— Тебя это не касается.

— Не счастлива, стало быть. Зачем ты за это держишься? Деньги?

— Не твое дело! — я начинала злиться.

— Как раз мое. Ты же можешь прекратить этот фарс! Зачем тебе все это? Остановись пока не поздно.

— Мне непонятно, какое ты имеешь отношение ко всему этому. Почему тебя волнует эта тема.

— Ты мне не безразлична.

— Это какая-то чушь, ты меня совсем не знаешь. Только не говори мне о любви, большего бреда я в жизни не слышала! Что тебе от меня нужно?

— Я искренен с тобой! Я говорю тебе правду.

— Какую правду? Ты хочешь, чтобы я поверила в то, что человек, который ездит на машине за восемьдесят тысяч долларов и покупает джинсы за тысячу, способен на душевную привязанность! У меня есть другая версия причины твоей привязанности, а именно, спортивный интерес. Раньше тебе не отказывали, не посылали к черту, на твои заявки о любви, тебе показалось, что я интересный экземпляр, и ты решил со мной поиграть.

— Ты ошибаешься!

— Даже если так, меня не интересно продолжать этот разговор!

— Я хочу быть с тобой.

— Замолчи!

— Мы можем поговорить как взрослые люди, прекрати кричать, в конце концов!

Я устала от этой словесной перепалки и решила замолчать. Я уже жалела, что согласилась с ним встретиться. Мало мне одной сволочи, которая наматывала мои нервы на палец!

Мы остановились возле небольшого кафе с названием "Кофе-Кофе" и вывеской в виде гигантского кофейного зерна. В заведении было полно народа. В воздухе сплошной завесой висел серый табачный дым. Хостесс проводила нас к единственному свободному столику возле окна. Мы устроились за столом, и некоторое время сосредоточенно изучали меню, каждый в своих мыслях. Мы оба так старательно вчитывались в перечень кофейных напитков, как будто это был не прейскурант цен, а известие о начале третьей мировой войны.

— Вы уже готовы заказывать? — послышался голос официанта.

Я ткнула пальцем в первую попавшуюся строчку в меню, Андрей сделал тоже самое, после чего официант удалился. Мы задумчиво смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

— Ты, наверное, мне не поверишь, но все, что ты видишь, это неправда. Я не тот, кем кажусь. Просто поверь мне.

— А зачем ты таким кажешься? Это же ненормально — казаться не тем, кем являешься на самом деле, хотя, я, наверное, не имею права делать такие замечания.

— Осталось подождать совсем недолго, и все может измениться. Я тебе обещаю.

— Мне не нужны обещания. Просто объясни, что тебе от меня нужно.

— Я уже говорил.

— Ладно, предлагаю, поговорить о погоде.

— У тебя есть детские фотографии? — неожиданно спросил Андрей.

— А тебе зачем?

— Просто хотел взглянуть на тебя маленькую. Может, и тебе было бы полезно.

— Прекрати! — я собралась уходить, но Андрей удержал меня за руку.

— Хорошо, прости меня.

Я бросила на Андрея укоризненный взгляд, он сделал вид, что не заметил этого, и закурил коричневую сигарету, выпустив несколько колечек серого дыма. Шоколадный запах табака повис над столом.

— Ответь мне только на один вопрос: ты с ним из-за денег?

Я молчала. Мне не хотелось откровенничать с чужим человеком.

— Не молчи, пожалуйста, это действительно очень важно для меня.

— Скорее нет, чем да, — это была чистая правда. Если бы не страх перед Вадимом, я бы ушла от него и вернулась бы к своей прежней жизни.

— Я знал, что ты так ответишь, но должен был убедиться.

— Должен был убедиться для чего?

— Прости меня за эту идиотскую таинственность, но я действительно не могу тебе сказать все и сразу. Знай только одно, ты значишь для меня немало, и это правда.

Андрей положил свою ладонь на мою кисть, и легонько провел пальцем по моей коже. Я почувствовала, как мои щеки загорелись румянцем, он тоже это заметил и улыбнулся.

— Ты очень милая и настоящая.

— Я уже почти забыла об этом, — честно призналась я.

Андрей поднес мою руку к своим губам и нежно ее поцеловал.

— Скоро все наладится, я тебе обещаю.

Я не верила ни одному его слову, но душа постепенно согревалась, независимо от моего желания. Это был первый искренний разговор за последние семь недель.

— Спасибо тебе, — сказала я.

— За что? — удивился он.

