Я накрыла ее ладонь своей – Ленкины руки были холодными, а кончики пальцев слегка дрожали. И она смотрела на меня, словно на исповедника, – отпущу ли я ее грехи, разрешу ли послабления?

Вообще-то я не люблю давать советы по поводу личной жизни. Несколько лет назад со мною произошла неприятная история: я посоветовала одной взрослой подруге развестись, поскольку ее супруг отличался дурным и непредсказуемым нравом и, когда злился, мог легко осветить ее лицо внушительным фингалом. Я так горячо разглагольствовала о том, что она достойна лучшей участи, что она поверила. И развелась. Ее экс-муж горевал недолго, благодаря смазливой физиономии и дорогим джинсам он нашел утешение в объятиях эффектной танцовщицы с пятым размером груди. А вот моя приятельница до сих пор одна – не знаю уж почему. Недавно я звонила, чтобы поздравить ее с днем рождения – ей исполнялось тридцать. Она была пьяна и в слезах.

«Ты испортила мне всю жизнь, Аглая, – сказала она, – если бы не ты, я бы до сих пор была счастлива со своим мужем, может быть, у нас даже были бы дети!»

«Но разве ты была с ним счастлива?» – удивилась я.

«Представь себе, я его любила!»

С тех пор я зареклась открывать подругам глаза на недостатки их вторых половин. В конце концов, каждый совершеннолетний человек имеет право на самостоятельный выбор.

Но в случае с Леной я была уверена, что поступаю правильно. Даже больше – у меня пела душа. Ну, наконец-то! Наконец-то она разглядела, что за фрукт этот Пупсик, наконец-то она ужаснулась собственной деградации, навязчиво принимаемой за триумфальное восхождение по социальной лестнице. Наконец-то я снова обрету потерянную подругу, в существование которой мне даже в свете последних пятнадцати минут верилось смутно. И все будет как прежде. И мы поедем на море в мае. Ну и пускай, что это будет прохладное Черное море с медузами и похотливыми волосатыми аборигенами! Ну и пускай, что мы будем жить не в пятизвездном отеле, а в дышащей на ладан голубятне. Зато там будут ночные купания, и ледяные бодрящие брызги, и лунная дорожка, и колючая галька, и терпкое молодое вино!

– Ты права. – Ленка сжала губы. – Я занимаю чужое место. Да Лола и Анфиса с удовольствием мне заплатят, лишь бы я отстала от Пупсика и он вернулся бы в мир конкурентной борьбы хищных дев. Кстати, может получиться неплохой бизнес, хоть гульнем напоследок.

– Опять ты за свое!

– Помирать – так с музыкой, – невесело хохотнула Len'a(crazy). – Спасибо тебе, Гланька. Ты вдохнула в меня жизнь. Теперь я точно знаю, как поступить.

– Выпьем за это? – повеселев, предложила я.

Но Len'a(crazy) покачала головой:

– Не могу. Надо вернуться домой, привести себя в порядок, собрать вещи. Скоро мне предстоит серьезный разговор.


У Марины было плохое настроение, хоть плачь. Тому была мистическая причина: возвращаясь из студии, ее угораздило пройтись по ночному Арбату. У театра Вахтангова бесшумным призраком выплыла ей навстречу гадалка баба Зина – жутковатый персонаж, которого все местные стараются избегать.

Был самый конец августа. Днем все еще было жарко, но когда садилось солнце, Москва чувствовала приближение дыхания нового своего любовника – осени. Вот-вот – и сомкнутся на городе жадные губы, пахнущие прелыми листьями, мокрым асфальтом и размякшей землей. На бабе Зине была ночная рубашка – белоснежная, накрахмаленная, тонкая. Этот наряд настолько не вязался с погодой и вообще с обстановкой ночного пустынного Арбата, что Маринка сразу насторожилась. И почти в то же мгновение вспомнила, как я рассказывала о женщине, которая выходит из дому по ночам, чтобы предсказывать случайным прохожим смерть.

Тогда Марина посмеялась над моей суеверностью, но при взгляде на развевающуюся ночную рубашку бабы Зины ей стало не по себе. «Как саван», – подумала Марина и отвернулась, но было уже поздно. Старая гадалка выбрала жертву и не собиралась отступать.

Бросившись Марине наперерез (и откуда только силы взялись у старой карги?), она преградила ей дорогу:

– Стой, красавица моя. Куда так спешишь?

– Отстаньте! – побледнела Марина.

– А почему ты меня боишься? – ласково спросила баба Зина. – Вот странное время! Не боится ночью по улицам шастать, а бабку старую испугалась.

