– А что если мне нестерпимо захочется выпить? – резонно возразила она.

Мы одолжили у кого-то брезентовую палатку и два спальных мешка, я два дня бегала по хозяйственным магазинам, скупая походный инвентарь: фонарик, веревку, нож, крем от комаров, охотничьи спички, брошюру «Первая помощь при несчастном случае». Хозяйственная часть путешествия была целиком возложена на мои плечи, потому что Len'a (crazy) взяла на себя духовную составляющую, целыми днями она препротивным голосом распевала мантры, таскалась к каким-то сомнительным гуру, которые рассказывали ей о своем опыте искусственного одиночества и советовали дать обет молчания. Так она и собиралась сделать – как только мы прибудем на место, в лес. Надо сказать, перспектива оказаться в подмосковсном лесу с давшей обет молчания подругой вызывала у меня противоречивые чувства.

Еще не добравшись до леса, в электричке, мы познакомились с компанией студентов из автодорожного, которые, проникшись идеей отшельнического путешествия, решили последовать за нами. Так «отшельническое путешествие» превратилось в банальную попойку на природе, в процессе которой Len'a (crazy) умудрилась влюбиться сразу в троих попутчиков и переспать с ними по очереди в палатке.

– И вот прилетаем мы в Лондон, и все идет не так, как мы запланировали… – Ленкин голос возвращает меня в реальность.

Я не сразу понимаю, о чем она толкует. Потом вспоминаю, что речь шла об Антоне, которого она считала самым ярким мужчиной своей жизни.

– Антон же музыкантом был, – напоминает она.

– Ну да. Cool, – подыгрываю, и Len'a (crazy), не замечая моей иронии, невозмутимо кивает:

– Он хотел работать в Лондоне. Петь по клубам. Может быть, даже на улице выступать. Проблема в том, что бритты оказались анекдотично снобскими. Ни в одном клубе с нами даже не пожелали разговаривать.

– И почему это меня не удивляет? – пробормотала я.

– На улице тоже проблемы. Как только Антон раздевался и начинал петь, нас забирали в полицию и твердили о каком-то штрафе в пятьсот фунтов, который мы должны уплатить за нарушение нравственного спокойствия треклятых лондонцев.

– Раздевался, прости? – переспросила я.

– Ну он же концептуалистом был, – невозмутимо объяснила Лена, – мог петь только голым. Ему было что показать – такое тело! И татуировка на пенисе. Кстати, во время выступления у него всегда была эрекция.

Ужас какой!

– Ну и когда мы поняли, что деньги кончаются, а мы так ничего и не добились, у Антона началась депрессия. Ведь денег он в долг набрал. Он был уверен, что все отобьет, и тратил, не задумываясь. А потом понял, сколько надо вернуть, и ужаснулся. Тогда мы переехали из отеля в студенческий хостел и потратили все оставшееся на наркоту.

– Логично, – хмыкнула я.

– Антон решил привезти немного в Москву, толкнуть на Арбате и вернуть таким образом хотя бы часть долга. Но британская таможня – это звери, скажу я тебе.

– Видимо, не такие уж и звери, раз ты сидишь сейчас передо мной, а не гниешь за решеткой.

– Да ну тебя! Такие, как я, всегда выплывают. Бедный Антон… – некстати вздыхает она. – Я ведь замуж за него собиралась. Ему было всего двадцать восемь лет…

– Такие долго не живут.

– Ты права. Но я его никогда не забуду. Не чета Пупсику, – неожиданно произносит она, хотя отрицательные стороны Пупсика – это табу.

– Зачем же ты?…

– Потому что, – сказала как отрезала.

– Лен, ну куда все это делось? Вроде бы совсем недавно…

– Не заводи опять свою волынку, Глань! Меня все устраивает.

Но…

Времена меняются. И если у тебя не получается подстраиваться, можешь автоматически записывать себя в лузеры.

Единственным в нашей троице флегматиком была Маринка – ее нордический нрав нельзя было даже сравнивать с Ленкиной патологической истеричностью и моими спонтанными психозами. Пожалуй, я лишь однажды видела ее гипертрофированно оживленной: на кассете с порнофильмом, в котором она играла главную роль. То был не просто снятый на видео примитивный трах, но целая пантомима с претензией на некоторую художественность. Маринка, играющая этакую бравую, направо и налево дающую веселушку, смотрелась крайне неестественно, я даже за нее расстроилась. Актрисой она была никудышной. Если и смогла бы кого-то сыграть, то только порно-Офелию, задумчивую, вальяжную, с печальными умными глазами.

