Эптон Синклер - Сильвия

– Я не желаю вовсе отвечать вам на такие вопросы, – ответила она решительно и холодно.

Но его ничто уже не могло остановить. Он перешел за черту условностей.

– Мисс Кассельмен! – стремительно заговорил он. – Я должен сказать вам. Я боролся с собой, но я не могу… не могу больше. Я люблю вас. Я никогда и не думал, что можно так любить. Будьте моей женой.

Он остановился, тяжело дыша от волнения. И Сильвия, словно защищаясь от надвигавшейся на нее опасности, поспешно воскликнула:

– Нет! Нет!

– Я серьезно… я серьезно прошу вас быть моей женой, – повторил он.

Сильвия старалась овладеть собою. Она не ждала, что визит этот завершится таким финалом.

– Мистер ван Тьювер! – надменно ответила она. – Вы не имеете права так говорить со мною!

– Отчего? Я делаю вам предложение. Поймите меня, я серьезно делаю вам предложение…

– Я верю вам. Дело не в этом. Вы не имеете права добиваться моей руки, раз я отказала вам в моей дружбе.

Он смотрел на нее с жалкой растерянностью.

– Но… но, – начал он, – ведь это гораздо серьезнее… Он замолк под ее укоризненным взглядом.

– Ведь то, что я предлагаю вам, – гораздо серьезнее, чем просьба о дружбе.

– Серьезнее? – повторила Сильвия. – Вы хотите сказать, быть может, – соблазнительнее?

– Отчего же… да, быть может.

– Иначе говоря, мистер ван Тьювер, вы полагаете, что такому богатому человеку, как вы, можно еще отказать в дружбе, но предложения его отклонить никак невозможно.

– Нет, нет, мисс Кассельмен, не то…

Но Сильвия едва слушала его. Чувство досады и отвращения всецело овладело ею. Он вскочила и бросила ему:

– Вы оправдали мое плохое мнение о вас!

– Но в чем я провинился? Что я сделал? – воскликнул он, чуть не плача.

– Суть не в том, что вы сделали, – я уже не раз говорила это вам, а в том, что вы собою представляете. Вы совершенно, совершенно невозможны, мистер ван Тьювер. И я никогда не прощу себе того, что выслушала вас.

– Мисс Кассельмен, умоляю вас!..

Но она не хотела слушать его больше. Его присутствие было ей невыносимо.

– Нам не о чем больше разговаривать, – сказала она. – Я вас знать не желаю!

Но он обезумел от любви. И, не обращая внимания на ее слова, с мольбой протянул к ней руки. Она остановила его негодующим сверкающим взглядом.

– Уходите! Сейчас же уходите! – крикнула она. – Я вас видеть не желаю!

Он хотел что-то сказать, но она не дала ему слова вымолвить и только повторяла:

– Уходите! Уходите!

И когда он наконец ушел, едва не плача от стыда и обиды, забыв на столе свою шляпу и перчатки, Сильвия бросилась на диван и зарыдала.

Успокоившись, она сама удивилась своей вспышке. Не форма же его предложения так взволновала ее; он и раньше бывал невозможен, но ко всем его словам и приемам обращения она относилась со снисходительной иронией. Или эта разница между ним и Франком распалила ее гнев? Быть может, она тайно завидовала его могуществу? Или в ней заговорил инстинкт самозащиты, которым природа наделяет девственность? Она могла подсмеиваться над ним, пока он домогался ее дружбы, но когда он заговорил о любви и о браке, в ней заговорила женщина, отстаивающая свое исконное право свободы…

Сильвия решила уехать на следующий день. Все утро приходили визитеры пожелать ей счастливого пути и поболтать о последних новостях. Кандидатура Франка Ширли по выборам в председатели студенческого совета была формально объявлена. Дуглас ван Тьювер заявил о своем намерении переехать из своего особняка в студенческое общежитие и обедать за общим столом в «Мемориал-холле».

Гарри прибежал к ней страшно возбужденный и расстроенный. Они были одни, и он тотчас накинулся на нее:

– Что с тобою? Ты все погубила! Все, что сделала для меня, сама же все испортила!

Она чувствовала себя виноватой перед ним, так как совсем забыла о нем в последние дни. И ответила ему очень ласково:

– Неужели так уже плохо, Гарри?

– Что это значит? – продолжал он. – Зачем ты заварила такую кашу? Ведь это ужасно! Ван Тьювер переезжает в общежитие, вышел из клуба. Все обвиняют в этом тебя и так как на тебе ярость выместить не могут, то, конечно, все выместят на мне. Раньше или позже тут узнают о твоей помолвке с Франком Ширли, и тогда будут говорить, что ты сделала все это ради Франка, что ты одурачила ван Тьювера и использовала его доверие в интересах Франка.

