– До пятницы!

На прощание он поцеловал меня в висок.

Арбат – большая деревня. Сплетни разносятся со скоростью звука. Не успеешь появиться в наших краях под ручку с новым мужчиной, а все уже самозабвенно судачат о том, какие были на нем ботинки и почему у него в ухе сережка (не голубой ли?), и о том, как визгливо он смеется – неприятно же, право, – и даже о том, не его ли в прошлом месяце видели целующимся с долговязой томной Ниночкой, манекенщицей из Дома моды на Арбате.

Мне казалось, что у моего ужина с Донецким свидетелей не было. Тем не менее не успела я утром выйти на улицу, как началось.

– Наша Глаша снова при делах, – сальновато подмигнул дядя Ванечка, – правильно, девушка, молодому организму без секса никуда.

Мои брови изумленно взлетели вверх.

– Дядя Ванечка, вы меня с кем-то перепутали. Моя личная жизнь уже давно заключается в регулярном просмотре романтических кинокомедий.

– Кому зубы заговариваешь, девушка? – обиженно причмокнул языком он. – Видели тебя давеча, с мужчиной дивной красоты. Вы о чем-то увлеченно разговаривали, и на нем был кожаный пиджак. А ты так страстно на него смотрела, я даже заревновал!

– Прямо-таки страстно? – усмехнулась я. Мне было забавно, что Донецкого кто-то посчитал «мужчиной дивной красоты».

– Мои осведомители не ошибаются, – подмигнул вредный старик.

На этом дело не закончилось. Не успела я обосноваться на своем привычном месте, как ко мне принялись подходить арбатские знакомые – кто-то из них ограничивался сальным подмигиванием, кто-то напрямую спрашивал о Донецком, кто-то (например, Готический Придурок) ходил вокруг да около, томно причмокивал, трагически вздыхал и красноречиво закатывал глаза. О великая сила сарафанного радио!

Даже моя подруга Марина и та, неизвестно каким образом, оказалась в курсе дел.

– Значит, теперь у нас так принято – ходить на свидание с шикарными брюнетами, а подружкам – ни гу-гу? Боишься, уведут?

Мы часто завтракали вместе. Вернее, завтракала классическая сова Маринка, для меня же наша совместная трапеза была скорее ранним обедом. В тот день она подошла ко мне где-то около полудня, с прозаическим предложением поесть блинов.

Я оставила мольберт и рабочий рюкзак дяде Ванечке и повела ее в лучшую арбатскую блинную.

За уничтожением промасленной блинной трубочки, из которой выпирало теплое черничное варенье, я рассказала Маринке о том, с какой бесцеремонностью давно забытое прошлое вдруг ворвалось в мою жизнь. Пришлось рассказывать с самого начала – и о поцелуе на Медвежьих озерах, и о своем домашнем аресте, и даже о Данидином предложении отправиться к волшебному лесному водопаду, когда-то изменившему его жизнь.

Маринка слушала молча, к высившейся перед ней горке блинов даже не притронулась. То ли спонтанно вспомнила о том, что тело – ее рабочий инструмент, который она должна холить и лелеять, а не закармливать всякой дрянью. То ли на нее произвел столь сильное впечатление мой смущенный монолог.

– Глашка, ну прямо как в кино, – покачала головой она, когда я, наконец, закончила, – так романтично, с ума сойти! И если у вас все получится через столько лет… Можно я напишу об этом сценарий и продам его Люку Бессону?

– Да хоть Гаю Ричи! – усмехнулась я. – Только с чего вы все взяли, что у меня должно с ним что-то получиться?

– Он же В тебя влюблен! И судя по всему, такими мужчинами, как он, не разбрасываются.

– Он БЫЛ влюблен десять лет назад, – поправила я.

– Ну а зачем тогда приглашать тебя к водопаду?

– Не знаю, – нахмурилась я, – из вежливости. Или просто так сболтнул, не подумав. Сама знаешь, что пригласить – одно, а свозить – совсем другое. Может, он из породы сказочников.

– Ну не знаю… Жаль, если так. Потому что такие истории, – она немного смутилась, – заставляют поверить в хорошее.

Поговорить о том, как с возрастом истончается способность надеяться, мы не успели, потому что откуда-то сбоку вдруг раздался знакомый пронзительный голос:

– У меня было предчувствие, что эти две кошелки пошли жрать, а меня не пригласили! Вам не стыдно?

К нашему столику направлялась Len'a (crazy) с подносом наперевес. Субтильная Лена всегда отличалась гусарским аппетитом, но тут превзошла саму себя – на подносе ее толпились тарелки в таком количестве, словно она закупала еду для вечеринки на двенадцать персон. Пористые дрожжевые блины, из которых выпирала расплавленная сырная мякоть, дорогие оладушки с розовой семгой, вазочки с красной и черной икрой, сладкие блинные трубочки с медом, вареной сгущенкой и крупной шоколадной стружкой.

