Наконец дверь распахнулась. Не знаю уж почему – может быть, на тех, кто находился внутри, подействовал мой безумный внешний вид.

На пороге стоял невысокий мужчина, чем-то похожий на Ленкиного Пупсика. Бело-розовый, полноватый, в дешевой футболке с пятнами кетчупа. Его рост едва дотягивал до метра шестидесяти. Не человек, а сказочный гном. Вид у него был невинный до такой степени, что я сразу поняла: это и есть лже-Шиффер.

– Где Марина?! – заорала я. – Где она?

– Вы ошиблись, – на чистом русском языке сказал он, – в этой квартире живу я, никакой Марины…

– Что ты врешь, мерзавец?! Ты знаешь, с кем связался?

Оттолкнув его, я влетела в квартиру, Донецкий следовал за мной.

Да уж, съемочная площадка была так себе. Ну неужели Маринка могла поверить, что высокобюджетный элитарный фильм и правда могут снимать в столь убогих декорациях? Старенькая мебель, выцветший ковер, расшатанный серый паркет, обои в каких-то жирных пятнах… Впрочем, человек, у которого есть мечта, часто забывает об элементарной логике. А несчастной Маринке так хотелось стать звездой, заработать на свою квартиру и вырваться из сомнительного мира порнострастей…

В углу стояла кинокамера. Рядом с нею смущенно переминался с ноги на ногу абсолютно обнаженный мужчина – кривоногий кавказец далеко не первой свежести. Видимо, это был второй актер.

– Где Маринка?! Немедленно отвечайте!

Человечек, похожий на гнома, все равно не смог бы ответить – так сильно я трясла его за плечи. Он возмущенно булькал и силился вырваться.

И вдруг я увидела нечто, заставившее меня подавиться собственным голосом. Мой рот беззвучно распахивался, спина вспотела.

Волосы.

По грязному, рассохшемуся паркету были расбросаны волосы. Знакомые – длинные и темные. Как будто в квартире подрабатывал парикмахер-надомник и какая-то чудачка пришла к нему отстричь свои шелковые косы.

Ахнув, я отпустила «гнома», присела на корточки и двумя пальцами подцепила атласную прядь. Ноздри защекотал полувыветрившийся запах знакомых духов – «Ангел», Маринкины любимые.

Мы опоздали.

И тогда я почувствовала, что больше не могу держать в себе все впечатления, воплощенные кошмары и разочарования, опустившиеся на голову бетонной плитой, – все события минувших часов вдруг восставшим вулканом поднялись из моего нутра и заклокотали в горле. Это было невыносимо. Опрометью я кинулась в туалет, рухнула на колени перед унитазом, слабеющей рукой убрала от лица волосы. Рвало меня долго и жестоко.

Я не сразу заметила, что нахожусь в ванной не одна. Слабый стон, похожий на писк придавленной пружинкой мышеловки крысы, заставил меня обернуться.

Она была там. Сидела на корточках в углу, судорожно прижимая к груди колени. Как будто бы колени были автономным существом, более сильным и развитым, у которого Марина беззвучно просила защиты.

Ее босые ноги были покрыты бурыми потеками. Глаза заплыли от синяков. На грубо остриженную голову была нахлобучена грязная восточная тюбетейка – издевательский штришок безумного стилиста. Одежды на Маринке не было, она куталась в запревшие обрывки мешковины, которые служили хозяевам квартиры половой тряпкой.

Вытерев рот рукавом, я бросилась к ней. Марина испуганно уклонилась от моих порывистых объятий.

– Осторожно, кажется, у меня что-то сломано, – простонала она. – Откуда ты?

– От верблюда. Я думала, тебя убили!

– Но как ты узнала? Я уже и правда попрощалась с жизнью… Мобильный у меня отобрали, между дублями держат здесь. А Шиффер… Он оказался никаким не Шиффером, он по-русски отлично говорит.

– Знаю, все знаю, – отмахнулась я. – Уходим отсюда! Потом все тебе расскажу. Ночка у нас была еще та, искали тебя по всему городу… Ты сама идти можешь?

– Не знаю. – Держась за кафельную стену, Марина осторожно поднялась на ноги.

Я заметила на ее животе продолговатый темнеющий синяк.

– Ногами бил, – лаконично объяснила она, перехватив мой взгляд. – Там, в комнате, моя одежда… А они точно дадут нам уйти?

– Куда они денутся? У Дракона есть все контакты и координаты. Если мы не объявимся в течение получаса, он вызовет милицию.

– У Дракона? – У нее еще были силы удивляться, это внушало оптимизм. – Ты была у него? И он тебя впустил посреди ночи?

