К пяти вечера, собралось достаточно большое количество гостей. Я стояла в зоне импровизированного парадного входа, к которому должны были подъезжать автомобили с гостями.

В мою задачу входило радостно приветствовать гостей, которые, впрочем, не обращали на меня никакого внимания. В лучшем случае сильные мира сего, удостаивали меня коротким брезгливым взглядом, в худшем — не реагировали на приветствие, проходя мимо, не повернув головы.

Гости в саду сбивались в небольшие группки. Завидев своих знакомых, или знакомых своих знакомых, представители современной французской знати, делали вид, что очень рады такой встрече, надевали на лицо приторные улыбки и затевали оживленную беседу ни о чем. Такого театра мне видеть еще не доводилось. Мне показалось, что я нахожусь на генеральной репетиции перед съемками очередной серии мыльной оперы в духе "Династии" или "Санта-Барбары": все актеры уже сто лет знакомы, все друга ненавидят, при этом, каждый из них отлично знает свою роль.

Обилие и великолепие нарядов от кутюр на гостях заставило бы гореть в пламени зависти даже самую бескорыстную и стойкую к соблазнам девушку из средневековой провинции (в наше время таких нет). На стоимость только одного такого платья, не говоря об украшениях, можно было кормить послевоенный Чад в течение полугода.

Кок-то я смотрела в новостях репортажи с Каннского фестиваля. Зрелище поражало великолепием: прекрасные дамы и кавалеры шли по красной ковровой дорожке в роскошной одежде. Они снисходительно улыбались и приветственно махали руками фотографам и рядовым телезрителям, зеленеющим от зависти перед голубыми экранами.

Сегодняшнее событие ничем не уступало Каннскому фестивалю, вручению Оскара или еще какой-то растиражированной тусовке в мире сливок общества. Те же лица, великолепные дизайнерские наряды, лицемерные улыбки, высокомерные взгляды. Единственное отличие, пожалуй, составляло отсутствие прессы, появление которой было крайне нежелательным на этом частном мероприятии.

За час пребывания на входной зоне, я привыкла к тому, что меня полностью игнорируют, это даже перестало задевать. Я продолжала машинально улыбаться каждому гостю, перестав обращать внимание, на лица и поведение. Совершенно неожиданно со мной заговорила девушка с высоким мелодичным, почти детским голосом. Она сильно картавила, не так, как обычные французы, в силу особенностей произношения — гораздо сильнее.

— Мадемуазель, на Вас платье, в котором я фотографировалась для обложки апрельского Vouge.

Я обернулась и увидела красивую и очень молодую брюнетку. На вид, ей было не более восемнадцати лет. Конечно же, это какая-то модель, сопровождающая кого-то из гостей. Моделей здесь собралось больше, чем на неделе моды в Москве, событии, которое я когда-то сопровождала в качестве одного из PR- менеджеров.

Девушка продолжала улыбаться, очень мило и непосредственно, словно пыталась компенсировать всю нелюбезность других гостей по отношению к моей скромной персоне.

— Не расстраивайтесь, дело не в Вас лично. Просто они все такие ужасные снобы и хамы. Вы показались мне такой грустной, поэтому я пришла с Вами поговорить и принесла шампанское. Я — Жаклин Ренуар. Это не псевдоним! — гордо добавила инженю.

С этими словами Жаклин передала мне в руки бокал ледяного шампанского. Я была искренне тронута таким душевным порывом совершенно незнакомого мне человека, и с благодарностью приняла выпивку. По сюжету Агаты Кристи, меня должны были отравить, но ничего подобного со мной не произошло, настолько не значительным персонажем я была в этом сюжете.

— Большое спасибо. У меня во рту страшно пересохло, а отлучиться нет возможности.

Это была чистая правда. На протяжении последнего часа, я безуспешно вызванивала Максима, чтобы он принес мне хотя бы воды, но он, видимо решил, что и так слишком много сделал, и поэтому пребывал вне зоны моего видения и спутниковой досягаемости. Проще говоря, отключил телефон и затерялся в толпе гостей, повесив на меня всю ответственность за контроль хода вечеринки.

Жаклин улыбнулась.

— Я знаю, как это, когда тебя не замечают. Все эти высокомерные люди от кутюр, — сказала девушка, с ног до головы одетая в сплошной кутюр.

— Разве Вы сами не принадлежите к этому обществу? — спросила я, делая небольшой глоток превосходного "Мадам Клико".

