Младшую сестру принцессы Джоанны – Марию многие считали лучшим ребенком в королевском роду, отдавая ей предпочтение перед старшей сестрой и даже перед братом Эдуардом, будущим королем. Еще в шестилетнем возрасте ее определили в бенедиктинский[2] монастырь в Эмсбери. И когда Марии исполнилось двадцать лет, будучи монахиней, она уже знала, что принадлежит к роду Плантагенетов и является дочерью короля. Она вела жизнь далеко не затворническую, обособленную от монастырской. У нее был собственный штат слуг, она часто совершала поездки по стране, посещала королевский двор. Если можно так выразиться, она заключила собственное соглашение с Всевышним и, став его невестой, поддерживала свою чистоту и непорочность. Однако ее не тяготило такое предназначение и не мешало радоваться жизни вообще, любить людей, интересоваться ими и их делами. Они же ценили ее честность, благородство и платили ответной любовью.

К ней и решил обратиться Уоллес с вопросом, не пожелает ли она принять его дочь (свою племянницу) под попечительство.


«...Я воин, моя жизнь может прерваться в любую минуту, – писал сестре Марии по его просьбе братУолдеф. – ...И я не хочу, чтобы дочь Джоанны осталась брошенной на произвол судьбы в этом мире...»

Принцесса-монахиня дважды прочитала письмо Уоллеса, и содержание не вызвало у нее никаких подозрений, ибо она была посвящена в тайну своей сестры о том, что приключилось с ней в Нортумбрии, даже присутствовала и помогала ей при родах ребенка. Позднее, когда Джоанна пустила слух о внезапной смерти девочки, Мария не поверила ему, и вот ее сомнения подтвердились. Более того, она узнала имя незнакомца и что он проживает в Шотландии. Теперь понятно, почему сестра окружила все случившееся такой тайной.

Ответ Уоллесу Мария написала собственноручно, и он был весьма лаконичен: «...Пришлите ребенка ко мне в августе».

Бестрепетный, смелый воин, Уоллес не сразу решился сообщить дочери о предстоящем расставании с ним и со своим домом и не мог произнести роковые слова до последнего дня августа. Глубокой Ночью, когда девочка уже спала, он стал укладывать ее незамысловатые пожитки, оставив только то, что она должна надеть в дорогу. Мешок был уложен почти по-солдатски: две походные рубахи, легкий плащ, другой плащ – поплотнее, две пары потертых штанов, две пары башмаков, гребень, несколько кинжалов, детский меч, а также небольшой кошель, набитый серебряными и оловянными монетами. Он уже предупредил своего оруженосца, что Джиллиана поедет с ним на одном коне, и назвал место назначения: монастырь в Эмсбери. Укладывая ее вещи, он терзался предчувствиями, к которым обычно склонны все кельты, что он больше никогда не увидится со своей дочерью.


В ту ночь Джиллиана, еще не имевшая понятия о том, что ей предстоит, тоже ощущала тревогу. Внезапно проснувшись, она села на соломенном матрасе, прислушиваясь к звукам, раздававшимся сверху из большой комнаты, узнавая и не узнавая шаги отца и не понимая, что он там делает в столь неурочный час.

Когда он наконец спустился вниз, то застал дочь совсем проснувшейся и взволнованной больше, чем обычно.

– Ты должен сказать мне, что случилось, – заявила она дрожащим голосом.

Уоллес опустился к ней на постель, взял за руку.

– На рассвете ты покинешь этот дом, Джиллиана. С тобой поедет Джайлз Грей. Он привезет тебя к твоей тете, леди Марии, в монастырь бенедиктинцев, где ты будешь жить. Там ты научишься читать, писать, шить и многим другим вещам, коим я не могу обучить тебя.

Она открыла рот, чтобы ответить, но он в некотором смятении продолжал:

– Ты должна послушаться меня, Джиллиана, и выполнить свой долг. Но запомни мои слова... – Она шире открыла глаза, они казались огромными на худеньком лице. Не в силах оторваться от ее взгляда, он договорил: – Никогда не забывай того, что ты дочь воина и сама тоже воин.

Услышанное слово «никогда» дало ей понять, что он навеки прощается с ней, и у нее сжалось горло, однако она была еще слишком юной, для того чтобы молча смириться с горем или с неизвестностью, и потому спросила:

– Я увижу тебя, отец?

Он не заметил или не захотел заметить слез в ее голосе, но, наверное, первый раз в жизни пожалел, что всего-навсего простой солдат и у него в запасе нет красивых и нежных слов.