Поэтому невозможно описать степень моего удивления, когда тем субботним утром она ворвалась в мою квартиру, точно ураган в безмятежный приморский городок.

Спросонья я ничего не поняла. Не снимая уличной обуви, Маринка носилась по моему паркету, возбужденно размахивала пакетом со свежими бубликами и что-то орала о том, что скоро она всех сделает, а заодно купит себе соболью шубу и красную «audi TT».

Я кое-как усадила ее за стол, заставила выпить успокоительного травяного чаю и только потом спросила:

– Что случилось? Тебе тоже предложил руку и сердце какой-нибудь Пупсик?

– Ты даже не представляешь, – ее глаза сияли, как будто она экстази объелась. – Все круто! Я буду сниматься в фильме Шиффера!

– А кто это?

– Ах да, ты же не из наших! – спохватилась она. – Это крутейший немецкий режиссер. Вчера была на кастинге и меня взяли! Глашка!!! Взяли!!!! – она издала маловразумительный победный клич.

После того как мне пришлось скормить ей все наличествующие в холодильнике продукты, хоть как-то соизмеримые с понятием «вредные вкусности», и споить бутылку испанского вина, Маринка наконец начала говорить более-менее внятно.

– Шиффер – режиссер, – блестя глазами, объяснила она, – он снимает эстетские фильмы. В мире немного тех, кто вкладывает в порнографию деньги. Обычно все заинтересованы в примитиве. И создатели, и, что уж там говорить, покупатели. Но есть отдельные ценители, готовые платить за по-настоящему качественное порно. И актрисе, которая в таком засветится, уготована иная, чем другим, потрясающая судьба.

– Какая же? – насторожилась я. Я считала себя давно вышедшей из возраста безоговорочной доверчивости. А вот Маринка в тот момент была похожа на восторженного ребенка.

– Открываются двери, о которых ты раньше и мечтать не могла. Тебя приглашают на party, к которым девушек вроде тебя сегодняшней на расстояние пушечного выстрела не подпускают. Звездой ты, конечно, с одного такого фильма не становишься, хотя кто знает… Но это гигантский шаг вперед.

– И он выбрал тебя, – задумчиво повторила я, – а кастинг большой был?

Маринка обиделась.

– Хочешь сказать, что в меня не верила? Не верила, что меня можно выбрать из большого количества претенденток?! О чем с тобой тогда говорить, разве может считаться подругой…

– Подругой вполне может считаться та, которая отдала тебе последнее, сохраненное на случай одинокого вечера вино, – осадила я ее, – нет, ну правда… Откуда этот Шиффер о тебе узнал?

– Ох, да ради бога! Мне рассказал один знакомый, ты его не знаешь. Он приятель Дракона…

– Постой-постой, – нахмурилась я, смакуя на языке смутно знакомую фамилию, – а не тот ли это делец, о котором вы тогда разговаривали?

Который перед камерой выбивает девушкам зубы, а потом оплачивает протезиста?

Марина нахмурилась:

– Мир не видывал таких зануд, как ты! Ну тот, тот! Только ты так представляешь, будто он маньяк! Все же по взаимному согласию, девушек предупреждают, они даже бумаги подписывают.

– Все равно как-то стремно. Я бы не стала с таким связываться.

– Кто не рискует, тот пьет шампанское «Советское». А я предпочитаю «Crystal»! – воскликнула она. – Съемки будут уже через пару недель! Глашка, ты представляешь, что это значит?

– Что? – озадаченно переспросила я.

Маринка закружилась по комнате, вальсируя:

– Я смогу бросить все к чертовой матери! Это мой шанс! Мой Великий Шанс! Хочешь почитать сценарий? Ну скажи, что хочешь, ну я тебя прошу!.. Впрочем, даже если не хочешь, все равно придется. Если ты настоящий друг.


А ведь однажды она, Марина, чуть не стала звездой. Был в ее жизни тот самый Великий Шанс, который перепадает одному из миллиона, – был, и она его благополучно прошляпила.

Случилось это четыре года назад, она еще не замылила глаз любителям порнушки и считалась подающей надежды моделью с экстраординарными для столь низменного жанра данными.

О том кастинге ей рассказала товарка по съемкам, смешливая петербурженка Лиза, которая переехала из самого романтичного российского города в самый циничный, чтобы поступить во ВГИК и получить работу в кино (первая часть плана не сбылась, вторая – отчасти).

– В Москве сейчас Дэйв Бродер, – многозначительно обмолвилась она.

