Я вздохнула. У этой романтической на первый взгляд истории есть весьма логическое объяснение. Дело в том, что когда-то мне вздумалось покинуть насиженную редакцию, чтобы попробовать себя в роли телевизионного журналиста. Принять такое решение было ох как непросто: мое телевизионное будущее было хоть и весьма заманчивым, но все же довольно туманным. Я думала: а вдруг впереди меня ждет что-то худшее, чем привычная ненависть Степашкина?

Это был хитрый психологический ход – распечатать фотографию Максима Леонидовича и вставить ее в красивую деревянную рамочку. Я подумала: если на новом месте мне будет непросто, взгляну на мерзкую физиономию бывшего начальства, и на душе мгновенно полегчает. Мною больше не руководит это тугодумное чудовище, подумаю я, и на том спасибо.

А он, выходит, решил, что я в него тайно влюблена…

Постойте, он сказал не так. Он сказал – «я решил, что вы тоже в меня влюблены, просто подойти стесняетесь…». Тоже! А это значит… нет, только не это… но, похоже, это и в самом деле так… это значит, что…

– Неужели вы и правда не догадались, что я… к вам неравнодушен? – спросил Максим Леонидович, окончательно расставив точки на «i». – Да что уж там… Что я влюблен?

Я помотала головой. Я была раздавлена, опустошена и… просто шокирована!

* * *

Воспоминания проносятся передо мной, точно суетливые летучие мыши. Прошлое кажется мне прозрачным и ярким; заглядывая в него, я искренне не понимаю, как же раньше я могла быть такой простофилей и ни о чем не догадаться.

Вот мне двадцать один год, и я впервые захожу в степашкинский кабинет. На мне джинсовая юбка такой длины, что ее можно принять за пояс от халата. Сзади топчется взволнованная Лерка, мы обе на взводе и пытаемся поддерживать друг друга беспомощными улыбками и дебиловатыми смешками. Степашкин, тоже еще совсем молодой, сдвинув брови сидит на начальственном месте и молча нас рассматривает. Ему неизвестно о нас ничего, кроме того, что мы студентки журфака без опыта работы и хотели бы пройти в вверенной ему газете производственную практику.

Лерка пихает меня локтем в бок, и я начинаю говорить.

– Меня зовут Саша Кашеварова, я мечтаю работать в вашей газете. А это моя подруга Лера. Мы обе хотели бы работать в отделе моды.

– В отделе моды вакансий нет, – пожимает плечами Степашкин.

А я наклоняюсь поближе к Леркиному уху и шепчу: «Надо же, какой противный!»

– Но я могу предложить вам попробовать себя в отделе новостей, – продолжает он, рассматривая мои ноги.

Перехватив его взгляд, я, признаться, чувствую себя немного польщенной. До тех пор, пока он не добавляет:

– Только вот если хотите здесь работать, будьте добры, одевайтесь прилично.

Мы хором фыркаем – ведь нам обеим известно, что микроскопическая юбочка куплена за фантастические деньги в жутко модном бутике и надевается только по особенным случаям. А этот олух очкастый посмел ее раскритиковать.

И тут ничего не подозревающий Степашкин добавляет:

– Если хотите, я могу рассказать вам о работе нашей редакции более детально, – при этом он смотрит не на Лерку, а прямо мне в глаза, – только вот сейчас у меня совсем нет времени. Что вы скажете насчет совместного ужина… Скажем, послезавтра, в восемь?

Ну откуда мне было знать, что это было приглашение на свидание? Я-то к тому моменту уже успела навесить на будущего начальника несмываемый ярлык «воплощение смертной тоски». И я отчего-то я была уверена, что наша «симпатия» взаимна. Ведь неспроста же он ни с того ни с сего завел разговор о неприличности моей любимой юбки.

Я была почти на сто процентов уверена, что в этой редакции нас с Леркой не оставят.

Поэтому, недолго думая, и ответила:

– Вообще-то я полагала, что ужины в мои обязанности не входят. Можете располагать моим журналистским талантом в дневное время, а вот вечера я обычно занимаю кое-чем другим.

Степашкин опешил и даже не ответил ничего. А мы с Леркой, еле сдерживая смех, вывалились из кабинета и отправились обмывать очередную производственную неудачу в ближайшее кафе. Там, за молочным кофе и пончиками, она сказала, что я повела себя, как крутая американская феминистка из кино о женской независимости. Так что собой я осталась полностью довольна, несмотря на то, что работу в газете мы так и не получили.