Он коротко ответил:

– Я воин, каждый день со мной может что-то случиться...

Она сказала совсем по-взрослому:

– Ты все равно будешь в моем сердце до самой моей смерти.

Порывисто протянув к нему руки, она отчаянным движением обхватила его, и он ощутил, какое у нее сильное тело, ее мышцы куда крепче, нежели у большинства мальчишек ее возраста. Он прижал дочь к себе, погрузив подбородок в иссиня-черные волосы и моля Бога охранить ее от бед в этом изменчивом и ненадежном мире.

Она не заплакала.

Принцесса Мария не позволила себе удивиться, увидев в монастырском саду стоящую перед ней маленькую девочку с серьезным, однако нисколько не испуганным лицом, одетую как солдат. Впрочем, удивиться было чему: в первую очередь необыкновенному сходству с ее сестрой Джоанной, и Мария возблагодарила своего небесного супруга зато, что находится сейчас одна в саду, хотя кто же в дальнейшем укроет появившегося ребенка от зорких и любопытных глаз, а также сумеет воспрепятствовать нежелательной молве?

Джайлз Грей неловко поклонился принцессе и остался стоять позади девочки, переминаясь с ноги на ногу и придерживая меч, чтобы тот не зазвенел ненароком в святом месте.

Мария сложила руки на коленях, ласково сказала девочке:

– Ты не хочешь поздороваться со мной? Джиллиана наклонила голову в поклоне и произнесла сдержанным детским голоском, в котором звучало северное раскатистое «эр-р»:

– Моя одежда не подходит для поклонов и приседаний, тетя, и меня никто не учил этому.

– Что ж, – так же ласково проговорила принцесса, – мы научим тебя всему.

Синие глаза в упор смотрели на нее, Мария ощущала силу взгляда.

– Мой отец тоже учил меня, – спокойно пояснила девочка. – Я не стану забывать его уроки никогда.

Мария сдержала удовлетворенную улыбку: она почувствовала в характере девочки знакомые ей черты Плантагенетов – решительность, настойчивость, гордость. Перед ней стояла маленькая копия ее сестры Джоанны со всеми своими труднопереносимыми, но несомненно достойными качествами. И ей надлежало теперь заниматься столь тяжелым и благородным делом, как воспитание племянницы.

– Чему же учил тебя твой отец, дитя? – спросила она. Джиллиана слегка нахмурилась, снова взвешивая ответ.

Потом сказала:

– Чтобы всегда быть сильной и храброй. А еще хорошо скакать на коне, биться и побеждать. – Она оглянулась через спину. – Я уже могу победить Джайлза. Он сам вам скажет, я не вру.

Мальчик в замешательстве молчал. Мария вновь перевела взгляд на Джиллиану и решила, что девочка, вполне возможно, говорит чистую правду.

– Что, если я оставлю тебя здесь? – Спросила она. – Но при условии, что ты должна будешь перестать заниматься военным искусством и не быть похожей на мальчика.

Ответ не заставил себя ждать:

– Тогда я не останусь у вас, тетя, и убегу домой. Теперь Мария не стала сдерживать улыбку.

– А мы поймаем тебя, – сказала она, – и привезем обратно.

– Я снова удеру.

В тоне девочки не звучало вызова – только искренность.

Марии все больше нравился их разговор. Он начинал удивлять не привыкшую к детям монахиню.

– Дети, остающиеся без присмотра и защиты, часто умирают, – проговорила она неожиданно для себя.

Джиллиана согласно кивнула.

– Воины тоже часто умирают, – сказала она и добавила с детской непосредственностью: – Я не боюсь смерти.

Вот чему ее учил отец, подумала Мария и не смогла сразу решить, угодны ли подобные мысли Богу, но почему-то вдруг представила себе собственную сестру в одежде воина, с мечом в руке, и у нее вырвалось:

– Отстегни свой меч, юноша!

Джайлз Грей, к которому она обратилась, вздрогнул от неожиданности и выполнил приказание. Мария вновь улыбнулась девочке.

– А теперь покажи, чему тебя научил отец, – велела она ей.

Ее слова звучали как приказ командира.

Джиллиана склонилась к своему мешку и четким движением достала оттуда меч.

Глядя на то, как не по летам серьезно и умело нелепо одетая девочка выполняет сложные приемы боя, принцесса – думала о том, что же с ней делать – с ней, со своей племянницей.

Видимо, она пришла к определенному решению, потому что внезапно сказала повелительно и негромко:

– Довольно.

Джиллиана тут же опустила меч.