— Сама не знаю, просто спасибо.

— Малыш, и еще одно….

— Что?

— Слезай-ка потихоньку со своей дряни.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я про твой сказочно красивый носик, который в последнее время ты взяла за обыкновение пудрить порошком.

Я покраснела и ничего не ответила. Вывод напрашивался сам по себе. Андрей каким-то образом умудрялся за мной наблюдать.

Всю ночь я не могла заснуть, все переваривала разговор с Андреем, воспоминания о нем рождали во мне добрые эмоции и нежный трепет. Почему-то мне очень хотелось ему верить, хотя я не до конца могла сформулировать для себя самой, чему именно.

Мой телефон тихонько пискнул, сообщив о приходе нового текстового сообщения. Оно было от Андрея. "Я тоже не могу заснуть. Посмотри в окно, какой красивое серое утро, напоминает сюжет к иллюстрациям голландских сказок. Доброго утра и сладких снов".

Я прижала телефон к груди и подошла к окну. Предрассветное небо становилось перламутрово-серым, в воздухе повисла влага, несколько окон в доме напротив зажглись желтым светом: люди просыпались, чтобы встретить новый день. Я вдохнула запах серого утра полной грудью и почувствовала, как в моей душе зарождается надежда. Впервые за долгое время я наблюдала наступление нового дня без мрачной тяжести на сердце, успевшей стать частью меня.

Глава 27

— Теперь он присылает мне смс за завидным постоянством, с регулярностью два раза в день, я даже начала их ждать.

— А что Вадим? Он знает?

— Меня это не заботит, если бы он хоть сколько-то мной интересовался, то, возможно, уже бы заметил. Но ему абсолютно плевать на меня, он всецело поглощен свой жизнью, своими планами, своими поездками, любовниками и любовницами. Моя жизнь — это бестолковая трата времени черт знает на что. Наши с Вадимом жизненные пути пролегают параллельно, не пересекаясь ни в одной точке, кроме, пожалуй, общего бара и кухни.

— Мне кажется, он в тебя влюблен, я чувствую.

— Кто? Вадим?

— Да нет, этот Андрей. Все-таки, я немножко мужчина, и точно знаю, на такие пируэты способны только влюбленные самцы, — с улыбкой произнес Витя, нетерпеливо ворочаясь на больничной койке. Последние несколько часов он был подсоединен к капельнице. Накануне Карамзин попросил меня составить ему компанию, пока он будет отбывать свой ежедневный больничный церемониал. Я не могла отказать в такой мелочи, в результате, мы все утро провели за сплетнями и болтовней.

— Меня пугает эта таинственность, зачем он говорит дурацкими загадками? Он ничего конкретного не предлагает, не объясняет, не обещает, за исключением того, что "скоро все будет очень хорошо". Если честно, меня раздражает неопределенность, непонимание того, чего я хочу от этих отношений, и главное, есть ли они вообще, эти отношения.

— Отношения определенно есть, только ты чего-то не знаешь. Я думаю, скоро нам откроется вся подноготная "Темного рыцаря".

— Лучше бы он оказался светлым рыцарем, — рассмеялась я.

— Светлые не так интересны, — с улыбкой заметил Витя.

— Я знаю, что ты не тот человек, которому уместно жаловаться, но я так устала. Мне тягостно находиться в доме, где я вынуждена жить, меня тошнит от мысли, что мне нужно туда возвращаться, я готова шляться где угодно, только бы не идти домой! Мой круг общения — пустоголовые куры, зацикленные на салонах красоты, тряпках и силиконе, да мажоры-наркоманы! Кому объяснить, в какой я западне, еще и оказаться в ней по собственной глупости!

Витя несколько секунд смотрел в одну точку, машинально поглаживая меня по руке.

— Как тебе кажется, эта история с той убитой девицей улеглась в памяти участников? Может быть, об этом все давно забыли, и ты сможешь спокойно отделаться от Вадима.

— Я сомневаюсь, дорогой мой. Срок давности преступлений истекает через двадцать лет, а не через три месяца. Сейчас все спокойно: Вадим держит меня на крючке, эти сволочи вообще не в курсе, что я что-то знаю, поэтому такая тишь да гладь. Стоит мне начать шевелиться, как все тут же всплывет на поверхность, и я окажусь в опасности. Мне становится очень страшно, когда я думаю об этом. Я загнала себя в золотую клетку на несколько лет. Еще, иногда я думаю, что Вадим наврал, когда пообещал развестись со мной через два года. Боюсь, что по прошествии двух лет, он никуда меня не отпустит.