Каково же было наше удивление, когда на следующий день нам позвонила секретарша Степашкина (разумеется, это была не Диночка, которая в те годы еще школьницей была, а ее предшественница) и деловым голосом предложила приехать, чтобы подписать контракт! Мы даже сначала подумали, что это кто-то из однокурсников, наслышанных о наших «успехах», нас подло разыгрывает. Но в редакцию все-таки явились – так, на всякий случай.

В тот день мы. Подписав контракт, и стали официальными сотрудницами «Новостей Москвы».

И тогда я так и не смогла понять – почему же Максим Леонидович принял решение нас оставить?

Зато теперь я вспоминаю тот взгляд, которым он буравил меня из-под очков с самого моего первого появления в редакции, и думаю – ну какой же невнимательной идиоткой я была!

* * *

– И что же… Что же мне теперь делать? – беспомощно спросила я. Хотя Степашкин, по всей видимости, был последним, кто мог бы ответить на этот вопрос. – И зачем вы мне это рассказали? Почему именно сейчас?

– На самом деле, я вовсе не о том хотел поговорить, – буркнул он, возвращаясь за свой стол, – и если бы вы удосужились выслушать меня тогда, по телефону… У вас есть проблема, Саша. Очень серьезная.

– Как, еще серьезнее? – я вздрогнула – что-то было не так, и я не сразу поняла, что именно, но потом все-таки догадалась. Степашкин назвал меня Сашей. Не Александрой, не Кашеваровой, не бедовой девицей. А просто Сашей. И это показалось мне диким.

– Ваша история об этом… – он брезгливо поморщился, – Алане Джексоне имела в газете успех.

– Не напоминайте мне о нем, – взмолилась я, – я же еще не написала о том, как он со мной в итоге обошелся. Именно это я и хотела с вами сегодня обсудить. У меня есть материалы для убийственного расследования. Это будет расследование века. Потому что… Короче, вы не знаете, что…

– Я-то знаю, – усмехнувшись, перебил меня Максим Леонидович, – а вот вам, похоже, все детали неизвестны.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась я.

– Вот, – он достал из верхнего ящика стола какую-то газету и переложил ее передо мной.

Я с удивлением констатировала, что газета британская. Зачем мне вникать в проблемы европейской прессы, если у меня самой этих проблем выше крыше?

Но все-таки я под пристальным взглядом Степашкина развернула газету и едва сознание не потеряла – разворот украшала фотография Алана Джексона. Моего Алана. Правда, скорее всего это был просто его двойник, потому что подпись под снимком почему-то гласила, что это какой-то Мустафа Аби Что-то Там Арабское. Но сходство, надо сказать, было поразительное.

На Алане (то есть, как выяснилось, Мустафе) был дорогой темно-серый костюм и… наручники. Его сфотографировали в тот момент, когда он садился в машину – нетрудно догадаться, что в полицейскую.

А заголовок этой шокирующей статьи был таким:

«Мошенничество века!

Арестован сумасшедший авантюрист, имевший сотни агентов по всему миру. Агентами этими были влюбленные в него женщины, которые, сами того не подозревая, охотно исполняли «мелкие поручения» мужчины своей мечты. Контрабанда, проституция – на что только не шли несчастные одинокие дамы, только чтобы не потерять расположения хитреца…»

У меня потемнело в глазах; буквы ни с того ни с сего затеяли развеселую игру в чехарду.

– Сделать вам кофе? – предложил Степашкин.

Я обессилено кивнула.

Что это за бредни?

А даже если и не бредни – разве не я должна была публично разоблачить нахала?

– А вы пока читайте. Читайте дальше.

«… Елена Н. из Обнинска всю жизнь мечтала жить на берегу моря. Так получилось, что к своим тридцати шести годам она так и не смогла устроить семейное счастье. Отчаявшись, Лена решилась на крайнюю меру – познакомиться с мужчиной через Интернет…»

– Это не крайняя мера, – привычно возмутилась я, хотя на этот раз мой голос прозвучал не вполне убедительно, – для вечно занятой жительницы большого города это норма.

– Да вы не отвлекайтесь, – дружелюбно улыбнулся Максим Леонидович, – там, впереди, вас еще не такие сюрпризы поджидают.