– Благодарю тебя, юноша, – обратилась Мария к Джайлзу, не спрашивая его имени. – Можешь положить вещи Джиллианы на ступеньки часовни Святой Девы и идти. Девочка остается у меня.

Джайлз поклонился и поспешил уйти: он чувствовал себя неуютно в обществе молодой величавой женщины.

Джиллиана осталась на месте, спокойно и выжидательно глядя на принцессу.

После некоторого молчания Мария произнесла:

– С тобою, дитя, мы заключим соглашение, как то бывает между взрослыми. Хорошо? – Девочка тяжело дышала после своего «боя» и не произнесла ни звука. – Мы условимся, – продолжала Мария, – что ты будешь прилежно учиться тому, что я велю, а я, в свою очередь, разрешу тебе заниматься... твоим любимым, но не слишком подходящим для тебя делом. Отвечай!

– Я согласна, тетя.

Мария улыбнулась, и впервые с той минуты, как девочка предстала перед ней, на ее лице, так напоминающем принцессу Джоанну, появилось подобие ответной улыбки.

– И пожалуйста, не называй меня тетей, – предупредила Мария. – Обращайся ко мне со словами «леди» или «сестра Мария», как требует мое положение перед Богом и людьми.

– Хорошо, сестра Мария, – покорно сказала Джиллиана и, опершись на свой воткнутый в землю меч, совсем другим тоном прибавила: – Я стану служить вам верой и правдой, леди, как мне велел отец, клянусь вам!

Принцесса почувствовала искренний интерес к своей племяннице – такому необычному и непростому ребенку.

Прошло время, и август уже сменился новым августом, когда до монастыря в Эмсбери дошла весть, что шотландский воин Уильям Уоллес захвачен в плен англичанами и доставлен в лондонский Вестминстер для суда над ним.

Мария находилась на верхнем этаже в своих покоях, в то время как ее дворецкий Томас Благг вручил ей послание от королевы Маргариты, новой супруги ее отца, короля Эдуарда. Не так давно после смерти своей любимой Элеоноры он женился на молодой женщине, ставшей не столько мачехой, сколько любимой подругой Марии. В письме королевы выражалась, помимо прочего, радость по поводу поражения, которое потерпел один из упорных противников короля и всех англичан, «кто к тому времени, когда ты получишь мое послание, будет наверняка уже гореть в аду за все свои прегрешения...».

Мария понимала, что ей тоже надлежит радоваться, но мысли о Джиллиане мешали такому проявлению чувств. Как сказать девочке о судьбе ее отца?..

Она решила оставить хозяйство монастыря на верного Благга и отправиться с небольшой свитой прямиком в Виндзор. Джиллиана смотрела из окна, как ее наставница садится на коня.

Девочка уже целый год находилась под опекой Марии и ее домоправительницы Хойс Чоут и была причислена к штату служанок принцессы. Миссис Чоут не слишком одобряла мальчишеские повадки Джиллианы, но, следуя наставлениям хозяйки, не очень давила на девочку, разрешая ей вести спартанский образ жизни, который, впрочем, вполне соответствовал монастырским правилам. Джиллиана спала на соломенном тюфяке, положенном прямо на полу около кровати принцессы, носила скромные платья тусклых расцветок. Ей не стригли волосы, когда те достигали плеч, как делал ее отец, а давали им свободно расти. Словом, поддерживали в ней женское начало. Однако далеко не сразу удалось девочку уговорить надевать женскую одежду и заниматься домашними делами. Приходилось действовать и кнутом, и пряником, но больше всего уговорами, и принцесса Мария с удовлетворением замечала, что с Джиллианой можно вести диалог: она из тех, кто поддается убеждениям словами, особенно если говорить с ней честно и прямодушно.

За прошедший год Мария уже дважды ездила ко двору своего отца – в Вудсток и в Вестминстер – и оба раза брала собой Джиллиану, но старалась делать так, чтобы та не попадалась на глаза членам королевской семьи. Девочке нравились поездки, новые люди, новые места. Но сейчас Мария оставила ее дома под присмотром домоправительницы, полагая, что Джиллиана уже научилась вести себя так, чтобы не вызывать ни гнева, ни ужаса добропорядочной женщины.

Путешествие до Виндзора заняло три дня, и весь путь Мария ехала на коне во главе небольшого кортежа, состоящего из четырех хорошо вооруженных воинов и крытой повозки с ее вещами и подарками для молодой мачехи. Загодя в виндзорский замок она послала герольда, а потому там уже ожидали Марию, и королева Маргарита вышла во внутренний двор, чтобы встретить падчерицу, которая была на четыре года старше ее самой.