Сильвия не могла не согласиться в душе, что Гарри до известной степени прав. Но изменить что-либо уже не было в ее силах. Она обрадовалась приходу новых гостей, прервавших ее тягостный разговор с кузеном.

Пришли Турлау, Джексон, Гармон. И все говорили о том же. О странных планах ван Тьювера, о падении кандидатуры Шеклфорда, о том, какой переворот произведут все эти перемены в общественной жизни Гарварда.

Она была уже в дорожном костюме, когда явился Тубби Бэтс.

– Ну, вот, натворили бед и покидаете нас! – воскликнул он, любуясь ею. – Теперь все стрелы негодования полетят на меня.

– Вы тут при чем?

– Как же! Ведь все знают, что это я натравил вас на ван Тьювера. Меня теперь зарежут.

Сильвия рассмеялась.

– Да, конечно, мистер Бэтс, ваше общественное положение может поколебаться.

Бэтс тоже рассмеялся.

– Господь с ним! – ответил он. – Я должен, однако, мисс Кассельмен, поблагодарить вас за урок.

– За урок? – удивилась Сильвия.

– Да. Вы знаете, что в том мире, где мы живем, нетрудно стать циничным. Но вы… вы пристыдили меня. Это звучит, пожалуй, немного театрально, но, должен вам сказать, благодаря вам я буду отныне совершенно иного и лучшего мнения о женщине.

– Что же вы нашли во мне необычайного? – серьезно спросила она. – Разве я совершила какой-нибудь героический поступок?

– Отвечу вам без обиняков. Ведь вы оттолкнули от себя и ван Тьювера, и его деньги!

– И это вас так поразило?

– Я бы никогда не поверил, что американка способна на такой поступок. И ван Тьювер раньше не верил этому.

Сильвия рассмеялась.

– Но, мистер Бэтс, неужели вы были обо мне такого дурного мнения и полагали, что я могу продать мою душу за роскошь.

– Дело не только в роскоши. С именем ван Тьювера связано что-то другое, от чего отказаться нелегко. Это власть, первенство, словом, то, что мы называем могуществом.

– И вы думали, что все это пленит меня? Скажите мне правду!

– Нет, – ответил он после долгой паузы, – не это. Я представлял себе, что вы задумаетесь над тем, что можно сделать с таким богатством. Сколько голодных накормить, сколько больных исцелить. Я думал, что вы скажете себе: «Я и только я одна могу заставить его сделать много добра». Вот что я думал, мисс Кассельмен.

Сильвия слушала его, как зачарованная. Он уловил странный блеск в ее глазах и скорее угадал, чем услышал, подавленный глубокий вздох.

– Видите! – сказал он. – Разве в этом не было бы героизма?

Он стал прощаться и, долго пожимая ей руку, говорил:

– Дорогая мисс Кассельмен, я никогда не забуду вас. Если вам понадобится когда-нибудь верный друг, рассчитывайте на меня.

Он ушел. Сильвия опустилась в кресло и задумалась. Раздумье ее нарушил осторожный стук в дверь. Ей принесли письмо. Она нахмурилась уже до того, как распечатала его.

«Дорогая мисс Кассельмен, – прочла она, – я сейчас узнал, что вы уезжаете. Умоляю вас, дайте мне возможность сказать вам два слова. Я готов сделать все, чего вы потребуете и что вы прикажете, и отдаю себя всецело в ваше распоряжение. Я должен еще раз увидеться с вами».

Сильвия вздрогнула. У нее мелькнула мысль, что эта записка написана безумцем. Так писать после последнего свидания мог только человек, совершенно утративший волю и самообладание. Она скомкала в руках письмо, подошла к столу, схватил перо и с лихорадочной поспешностью написала ответ:

«Мистер ван Тьювер, я ничего от вас не требую и никаких указаний и советов вам дать не могу. А вы можете сделать меня предметом толков и пересудов. Прошу вас совершенно забыть о моем существовании. Я помолвлена с другим человеком и ни в каком случае не желаю больше встречаться с вами».

Она отослала письмо с лакеем. Вскоре приехал в автомобиле Франк, чтобы отвезти ее на вокзал. Она попросила тетю Варину спуститься вниз, посмотреть – не ждет ли ван Тьювер у подъезда. Инстинкт говорил ей, что надо всеми силами предотвратить встречу между этими двумя людьми. Ей хотелось также побыть одной с Франком несколько минут. Она взяла обе его руки в свои и воскликнула:

– Как я рада видеть тебя, Франк. Ну, работай хорошо, кончай скорей и приезжай домой.