«… Поэтому когда ей написал некий Марио Висконто из Генуи, Елена, не задумываясь, ответила на его письмо. Мало того что он был чрезвычайно хорош собой, так еще и жил в небольшом особнячке на самом морском берегу. Ей казалось, что ее мечты сбываются одна за другой, и отныне ее жизнь будет спокойной и счастливой, как финал романа Барбары Картленд. Откуда ей было знать, что роковая любовь приведет ее на тюремные нары? Два месяца назад Елена Н. была арестована в аэропорту города Генуя. В ее сумке было обнаружено полкилограмма героина, а вот сама Лена, рыдая, утверждала, что не имеет к опасному зелью никакого отношения, порошок был ей подброшен – и нетрудно догадаться, кем именно. Но об этом немного позже…»

– Но это же невозможно, – прошептала я, – я не верю. Верить не хочу. Я и не думала, что все так серьезно…

– «Не хочу» и «не верю» – это разные вещи, Саша, – спокойно пожал плечами Максим Леонидович, вручая мне чашку кофе.

Мои руки дрожали, и часть бурой жидкости пролилась на мои бриджи, но мне было все равно.

– Я тоже много во что верить не хочу, – усмехнулся он, – вы же понимаете.

«… Донжуана с огромным стажем, профессионального разбивателя сердец, наглого мошенника Мустафу Абн Рашида с самого детства интересовали только деньги. По свидетельствам его знакомых, он с одиннадцати лет подрабатывал мелкими кражами, а потом и проституцией. Так что не стоит удивляться, что именно этому человеку пришла в голову на первый взгляд больная и бесперспективная идея – организовать так называемое «Агентство Особых Поручений»… Его клиентами были сильные мира сего, миллионеры, гангстеры, воротилы бизнеса. Для Мустафы Абн Рашида (или Марио Висконто, или Грегори Николсона, или Алана Джексона – потому как у него имелись документы на все вышеназванные имена) не существовало слова «нет». Для доверившихся ему клиентов он был готов сделать все что угодно…»

– Что это за бред? – я подняла глаза на Степашкина, который сидел на краешке стола, прямо передо мной, – вы сами-то в это верите?

– Конечно, здесь многое надумано. Автор перестарался с детективной линией, много всего добавил от себя, – занудным тоном профессионального редактора молвил Максим Леонидович, – но в целом… Похоже на правду. Да вы не отвлекайтесь. Потом все обсудим.

Строчки плясали канкан перед моими глазами. Я уже не могла уследить за сюжетной линией, лишь выхватывала отдельные сочетания слов: «… перевозка девушек в азиатские бордели… Хранение наркотиков… Контрабанда… Никогда не перевозил наркотики и драгоценности сам… Использовал женщин… Знакомился с ними по Интернету… Саша К. из Москвы обрадовалась, когда в Венеции любимый мужчина подарил ей антикварный комплект – серьги и кулон… инсценировка кражи…»

– Постойте, какая еще Саша К.? – опомнилась я. – Послушайте, но это же история обо мне!!!

– Вот именно, – спокойно сказал Степашкин, – сначала вы перевезли московскому клиенту своего приятеля кокаин. Потом доставили в Венецию готовые материалы от одного фотографа-нелегала. Он уже арестован. Думаю, вы понимаете, о ком я.

– Детская порнография, – прошептала я, – а я ведь сразу поняла, что-то здесь нечисто. Неужели он не мог отправить журналы бандеролью, зачем понадобилась я?!

– Жаль, что ваша логика работает с некоторым опозданием. Читайте дальше. Там есть еще про то, как вы перевезли бесценный антикварный комплект из Италии в Москву. В Москве вас обокрали – естественно, это было не случайно.

– Это было странно, – согласилась я, – ведь тот грабитель даже не заинтересовался моим кошельком. Ему нужны были только побрякушки. Но я была так испугана, что даже не придала этому значения.

– … Дальше по этапу драгоценности должна была передать некая Анастасия Клушина. С ней ваш дружок тоже познакомился по Интернету.

– Я видела про нее сюжет в «Криминальных новостях»! – воскликнула я. – Поэтому и насторожилась.

– … И про то, как некая Валерия С. по просьбе Саши К. выяснила, что такого человека, как Алан Джексон не существует. И никакой особнячок в Ноттинг-Хилл ему, соответственно, не принадлежит.

– Валерия С. – это же Лерка, – изумленно констатировала я, Лерка Солнцева!

– Вот именно, – Степашкин отобрал у меня газету, – давайте посмотрим правде в глаза, Александра. Именно вы первой забили тревогу, так?

– Н… н-не знаю, – от волнения я даже начала заикаться, хотя раньше за мной никогда не наблюдалось нарушения речевых функций в экстремальных ситуациях.