Марина старалась не смотреть на старую гадалку, но лицо бабы Зины невидимым магнитом притягивало взгляд. Было оно удлиненным, породистым, с яркими молодыми глазами, грузинским носом с горбинкой, истонченными старостью губами и четкими глубокими морщинами – как будто кто-то острым ножом разрезал ее лицо на неровные дольки. Вокруг лица колыхалось тонкое облако седых волос – расчесываться баба Зина не любила. Марина знала, что старая женщина давно выжила из ума, но в ту ночь она выглядела вполне осмысленной – ее глаза светились сочным интересом. Если бы не ночная рубашка…

– А ты знаешь, кто я? – лукаво спросила баба Зина. – Я предсказываю будущее. Хочешь, погадаю тебе на Таро?

– Не надо. – Марина с некоторым усилием сбросила с себя гипнотизирующий взгляд и, цокая высокими каблуками, быстро пошла – почти побежала – прочь.

Вслед ей доносилось старческое дребезжание:

– А и гадать не надо! Все и так вижу. У тебя на лбу смерть твоя написана! Ты умрешь двадцать первого числа. Помни, красавица, двадцать первого!

Марина бежала по Арбату, словно участвовала в спринтерской гонке. Только у метро «Библиотека им. Ленина» она позволила себе остановиться и перевести дыхание.

– Да не волнуйся ты так, – успокаивала ее я, – баба Зина не в себе.

– Ага, а сама мне говорила, что она никогда не ошибается.

– Я хотела тебя заинтриговать, – соврала я, – неужели ты можешь всерьез относиться к таким вещам? Это же легенда, байка.

– Думаешь, я тебе тогда поверила? – В Маринином голосе слышались плаксивые нотки. – Я так и подумала, что ты нагнетаешь обстановку, чтобы меня развлечь. Но когда я эту ведьму увидела… У меня волосы на ногах дыбом встали от ужаса.

– Волосы на ногах ты всегда эпилируешь, – усмехнулась я. – Маринка, не будь ребенком! Баба Зина – шарлатанка.

– Не знаю. Настроение она мне испортила на несколько дней.

– Даже если ей верить… Она ведь не сказала, в каком году это произойдет. Может быть, ты и правда умрешь двадцать первого числа, но лет через восемьдесят.

– И теперь я каждый месяц должна дергаться и отсиживаться дома?! – взвилась Марина. – Да так я все нервные клетки истрачу!

– Уверена, что через пару месяцев ты и думать о ней забудешь.

– Сомневаюсь! Глаша, ты бы видела, как она на меня смотрела. У нее такие глаза – как два заколдованных колодца. Хочется прыгнуть в них и утонуть. Поверь мне, такое не забывается.


Сидим, курим…


Я вдыхаю привычный ментоловый дымок – теплый, приятно щиплющий горло. Донецкий удовлетворяется имитацией – медовым кальяном. Вот уж кого я никогда не могла понять, так это фанатов кальянокурения. С остекленевшим взглядом наблюдать, как в плохо промытой колбочке пузырится темная вода, при этом вбирая в легкие пахнущую бабушкиным вареньем субстанцию. Но у Данилы был вид релаксирующего йога, задерживая дым, он даже довольно зажмуривался, точно разомлевший в солнечной кляксе флегматичный кот.

Мы ужинали в полуподвальном ресторанчике с дивной красоты интерьерами – Данила питал слабость к малоизвестным стильным местечкам, достаточно дорогим, чтобы в них не ломился кто попало, но недостаточно раскрученным для фейс-контроля, очередей у входа и концентрированного снобизма в качестве комплимента от шеф-повара. Ели калифорнийские роллы, и я возбужденно рассказывала ему о Маринкином внезапном успехе. Люблю классические истории Золушек: они внушают оптимизм. Мне до зуда на кончике языка хотелось с кем-нибудь этим поделиться.

– … купила белье в «Агенте Провокаторе», с хрустальной вышивкой и кружевами. Сходила в «Spa Palestra» и в какой-то жутко дорогой этнический салон на эпиляцию медом. Натуральным медом, представляешь, Донецкий? Я ее видела – мама дорогая, это же звезда! Маринка и так красавица, а тут… Она так рассчитывает на эту съемку, не хочет ударить в грязь лицом перед немцами.

– А мне не нравится такой типаж, – зевнул Данила.

– Шутишь?

– У нее выражение лица неприятное, хищное. Пока она молодая, это не очень заметно. Но лет через пять ее лицо начнет застывать маской. И морщинки у нее будут неприятными, брюзгливыми.

– Много ты понимаешь! – К достоинствам лучших подруг я относилась ревниво, как к своей частной собственности. – Да она вообще не состарится. Теперь, когда ей столько заплатят за один фильм… Десять тысяч долларов, представляешь?

В его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес.

– Сколько? Десять тысяч? – недоверчиво протянул Донецкий. – За один съемочный день? В порнофильме? Бред какой.