Они находились в тесной ванной обычной окраинной малогабаритки – гримировались перед съемками. Для съемок бюджетного порно редко арендуют студию – антураж и освещение не так важны, как фактура и фотогеничность главных действующих лиц.

Марине и Лизе предстояло изображать лесбийскую любовь. Лиза исподтишка злилась на Маринку – та была немного моложе и намного красивее ее самой и платили ей по более высокой ставке, хотя роль Лизы была на несколько минут длиннее.

– Кто это? – равнодушно поинтересовалась Марина, сконцентрированная на священном действии приклеивания к уголку глаза пучка фальшивых ресниц.

Лиза замерла с кубиком льда в руках (старинный испытанный способ приведения сосков в состояние боевой готовности).

– Ты, должно быть, издеваешься? – приподняла брови она. Лиза выщипывала брови максимально тонко – ей казалось, ретроштрх делает ее похожей на красавицу с антикварной открытки, на самом же деле ее по-совиному круглые голубые глаза приобретали наиглупейший вид.

«Точно два пустых аквариума, – подумала Маринка, – в которых все рыбки давно издохли».

– Вовсе нет, – пожала плечами она, удовлетворенно созерцая свое отражение.

– Это самый известный порнодеятель Америки, – важно объяснила Лиза, – фотограф, гений.

– Прямо-таки гений?

– Много ты понимаешь. Он начал заниматься этим еще в пятидесятые, когда был студентом-художником. Потом сотрудничал с «Плейбоем». Потом жестче – с «Хастлером». Потом открыл свою студию на Манхэттене. Он работает на грани порнушки и эротики. И все его на руках носят. Считают гением и чуть ли не «Оскара» прочат. Знаешь, этакий Тинто Брасс, только более высокой пробы.

Марина обернулась и задумчиво посмотрела на Лизу; впервые в ее ореховых глазах появился интерес. Она была стопроцентной реалисткой, довольно быстро разобравшейся, что на раздаче московских слонов ей едва ли светит более крупный куш. На что могла рассчитывать девушка с такой запятнанной репутацией? Ну поснимается она еще лет семь – десять, пока физиономия будет свежей да грудь не начнет обвисать. А потом… Первые заметные невооруженным глазом морщинки, и несвежий цвет лица по утрам, и материнский инстинкт, проснувшийся точно грудной младенец – внезапно и некстати, – и громогласно требующий своего. Что дальше – замуж? И с замиранием сердца ждать, когда коллеги супруга случайно наткнутся на откровенную фотосессию добродетельной супруги?

Будучи натурой прагматичной, иногда она, тем не менее, лелеяла несбыточную мечту – а вдруг в один прекрасный день на фильм с ее участием наткнется какой-нибудь Стивен Спилберг или Квентин Тарантино? Наткнется и ужаснется – что делает девушка с таким красивым и одухотворенным лицом в этой помойке? На этом месте Марина, как правило, себя жестко одергивала, но желанные образы отравленным газом насильно прорывались в ее сознание. Вот он сажает своего секретаря на телефон – обзванивать московских порнодельцов. В конце концов невероятными стараниями ему удается найти телефон самой Марины. Он звонит ей, представляется, говорит, что всю жизнь искал такую девушку, как она, которая непременно станет украшением его следующего шедевра… А Маринке сначала кажется, что это чей-то жестокий розыгрыш, она кричит в трубку: «Fuck off!» – и дрожащими руками жмет на «отбой». И тогда Стивен (ну или Квентин, что даже еще более заманчиво) заявляется к ней домой с охапкой белоснежных тюльпанов и… О дальнейшем мечтать было совсем уж неприлично, в конце концов, она была не наивной школьницей, по-церберски стерегущей невинность для принца, а взрослой женщиной, порноактрисой…

И вот когда Лиза независимым тоном рассказала об этом Дэйве Бродере, кем бы он ни был, что-то екнуло у нее внутри, что-то щемяще шелохнулось…

Увидев, с каким выражением смотрит на нее Маринка, Лиза вдруг сообразила, что наговорила лишнего. Но было уже поздно. Марина вцепилась в нее, как питбуль в грабителя. В итоге ей удалось узнать, что Бродер разыскивает восточноевропейских девушек для съемок в своем новом фильме, который будет полнометражным, что для порножанра большая редкость.

Внешность Марины никоим образом не относилась к восточноевропейскому типу, тем не менее ей удалось пробиться на кастинг, который проходил в одном из люксовских номеров отеля «Националь».