Жаклин глубоко вздохнула и с пафосом закатила глаза. На встречу шел очередной гость, которому мне нужно было лучезарно улыбнуться. В очередной раз мои усилия оказались незамеченными.

— Фу, скотина! — Девушка с неприкрытой неприязнью проводила взглядом нового гостя.

— Вы его знаете? — поинтересовалась я.

— Да нет, не знаю. Просто за четыре года неуспешной работы моделью научилась читать по лицам. Мне только совсем недавно повезло. Последние четыре месяца я — новое лицо духов Dior mademoiselle. Теперь меня хотят заполучить все. А раньше моя жизнь была просто невыносимой. Мешали с грязью и трахали все, кому не лень.

Я опустила глаза. Излишняя откровенность новой знакомой начинала меня смущать. Мне, в отличие от нее, раньше в грязи бултыхаться не приходилось, во всяком случае, по принуждению. Я решила перевести разговор на другую тему:

— А с кем Вы пришли на день рождение месье Мозера?

Жаклин презрительно передернула плечиками, словно ее тела коснулась мокрая жаба или змея, и указала на толстого, лысеющего немолодого господина с красным лицом и малюсенькими свиными глазками.

— Я с Франком Маронье. Он Владелец канала France International и мой новый любовник. Тоже редкий ублюдок, как и все они.

Фраза "новый любовник", прозвучавшая от девушки восемнадцати лет, произвела на меня неприятно гнетущее впечатление. Когда же у нее появился первый любовник? Я не понимала, что меня отвращает сильнее: его внешний вид и, по всему, гадкое содержание, или ее согласие на его внешний вид и его содержание. На ум сразу пришел анекдот на тему: как же нужно любить деньги! Но Жаклин была ко мне очень доброжелательна, и мне не хотелось думать о ней плохо.

Я прервала свои размышления о моральном облике симпатичной модели, иначе, рисковала забраться в дебри кодекса морали. Кто я, в конце концов, такая, чтобы кого-то осуждать? Если хорошо подумать, я ничем не лучше, чем она, только оправдания моим ошибкам найти труднее.

— Мне всегда казалось, что работа модели — это мечта каждой девушки. Ваша мечта сбылась, вы — лицо Dior. Это ведь дорого стоит, не правда ли?

Жаклин по-детски кивнула и потерла нос двумя пальцами. Девушка была еще ребенком: припухлые щеки, наивные рассуждения. Ей бы уйти с головой в учебу, а не шататься по тусовкам со старыми богатыми дядьками на ночь глядя. Хотя, каждому — свое.

Жаклин нервно обернулась и стала всматриваться в пеструю толпу, образовавшуюся из только что прибывших гостей.

— Ну ладно. Поболтала тут с тобой. Мне нужно идти, а то Франк мне скандал закатит, подумает, что я с кем-то уединилась в отдельном кабинете. Он так всегда и говорит — "отдельный кабинет".

Собственное предположение почему-то очень позабавило Жаклин, и она весело рассмеялась.

— Конечно. Еще увидимся, когда я закончу здесь с гостями, — с этими словами я попрощалась с Жаклин.

Поток гостей уменьшался. Постепенно все приглашенные собрались в помещении замка и саду. Теперь все эти яркие представители французского и зарубежного бомонда курсировали с бокалами спиртного по территории сада, замка или скапливались небольшими группами под шатрами, возле музыкантов. Кто-то из них даже дежурил возле столов в ожидании новых блюд. Оказывается, не только наши люди склонны изображать голодное Поволжье на дорогом приеме.

Я решила, что постою здесь еще минут пять, а затем пойду к гостям. Разыщу Бриджит, и мы выпьем с ней за наш обоюдный проект. Мадемуазель Нево весь вечер должна была находиться в поле зрения своего шефа, поэтому не смогла составить мне компанию на моем невеселом посту, за что заранее извинилась.

Я собралась уходить, но тут услышала знакомый голос у самого уха.

— Ты сегодня выглядишь по-королевски. Одевать тебя — настоящее удовольствие.

Я повернула голову и встретилась взглядом с Владом. Он смотрел на меня с вожделением и одновременно, с насмешкой. Мне снова стало не по себе, как это часто случалось в его присутствии.

— Привет — сказала я, не желая демонстрировать особого восторга, которого, я и в самом деле не испытывала.

— Ты молодец. Все организовано на моем привычном уровне. Я не думал, что ты и вправду так хороша в работе, когда приглашал тебя.