– Ну да. Иначе бы мы никогда тебя не нашли.

– Надо же, значит, ты ему понравилась… Ох, как голова раскалывается… Меня били о батарею лбом. Надеюсь, сотрясения нет.

Когда мы вышли из ванной, в комнате не было ни «гнома», ни второго актера. Данила сидел на краешке дивана, прихлебывая из брошенной кем-то бутыли теплую кока-колу. За эту ночь он, казалось, состарился на десять лет. Даже его фирменный загар стал каким-то сероватым. Белки его глаз прорезали меридианы красных капилляров. Уголки губ устало опустились вниз, лицо осунулось.

– А они… ушли, – развел руками он, – я пытался остановить, но… Меня чем-то ударили, назад отбросило на полметра. Пока я поднимался, они сбежали.

– Электрошокер, – подозрительно спокойным голосом объяснила наша несостоявшаяся порнозвезда, – в меня тоже им тыкали. Как ужасно…

– Одевайся! – скомандовала я. – Лучше бы нам побыстрее отсюда убраться. Не думаю, что они вернутся, но… Так, на всякий случай.


В такси Маринка наконец расплакалась. Плакала долго и горько, с хриплыми всхлипами и жалобными подвываниями. Водитель, которому Донецкий заплатил целую тысячу рублей, с любопытством посматривал на нас в зеркальце заднего вида. Я гладила Маринку по тому, что осталось от ее некогда роскошных волос. Я понимала, что потчевать ее утешениями бессмысленно. Стадия слез очень важна для того, чтобы из ее организма выветрились ядовитые пары подступившей к самому сердцу ледяной депрессии.

Потом она заговорила. Перебивать не совсем связный поток речи, равно как и вклиниваться в него с наводящими вопросами, тоже не имело никакого смысла.

– Так хорошо все начиналось, так хорошо. – Марина закрывала опухшее от побоев и слез лицо ладонями. – Я как на праздник к ним шла… И вчера вечером было так весело. Мы заказали суши, смотрели концерт Максима Галкина, классно вечер провели. Шиффер показывал мне свои фотоработы, и это было так впечатляюще… Спать меня отправили в заднюю комнату. Шелковое белье постелили, сволочи. Утром поднялись на рассвете, накормили бутербродами с икрой, дали отличный кофе… А потом началось… По сценарию он должен был меня избить. А я же брала уроки сценического боя. Готовилась как дура! Он как залепит мне кулаком в глаз, у меня аж искры посыпались! Я и в себя прийти не успела, как он меня отметелил, как учебную куклу в секции бокса. Несколько раз ткнул ножом в бедро… Во время перерывов мне разрешали пить обезболивающее. Я плакала, предлагала вернуть деньги, но никто меня даже не слушал… Я все ждала, когда же это кончится. А потом вдруг вспомнила, чем заканчивается фильм! И поняла, что так просто меня не отпустят. Я и в окно пыталась выпрыгнуть, и в подъезд выбежать все – без толку. Мы должны были снимать последний дубль, и тут появляетесь вы…

– Успокойся, все нормально, – бессвязно шептала ей я, – главное, что все хорошо закончилось. Переломов у тебя вроде бы нет, зубы на месте, синяки быстро заживут. Завтра сводим тебя в травмпункт и парикмахерскую. Пройдет несколько месяцев, и ты будешь выглядеть точно так же, как раньше.

– Да… – безо всякого выражения сказала она, – и знаешь что, Глаш?

– Что?

– Я больше никогда не буду сниматься в порнухе. С меня хватит!

Отплакавшись, Маринка умылась, хлебнула новопассита, завернулась в овечий плед и уснула на моем диване.

Ну а мы с Донецким остались одни. Как ни старалась я суетиться, веселить его, отвлекать, все равно в воздухе, как топор над плахой, висел немой вопрос.

Данила знает, что я снималась в порнофильме.

Он шокирован.

Потрясен.

Я оказалась совсем не тем, кем он хотел меня видеть.

И посматривал он на меня несколько брезгливо.

Мы выпили по чашке чаю, молча. А потом так же молча он вышел в прихожую и принялся зашнуровывать кроссовки.

– Донецкий… – слабым голосом позвала я. – Не уходи, а?

Вместо ответа он посмотрел на меня так, что мне захотелось скукожиться, втянуть голову в плечи, а лучше вообще провалиться сквозь внезапно образовавшуюся дыру к соседям с нижнего этажа.

Скупо попрощавшись, Данила ушел. Внезапное осознание, что на этот раз он больше не вернется, оглушило меня, как удар кувалдой в самое темечко. Не вернется, что бы я ни делала.