– Много ты понимаешь. Фильм снимает известнейший немецкий продюсер, он выйдет в мировой прокат, разойдется миллионными тиражами. – Я заученно повторяла восторженные Маринкины фразы. – Презентация будет в Париже, придут все светские репортеры. Ведь порнобизнес потихонечку переползает с теневой стороны. Маринку снимут для «Плейбоя», возможно, она даже playmate года станет. И тогда – все двери открыты, все схвачено. Подумать только, она добивалась этого пять лет, никто в нее не верил – а ведь поди же ты…

– А почему в нее никто не верил?

– Считалось, что актриса она никакая, – простодушно объяснила я. – Маринка флегма, имитировать страсть у нее получается плохо. Порнозвезда, в которой нет огня. Но для фильма этого Шиффера огонь и не нужен.

– Порнозвезда, в которой нет огня, – задумчиво повторил Данила. – Что-то мне в этой прилизанной истории не нравится. Слишком уж она неправдоподобно конфетная. Так не бывает.

– А в чем подвох? Я своими глазами видела контракт. Там черным по белому написана сумма – десять тысяч условных единиц. Авансом она получила тысячу, остальное ей переведут на карточку на следующий же день после съемки. И сценарий видела. Очень интересный сюжет.

– О чем же?

– О девушке, которую бьет супруг. Она решает подать на развод, и тот притворяется, что согласен, занимается с ней любовью в последний раз, а потом убивает. Накрывает ей лицо подушкой и так держит, пока она не задохнется. И такая музыка будет на титрах красивая – Маринка давала мне послушать диск. Специально для фильма написал какой-то андеграундный композитор.

– Действительно, замысловатый сюжет, – усмехнулся Данила, доедая последний ролл. – Просто венец режиссерской мысли! Не Вуди Аллеи ли сценарий написал?

– Откуда в тебе этот снобизм? – разнервничалась я. – Это же порнофильм, там совсем другие законы жанра. В классических порнофильмах вообще сюжета нет и снято все как попало. Главное – сам процесс и чтобы четко видно было и крупные планы. А если кто-то пытается выпендриться и тем более вкладывает деньги, кино становится культовым.

– Ну-ну.


В ту ночь я собиралась быть примерной, пораньше лечь в байковой пижаме со слониками, с огуречными кружочками на глазах и мятной конфетой под языком, воссоздать вокруг себя идиллию под названием «Вечер одинокой интеллигентной девушки» (обычно под тем же заголовком я прячу бессовестное распитие джин-тоника, зачастую на пару с каким-нибудь уцененным арбатским персонажем, показавшимся пригодным для ни к чему не обязывающей лаконичной близости). Но не успела моя голова коснуться подушки, а в телевизоре замелькать титры «Девчат», как целостность идиллической картины нарушило пронзительное телефонное треньканье.

Ненавижу, когда безответно звонит телефон – в такие моменты мой живот щекочет неприятное ощущение упускаемого момента. Одно дело – вовсе отключить телефон и совсем другое – тупо слушать, как кто-то пытается прорваться в зону твоего внимания.

Сонно пробормотав «алло», я тотчас же пожалела о своем малодушии, потому что на другом конце линии был бодрый голос Данилы Донецкого, с которым я рассталась всего два часа назад. Вторжение в частную жизнь – по-другому и не скажешь.

– Ну чего тебе? – Я решила, что раз он игнорирует законы вежливости, то и я могу о светскости позабыть.

– Глашка! Ты можешь выйти из дому?! Я под окнами твоими стою!

– Шутишь? Ты что, так и не поехал домой? Околачивался здесь и придумывал предлог, чтобы помешать мне спать?

– Глань, не до реверансов. Все очень серьезно и плохо. Дело касается твоей подруги, Марины. Можно мне подняться?

Кажется, только что я услышала самый бездарный предлог для напрашивания в полуночные гости к одетой в пижаму девушке. Я могла бы собрать впечатляющую своим размахом коллекцию подобных фраз. С расхожими экземплярами, имеющимися в архиве каждой свободной девушки («Не могу ли я подняться на чашечку чаю?», «Может быть, вместе посмотрим кино?», «У меня в машине есть замечательный диск, давай прослушаем вместе на твоей аппаратуре?»). Более художественно выполненными эскпонатами («Мне так далеко ехать, может быть, переночую на кухонном диванчике?», «Можно от тебя позвонить, родители волнуются!»). И настоящими шедеврами авторской работы – например, один музыкант пытался прорваться в мою святая святых, имитируя припадок эпилепсии. Когда он рухнул мне под ноги, забился в конвульсиях и басовито захрипел, я перепугалась, вызвала «скорую» и кое-как втащила его, почти бездыханного, в квартиру. Оказавшись в спальне, «эпилептик» приоткрыл глаз, оживился, сказал, что я спасла ему жизнь и за это он одарит меня порцией своего драгоценного семени.