— Так зачем же ты меня позвал? Неужели тебе не с кем было проводить время? В мире полно женщин кроме меня.

Он начинал меня откровенно раздражать.

— Ты не мешаешь мне проводить время с другими женщинами, которых, как ты, правильно подметила, в мире очень много. Ты просто приятное дополнение к моей замечательной коллекции пестрых бабочек. Ты не строишь из себя недотрогу, знаешь свое место, и отлично справляешься со всеми поставленными задачами. Не девушка, а клад.

От услышанного текста меня чуть было не вырвало прямо на мое дорогое платье и его безупречный костюм. Такую откровенную демонстрацию пренебрежения я видела впервые. На меня навалилось ощущение полного бессилия и отчаяния, ведь я не могу ему нахамить или просто послать к чертям. Он — мой работодатель на ближайшие три года и путевка в новую жизнь.

Внезапно, все великолепие окружающей обстановки, которое оставалось таковым, не смотря ни на что, померкло. Я смотрела на разодетых людей и прекрасный замок, на весь праздник с музыкой и удивительно вкусной едой через призму унижения. Отравительное ощущение, хуже не придумаешь. Наверное, нечто подобное испытывают бедняки, заглядывающие через стекло в рестораны. Такое обилие еды, но это все не для тебя.

Этот человек, зачем-то, намеренно заставил меня почувствовать себя не в своей тарелке, вместо того, чтобы похвалить за хорошо проделанную работу. Если он добивался неприязни в свой адрес, то давно преуспел.

Вадим взял меня под руку и повел в гущу гостей. Мне захотелось отдернуть локоть, но я не решилась. Мне все еще слишком нравились тряпки за тысячи Евро и перспектива пробиться в высший свет, и не какой-нибудь, а европейский.

— Смотри, сейчас они все поймут, что ты со мной и начнут тебя замечать. Только не обольщайся, это не надолго.

Он вел меня сквозь толпу ряженных паяцев, которые словно по мановению волшебной палочки резко меня рассмотрели, и стали кивать и улыбаться в знак приветствия. Одна немолодая, но красивая блондинка даже приветливо подмигнула мне. Я подмигнула ей в ответ сразу двумя глазами, одним у меня никогда не получалось. Через пару мгновений, до меня дошло, что женщина, подмигнувшая мне, была Иванной Трамп.

Вадим, не поворачивая головы, продолжал говорить, не столько со мной, сколько вообще говорить, обращаясь в пустоту:

— Да, оно такое, это высшее общество. Пока они не увидят, что эту незнакомку принял кто-то из своих, ни за что головы в ее сторону не повернут. Ладно, пойди, развлекись, поешь чего-нибудь, наверняка с утра крошки во рту не держала.

С этими словами Вадим выпустил мою руку из своей, предварительно зажав в моей кисти маленький целлофановый пакетик. Я рассмотрела "подарок", и ничуть не удивилась. На моей ладони лежала довольно внушительная доза кокаина. Видимо это и было то, что Вадим называл "крошками во рту".

— Скоро я тебя познакомлю кое с кем из гостей, но немного позже. Тебе ведь нужно знать в лицо тех, с кем ты будешь работать.

Я решила, что не стану сегодня злоупотреблять наркотиками и обществом Вадима. Я — взрослый, благоразумный человек, с твердой жизненной позицией и пусть сомнительными, но принципами! Я должна контролировать свои поступки и чувства, отвечать за них, в первую очередь, перед самой собой.

Но, не смотря на громогласный и убедительный внутренний диалог, я не смогла выбросить кокаин. Вместо этого, я бросила его в сумочку, затолкав пакетик под шелковую подкладку с логотипом D&G.

Я подошла к накрытому столу и взяла небольшую тарталетку с икрой и поняла, насколько сильно была голодна. С того момента, как Вадим покинул меня в толпе снобов, я снова стала "невидимой". Со мной никто не заговаривал, меня никто не замечал. Я осмотрелась по сторонам и, наконец, увидела Бриджит. Она стояла возле небольшого старинного столика с китайской вазой, и беседовала с каким-то немолодым господином интеллигентной наружности.

Мне не хотелось прерывать их беседу. Я понимала, что это крайне невежливо, но мое ужасное состояние требовало хоть какого-то дружеского участия, пусть и нецеленаправленного. Присутствие этой женщины, со вчерашнего дня, вносило в мое мироощущение некую фундаментальность, которой, по разным причинам, мне всегда не хватало.