет не нужна, а как всё же быть с ней, с Людой? Может, стоит согласиться? «Последний раз побуду с ним и всё», — совсем запутавшись, решила она, закрыв глаза и собираясь опустить свои руки на его обрадованную голову. Собравшись с силами, она плотнее закрыла глаза, протянула руку и медленно провела по непослушному ёршику волос. Вот же шрамик сбоку и затылок под рукой его, Эда. Её Эдика. Кто б мог подумать, что генеральный и он — одно лицо. Лицо? — словно слепая поводила она пальчиками по щекам, лбу, подбородку. — Всё его, Эдика. Конечно, это Эд. И потом неизвестно, когда ей ещё улыбнётся счастье побыть в руках любимого мужчины, скорее всего, уже никогда. Она уедет. Исчезнет навсегда и их дорожки в этой жизни наверняка затеряются.

Он действительно обрадовался, посчитав, что получил прощение и все беды позади.

— Лю, ты конфетка. Я знаю, что я порося, прости и не сердись. — Коробочку с кольцом он постарался затолкать ей в карман, она не заметила. Закачавшись на его сильных руках, вынуждена была неловко обхватить его за могучую шею. Лучше не открывать глаза. Тогда она на руках Эда, и совсем не рвут сердце нахальные, кошачьи глаза генерального. Как она могла не заметить наложений. Рост его, никуда не денешь. Походка опять же… Но у ночи и дня свои краски, оправдывала она себя. А эта привычка, засовывать руки в карманы брюк… Она же видела Эдика пару раз из окна, как раз со спины. Он, именно так уходил. Но так же, когда сердился, шествовал и генеральный. Как ослепла. А запах туалетной воды? Она даже насторожилась тогда на Мальте, но он её глупую запутал. «Представляю, как ему приходилось ломать голос, потешаясь надо мной». Поднявшись в спальню и посадив на кровать, принялся раздевать любимую женщину. Сняв аккуратно с неё ботиночки и сбросив куртку с шапкой в кресло, присел к ней рядом, обнял. Потёрся носом о щёку. Люда так и сидела молча с закрытыми глазами. «Наверное, ей так удобнее, обманывать себя. Не хочет видеть генерального, но разрешает крутить собой Эдику», — решил он и не насторожился.

— Давай поужинаем. Я сейчас организую. Мудрёного ничего нет, я не ужинаю здесь, ни обедаю. Но что-нибудь быстренько придумаю. — Шептал он, ласкаясь горячей щекой о её лицо. — Не молчи. Тебе же нравилось, когда я был без маски. Вот, пользуйся теперь. Люда, котёнок, ведь ничего не изменилось, я всё тот же. Нам просто надо заново перезнакомиться, — да?! — Она молчала. На глаза попался пульт. — Хочешь, я включу телевизор? У меня вагон всевозможных каналов. Не скучай. Вот пульт. Смотри.

Забрав её верхнюю одежду, он ушёл. «Боится, что убегу, — подумала, она. — Может и не притворяется совсем, а я просто саму себя накрутила. Но ребёнок меняет всё. И не в его пользу. Он не примет и не поверит. Пылил по этому поводу и не раз». Она совсем не следила за событиями на экране. Голову раздирали свои мысли не до киношных. В реальность вернул его голос. Она никак не могла привыкнуть к его виду и при первых звуках его голоса, тут же старалась закрыть глаза. Чтоб не двоилось, уничтожала генерального и имела перед собой только одного — Эдика.

— Людмила, кончай бороться с собой и обманывать. Зачем ты закрываешь глаза? Привыкай к тому, какой я есть. Не этого ли ты, мадам, добивалась, а? Опять молчишь? Ну, прости меня, пожалуйста. Сам знаю, что виноват. Сначала правда руки крутила, затем просто хотел подурачиться, раз судьба свела на той тропе. Потом привык, втянулся и уже боялся признаться и потерять тебя. Тем более тебе так, неизвестно за что, не понравился тот малый, генеральный. Мне плохо без тебя ужасно, когда я тебя не вижу…

Она не вытерпела, не удержалась:

— Ну да, особенно когда вы на моих глазах то одну кадрили, то с другой по ресторанам сидели. — Схватившись тут же, добавила процедив сквозь зубы:- Хотя мне лично всё равно…

Сказала и покраснела. Она и сама не ожидала, что выпалит такое. Он опустил голову на её колени и потёрся о них.

— Ну да, ну да… Лю, но ты ж знаешь, причём на сто процентов, что это только флирт, деловые встречи или уколы в твой адрес. Вызвать… заставить тебя ревностью влюбится в генерального. Так часто бывает, а ты упёрлась… тебе Эда подавай. Я чист перед тобой, как ягнёнок. — Выпрямившись он поднял её ухватив за пальчики. — Пойдём, всё остынет. Женщин тут не бывало. Поэтому, тапочек нет, извини. Завтра купим, а сегодня покатаешься на моих руках. — Подхватив её на эти самые руки, он до самой столовой ворчал:- Горе луковое. Так и будешь молчать? А с закрытыми глазами, как есть собираешься? — он говорил медленно, она понимала, что каждое слово давалось ему с большим трудом.

В груди кипел вулкан. Она отвернулась, чтоб не буркнуть: «А, как до этого ты принуждал меня приспосабливаться жить без света». Просто сама себя не узнавала. Жалко его.