– Что, целлюлит снова в моде? – приветствовала ее Марина.

– Принцесс целлюлит не касается. – Лена плюхнулась на свободный стул и порывисто впилась отбеленными зубами в сырный блин. – Ммммм, просто блаженство! Девчонки, мне надо с вами посоветоваться. Умру, если не расскажу. Дядя Ванечка сказал, что вы здесь. Надеюсь, вы не секретничали? Кстати, какой блин посоветуете-с икрой или семгой? Боюсь, я все не осилю.

Когда Len'a (crazy) волновалась, ее речь становилась похожей на пулеметную очередь, выпускаемую неуверенным дилетантом на учебных военных сборах. Сто патронов в минуту, потом неловкая пауза, лихой матерок – и снова затяжная словесная диарея.

Я помотала головой, имея в виду, что Len'a (crazy) нам конечно же не помешала, а Маринка синхронно кивнула, давая понять, что мы готовы выслушать ее рассказ. Наверное, со стороны мы были похожи на сломанных китайских болванчиков, которые разучились двигаться в унисон.

– Так вот, – Len'y (crazy) совершенно не смущало откровенничать в процессе смачного пережевывания блина, из ее накрашенных губ вылетали кусочки теста, – думаю, с Пупсиком у меня все серьезно.

– Ты об этом поговорить хотела? – удивилась я. – Так я с самого начала знала, что ты его не упустишь.

– Вчера такое было!.. Сначала были в «Шангри-Ле», Пупсик крупно проигрался и рвал на себе волосы от злости.

– Он же лысый, – шепотом перебила Марина, которая, как и я, Пупсика недолюбливала. – Какие волосы, в подмышках, что ли?

Len'a (crazy) наградила ее испепеляющим взглядом – учитывая ее пронзительно-зеленые линзы, это было нетрудно.

– … А потом удача так и поперла. Все обратно отыграл и еще пятьсот баксов сверху.

– Зачем ты нам это рассказываешь? – не выдержала я. – Неужели адаптация к богатству продолжается? И ты хочешь увидеть наши вытянувшиеся лица?

– Дело не в этом, – отмахнулась Len'a (crazy), – он сказал, что я приношу удачу, а потом… Потом мы всю ночь пили шампанское и разговаривали. Естественно, это было розовое шампанское из «Глобуса Гурмэ». – Лена не была бы собою, если бы не позволила этому хвастливому комментарию вырваться из интеллигентно накрашенных губ. – Знаете, девчонки, никогда мы не были так близки. Я узнала о нем все. О его первой любви и первой жене. О чем он мечтает… А когда начало светать, он намекнул, что собирается сделать мне предложение!

– Видимо, много шампанского выпил, – вставила Марина.

– Только вот… – Len'a (crazy) замялась. – Еще он признался, что полигамен.

Мы переглянулись, я еле удержалась от кривой ухмылки, а менее тактичная Марина все-таки прыснула в испачканную сметаной ладонь. При всем моем уважении к чужим капиталам Пупсик на героя-любовника никак не тянул, в лучшем случае он напоминал пресыщенного Винни Пуха.

– И ничего смешного, – обиделась Len'a (crazy), – я к вам по-человечески, а вы… Короче, помимо меня у него еще две бабы есть.

– И ты вот так спокойно и позитивно об этом рассказываешь? – удивилась я.

– Они появились давно, еще до меня. Какие-то Лола и Анфиса. Наверняка псевдонимы. С первой он встречается уже пять лет, со второй – больше года. Обеих содержит, обеим квартиры купил, тачки, одевает в Милане. Лоле оплатил грудные имплантаты, Анфисе купил конюшню с лошадьми. Она типа светская, верховой ездой занимается. Вот. – Она замолчала и уставилась на нас выжидательно, словно на распределении ролей в этом театре абсурда нам с Мариной достался финальный выход с бессмысленным морализаторством.

– Что – вот? – после мхатовской паузы рискнула поинтересоваться я. – Ты решила его бросить?

Лена смачно сплюнула в салфетку полупережеванные блинные остатки. Она становилась невыносимой, когда злилась. Какие уж тут правила приличия! Парочка немцев – картинная старушка в симметричных седых кудельках и краснощекий старичок в круглых очочках, – скромно чаевничавшие за соседним столиком, посмотрели на нас с таким неодобрением, что Лена, не выносившая любой в свою сторону протест, показала им язык. Да еще и с такой многозначительностью пошевелила кончиком оного, что немцев как ветром сдуло.