– Тебе не нравится здесь? – спросил он улыбаясь.

– Я с удовольствием возвращаюсь домой. И с тобой тоже я счастливее буду дома, – ответила она.

Он нежно обнял ее и поцеловал.

– Да, ты любишь меня! – прошептал он. – Временами мне это кажется невероятным, но это так, ты любишь меня.

– Да, я люблю тебя, – сказала она, глядя на него сияющими глазами. – Даже больше прежнего люблю тебя теперь. Самым счастливым мгновением в моей жизни будет то, когда я выйду из церкви вместе с тобой и мне никакого дела не будет больше до всего мира.

– До свидания, «Леди Солнышко»! – шептал он. – До свидания, «Леди Солнышко»!

Сильвия вернулась в Нью-Йорк, где ей надо было еще сделать кой-какие покупки. Кроме того, в Нью-Йорке ее ждала Селеста, чтобы поездить с сестрой по театрам, по магазинам, купить новую шляпу, накладные букли, конфеты. Селеста проведала уже про знакомство Сильвии с ван Тьювером и, как она высказалась, «убийственно волновалась», – так ей хотелось знать подробности. Сильвии едва удалось остановить поток ее вопросов: «Какой он, Сильвия? Красивый? Высокий? На кого он похож?!» И Селеста не могла понять и надивиться равнодушию Сильвии и ее безучастным ответам.

Старшая сестра только здесь, в Нью-Йорке, почувствовала, какая большая перемена произошла в ней за последние две недели. Селеста казалась ей такой светской, уверенной в сравнении с ней самой, и бесстыдно жестокой в своем увлечении светскими делами. Неужели она, Сильвия, могла бы когда-нибудь «убийственно волноваться» по поводу жизни миллионера или дорогих нарядов миллионерш. Сестра ее очень выросла за последние месяцы. Сильвия прямо не узнавала ее временами, столько спокойного самообладания было у этой девушки, столько уверенности в себе и в своих представлениях о жизни. Сильвия невольно украдкой поглядывала на нее за завтраком и с удивлением думала: «Неужели это моя маленькая сестренка?»

Сильвия пыталась вычеркнуть из памяти миллионера, но совершенно избавиться от мыслей о нем было не так-то легко. Й он не преминул вскоре напомнить ей о себе. Устав от езды по магазинам и визитов, она прилегла отдохнуть после завтрака, когда, к ее удивлению, ей подали письмо со штемпелем известного здешнего отеля. Едва взглянув на конверт, она узнала прямой почерк ван Тьювера.

«Дорогая мисс Кассельмен, – гласило письмо, – я знаю, вы рассердитесь, когда узнаете, что я поехал в Нью-Йорк вслед за вами. Я могу только просить вас о сострадании ко мне. Вы взвалили на меня непосильное бремя презрения. И если я рано или поздно не заслужу вашего уважения, я не в силах буду жить дальше. Я хочу добиться только вашего уважения и обещаю вам ничего другого не добиваться и ни о чем другом не помышлять. Какой бы дурной человек я ни был, вы не можете отнять у меня надежду на то, что я могу стать лучше когда-нибудь».

На такую просьбу Сильвия, конечно, не могла ответить отказом. Напомнив ей о сострадании, он коснулся ее слабой струны, потому что она жалела всех страдающих и жалела, не рассуждая, заслуживают ли они жалости или нет.

У нее сжалось сердце, когда она увидала его. Он похудел, глаза лихорадочно блестели. Этот безукоризненно светский человек, образец хорошего тона и вкуса, стоял перед нею, как провинившийся школьник, не смея поднять глаза.

– Это великодушно с вашей стороны, что вы приняли меня, – заговорил он тихим голосом. – Я хотел бы объяснить вам кое-что. Я много думал о том, что вы сказали мне. Я только об этом и думал эти дни. Я становился на вашу точку зрения. Я знаю, что произвел на вас впечатление чудовищного эгоиста, себялюбца. Ваше презрение жгло меня, как огонь. Я не в силах жить дольше с этим чувством в душе и должен доказать вам, что вовсе не такой дурной человек, каким показался вам. Я бы хотел, чтобы вы уяснили себе мое положение и как трудно мне быть самим собою.

Он замолк. Сильвия заметила, что он мнет в руках свою шляпу, как растерявшийся мальчик.

– Я бы хотел, – продолжал он, – чтобы вы поняли меня, выслушали меня, – простите мою назойливость…

– Говорите, мистер ван Тьювер, – мягко сказала она.