Странно все-таки устроен человек. Месяцами он ходил вокруг меня, как волк, выслеживающий добычу, звонил, приглашал куда-то, не обижался на мой сарказм, плевать хотел на мое безразличие. С одной стороны, его навязчивое внимание раздражало, с другой – я успела подсесть на него, как на мягкий наркотик. И вот когда я поняла, что в моей жизни больше никогда не будет Данилы Донецкого… Когда с этим пониманием я смотрела на него, торопливо зашнуровывающего кроссовки… Мне вдруг стало так плохо, какие было никогда до этого – даже в тот вечер, когда я выпила восемь бутылок «Балтики № 9», а потом полночи раскачивалась над унитазом, как соломинка на ветру. В моей жизни уже случалась экстренная ампутация близких людей, но все же они остались при мне хотя бы бесплотными голосами в телефонной трубке.

– Это была ошибка, – в очередной раз сказала я, неизвестно на что рассчитывая. – Слышишь, Донецкий? Я ошиблась. Надо было переждать. Или больше работать. Или у тебя одолжить. А я…

Он посмотрел на меня снизу вверх. Еще раз поправил шнурок, распрямился, закинул на плечо лямку рюкзака.

– Ты только не давай своей Маринке пить, когда она проснется, – спокойным, почти приветливым голосом предупредил он. – Знаю я вас, возьмете вина или текилы, что еще хуже. А человек снотворное принимал.

Вдруг вспомнилось стихотворение Ахматовой, над которым любят всплакнуть сентиментальные старшеклассницы:

… задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Все, что было, уйдешь – я умру…»

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

– Не волнуйся, не разрешу, – с готовностью откликнулась я. – Я тебе позвоню, когда она проснется. Хорошо?

Он посмотрел на меня так, что необходимость в словах отпала. Пробормотав оставшееся безответным «Ну пока», я захлопнула за ним дверь.

Маринка проснулась, когда за окном уже затеплились фонари, а небо сменило прозрачный пастельный шелк на тяжелый темный бархат.

Тупо посмотрела на меня. Осознала, что случившееся – не дурной сон. Всплакнула.

Обняла меня. Повздыхали вместе – happy end все-таки, пусть и состоявшийся такой ценой. Марина провела ладонью по своим коротко остриженным волосам, задумчиво ощупала синяк на лице.

– Ну и на кого я сейчас похожа?

– Ты и правда хочешь знать? – усмехнулась я. – Наверное, на алкоголика, который живет на привокзальной лужайке.

Она вяло посмеялась – и это был хороший знак. Я знала, что Маринка не из тех, кто безвольно позволит лужице депрессии разрастись в смертоносное болото. Она справится.

Нехотя она побрела в ванную. Услышав ее слабый вскрик, я поняла, что она наткнулась на собственное зеркальное отражение. Всплакнула еще раз.

Я сварила кофе и сделала горячие бутерброды с сыром.

– А может, Ленке позвоним? – предложила я.

– Не знаю, – с сомнением покачала вихрастой головой Марина, – ты же знаешь, какая наша Ленка бестактная. Будет на меня таращиться.

И тут меня осенило: да она же не знает ничего!

Великий Ленкин секрет, заглянув по случаю в гости, так и прописался незаметно в моей квартире и никуда за ее пределы не выходил. Не потому, что я нема и деликатна, как кладбищенская земля. Просто как-то из головы вылетело.

– Мариша… Лена с ним рассталась! Ты понимаешь? Ушла от Пупсика. Насовсем.

Марина замерла, не донеся до рта чашку с дымящимся кофе. И на секунду собственное горе, сквозняком холодящее оголенный череп, отступило на второй план.

– Ты шутишь?

– Нет! Маринка, как же я забыла тебе сказать! Ленка тут приходила ко мне. Совсем никакая, в слезах. Говорила, что больше так не может, что не любит его, что ей надоели все эти, как она выразилась, версаче-хреначе.

– А ты?

– Поддержала, – улыбнулась я, – что же еще. Я давно ждала, когда это случится. Чуть было не перестала в это верить.

– А я перестала, – призналась Марина, ставя так и не пригубленную чашку на стол, – и даже смирилась. В какой-то момент решила, что все она сделала правильно.

– В смысле?

– Ну, с Пупсиком, – нехотя призналась она, – конечно, он противный и сексуальности в нем, как в шаре для боулинга. Но он ведь квартиру обещал ей подарить и образование купить. Брильянтов одних на двадцать тысяч долларов на нее повесил. А где бы была Ленка без этого всего?

– Ну ты даешь! Надеюсь, это временное помрачение рассудка. Он противный. И все. Это точка. Так что, зовем Ленку?