– А нечего на меня было смотреть, – спокойно, почти приветливо подытожила она. – Нет, никого бросать я, естественно, не собираюсь.

Пупсик – мой шанс. Дверь в другой мир. И что-то мне подсказывает… он влюблен. Его откровенность – это переход на новую ступень наших отношений.

– Кажется, такой подход называют позитивным мышлением, – вполголоса пробормотала я.

– Он намекнул, что я могу стать главной в этом триумвирате, – торжественно объявила Len'a (crazy). – Что вы об этом думаете?

– Любимая наложница шейха, – вздохнула Марина, – первая жена гарема.

– Ну нельзя же мыслить так узко? Почти у каждого богатого мужика есть главная женщина и с десяток фавориток. Просто не все об этом прямо говорят. Вот я и подумала – может быть, откровенность – это панацея от ревности?

Тут уж я удивилась по-настоящему.

– Хочешь сказать… что ты ревнуешь Пупсика?

Перед глазами стоял образ этого местечкового «шейха» – розовая лоснящаяся лысина, заросший брутальной щетиной (вот трогательный элемент!) двойной подбородок, ресницы белые, как у скандинавской прелестницы, кожа быстро сгорает на солнце…

– Представь себе, – сказала как отрезала, – вернее, не совсем так. Я ревную свое будущее к другим девушкам. Ревную то, что у меня могло бы быть, но, возможно, будет у кого-нибудь другого. Что поделать – миром правят законы иерархии.


На Арбате своя иерархия.

Никто не знает, что происходит в зеркале, когда мы от него отворачиваемся.

Никто не знает, что происходит на Арбате ночью, когда его покидают балаганные лоточники и слоняющиеся бездельники всех мастей. Парадокс: одна из самых приветливых улиц города ночами превращается в криминальный квартал, убежище для сброда, куда приличным людям носа лучше не совать.

Здесь можно встретить продажную девушку Лелика, которая вышла из девичьего возраста лет десять назад, когда ее застали над окровавленным трупом клиента, с которым она кое-что не поделила. Говорят, милиционеры крестились, глядя на ангелоликую девушку с толстой русой косой и тесаком для рубки мяса, с которого падали крупные темно-красные капли. Лелик была настолько хороша собой, что даже следователь косвенно намекал, как она может уйти от ответственности. Но Лелик молча подписала признание. Честно отмотав срок, она вернулась к прежней профессии и стала вновь околачиваться на Арбате. Только теперь это не русокосая тростинка – инопланетный, чужеродный элемент в круговерти уличной продажной любви, – а матерая, раздавшаяся бабища без переднего зуба. Удивительно, но клиентов у нее не поубавилось. Дядя Ванечка утверждает, что по части постели у Лелика особый дар, – ему виднее. Если честно, я ее немного побаиваюсь, хотя меня она не трогает и даже скупо кивает при встрече. А цены у нее демпинговые – тысяча рублей за два часа, две – за всю ночь.

Здесь можно встретить цыганистого типа средних лет по прозвищу Петруччо. Прислонившись к фонарю, он меланхолично пьет дешевое баночное пиво и задумчиво поигрывает перочинным ножиком. Если мимо проходит зазевавшийся гражданин, Петруччо предельно вежливо просит одолжить полтинник, а лезвие ножа тускло блестит в мерцающем свете фонаря. Надо ли говорить, что еще никто ему не отказал. А если в активах невезучего находится только пятисотенная, то сдачи с Петруччо почему-то не требуют.

Здесь можно встретить опустившуюся гадалку на картах Таро бабу Зину. Она не из тех ушльгх бабищ, которые начитались эзотерических учебников и теперь бодро облапошивают нервных барышень, мечтающих о приворотном зелье. Она настоящая гадалка, потомственная, и ее единственная колода карт – истрепанная, полуистлевшая, со стершимися картинками – досталась ей в наследство. Когда-то она зарабатывала несколько сотен долларов в день и к ней приезжали клиенты сплошь в дорогих авто. Ходит легенда, что однажды баба Зина увидела самого дьявола – о чем они беседовали, непонятно, но замкнулась и спилась она мгновенно, словно ее из розетки выдернули. Ходила черная, ни с кем не здоровалась, молчала. Похудела, словно растаяла, нездорово пожелтела лицом. С тех пор баба Зина дневного света чурается, а вот ночью зачем-то продолжает выходить на Арбат. Садится в тряпичный шезлонг, ставит истрепанную табличку «Гадание, приворот, хиромантия» и, что-то бормоча себе под нос, перемешивает карты. Если кто-то проходит мимо, баба Зина поднимает голову и предрекает ему смерть, то есть говорит точный день, час и способ, которым душа несчастного отправится на тот свет. Мы все стараемся обходить ее стороной.