— Так не может продолжаться, от тебя скоро останутся одни глаза и кости. Ты хоть что-то ешь?

— Да ем я, ем! Не превращайся в мамашу. Моя худоба — это все нервы.

— Расскажи обо всем своему новому поклоннику. Вдруг он поможет, — предложил Витя.

— Да ну, перестань, чем сможет мне помочь этот окрыленный романтик, стихотворение посвятит?

— Может, ты преувеличиваешь, и все не так ужасно. Но ведь что-то хорошее с тобой произошло за последнее время?

— Хорошее? Дай подумать. Да, пожалуй, хорошее произошло — я взяла автограф у Патрисии Каас и Тома Джонса на частной вечеринке у какого-то банкира.

— Перестань! Я серьезно!

— Я тоже серьезно. Витя, поверь мне, весь этот чертов блеск, за ним ведь ничего нет, одна пустота. Словно картонный кукольный домик со стенами, окрашенными в яркие цвета, только с одной стороны, пластмассовое счастье под стеклянным колпаком. С виду роскошная штука, на практике — все зыбко. Зачем иметь сто одно платье, если ты в каждом из них себя ненавидишь?

— Не знаю, я не ношу платья! — прыснул Витя.

— Иди к черту!

Мы рассмеялись. Карамзин всегда умел разрядить обстановку.

— Кирюша, не знаю, чем тебе помочь. Ты всегда можешь мне пожаловаться, не стесняйся моего плачевного состояния. Врачи говорят, что лечение новым канадским препаратом дает какие-то результаты, так что сколько-то я еще протяну.

— Не говори так, ты будешь жить долго.

— Несомненно, как скажешь, любовь моя.

Витя обнял меня левой рукой и прижал к себе, в правую руку была воткнута капельница.

— После твоих процедур, поедим мороженого, — предложила я.

— Мне не особенно можно злоупотреблять мороженым, а то схвачу воспаление легких.

Мое сердце сжалось. Здоровье стремительно покидало моего друга. И, как это ни страшно, я тоже ничем не могла ему помочь.

— Значит, поедим взбитых сливок, они похожи на мороженое, только теплые.

— Договорились, — улыбнулся Витя.

Я смотрела в окно больничной палаты, из которого открывался вид на унылый внутренний двор. Дворник усердно собирал опавшие желтые листья металлическим веником. На давно некрашеной скамейке сидели две древние седые бабушки, кутаясь в одинаковые серые оренбургские шали, судя по количеству дыр, сильно изъеденные молью.

— Друг, ну где же человек бывает счастлив? Раньше я была не счастлива, теперь еще более не счастлива, и кто вообще счастлив?

— Человек счастлив там, где его любят и где любит он, все остальное — хрень собачья. И еще, счастье — состояние фрагментарное, а не перманентное, приходит от случая к случаю.

— Друг, это классическая и давно устаревшая версия, другие есть?

— Других нет, а классика всегда в моде, особенно, клетка и продольная полоска.

— Иди к черту!

— Сама иди, заметь, в первый раз я стерпел твое хамство! Ты чего, мне казалось, тебе нравится полоска, — продолжал ерничать Витька.

— Ну тебя, мне нравится поперечная.

— Поперечная полоска постепенно тоже становится классикой, — деловым тоном заметил Витя.

— Отстань!

— Как скажешь.

— Мечтаю о полосатом диване на свою кухню в бабушкину квартиру.

— Диван — лучше в клетку, — в Витиных глазах заплясали чертики, и он громко рассмеялся.


Я улеглась на кровати, рядом с Витей и положила голову ему на плечо. Так мы пролежали молча около получаса.

* * *

— Чем занимаешься? — бодрый голос Дины, со всей очевидностью предрекал веселый вечер и ночь.

— Ничем особенным, — промычала я. Если честно, я стирала руками, но не могу же я признаться в таком злодействе девице от Gucci! Gucci и ручная стирка носков — несовместимы, как пальмы и Рейкьявик. Зачем я стирала, спросите Вы, а может и не спросите, а я все равно скажу: потому что у меня появилась огромная потребность сделать хоть что-то полезное. Кстати, за последнюю неделю, я пожертвовала пять тысяч долларов со своего счета, точнее, со счета Вадима, на нужды детского дома, а еще стала кормить дворовых собак два раза в день, и теперь вот решила носки постирать. Со всей ответственностью могу заявить, что неделя прошла не бездарно.