Гала Григ - Синдром одиночества

А Маське становилось все хуже. Он только спал и часто встряхивал головой, словно желая стряхнуть боль, не дающую ему покоя. Глаза его — это глаза человека, страдающего от невыносимой головной боли. Он что-то хотел сказать глазами, а она понимала только то, что ему больно, но не могла понять, где источник этой боли. Не знала, чем ему помочь.

* * *

Димыч вдруг тоже заболел, где-то простудился. В доме уже было два больных. Но в отличие от котенка, Дмитрий постоянно жаловался, просил градусник, чаю с малиной, аспирин. Давясь, глотал неумело таблетки, и без конца жаловался, что у него все болит.

Аля с участием смотрела на него, выхаживала, но мысли были о маленьком несчастном Маське, безмолвно переносившем боль. Его молчание отзывалось жгучей болью в сердце, а бесконечные жалобы Дмитрия уже начинали раздражать. Температуры у него не было, нос не тек, в горле не было даже легкого покраснения. Осталась небольшая слабость и желание покапризничать.

Вот он лежит, большой и сильный, хочет, чтобы его без конца жалели. И она жалеет, ухаживает за ним — супчики, бульончики, чаек…

А мысли ее опять и опять возвращаются к маленькому беспомощному котенку, молча переносящему боль.

Димыч быстро поправился. А Макс продолжал вытягивать шею и встряхивать головой. Боль не оставляла его ни на минуту.

* * *

Четверг. Она звонит Даше.

— Что случилось, мама? Почему у тебя грустный голос.

— Ничего, доча, все хорошо.

— Неправда. Что произошло?

— Маська приболел.

— Что с ним? — в голосе тревога.

— Пройдет. Кажется, болят уши. Но он почему-то стал путать лоток с паласом.

— Ты его наказываешь?

— Нет. Он ведь болеет. Я потерплю. Лишь бы он выздоровел.

— Сходи к врачу.

— Боюсь. Ты же помнишь, как было с Тяпой. У них один ответ — глисты. А потом животное резко умирает от лекарства. Боюсь.

— Сходи. А вдруг помогут.

— Ладно, донюшка, я схожу. Как у тебя?

— Все в порядке.

— Ну тогда до сцбботы. Я еще позвоню. Целую.

— Пока. Береги Маську.

И опять тишина. Она угнетает. Она пугает. Маська спит. Она трогает его голову, и ей кажется, что у него температура.

— Масечка, милый, что с тобой?

Маська молчит. Он ложится к ней на колени, заглядывает в глаза и молит о помощи. Ее мучает совесть, почему не сходила до сих пор к врачу. Даша права, а вдруг помогут.

— Завтра, Мася, завтра. Потерпи. — И слезы текут по щекам. И Маська молча смотрит ей в глаза. Он верит ей. Завтра ему помогут. Ему всегда помогал Человек. Человек любящий и сочувствующий. Этот Человек — Она. Она любит его. Она поможет. Завтра…

Утро. Она пробует усадить Макса в переноску. Но он не хочет. Ему там не нравится. Аля вспоминает, что котенок обожает целлофановые пакеты. Стелит в большой пакет шарф, которым обычно обматывает себе горло при ангине. Маська без особого желания соглашается залезть в пакет.

— Масенька, милый, надо потерпеть. — Она бережно укутывает его, и он не противится.

А на улице его пугает шум машин. Он пытается выпрыгнуть из сумки, но потом, выслушав Ее, понимает, что рядом с Ней ему ничего не угрожает.

В ветлечебнице никого. Они придут только в 9. Придется идти с котенком на работу.

— Милый, потерпи.

И Маська понимает. Он спокойно сидит в сумке. Все смешалось в его бедной головке: боль, страх и надежда — Она поможет. Она всегда помогала.

Ребятишки с любопытством разглядывают котенка в сумке, хотят его погладить.

— Нельзя его трогать. Он болеет.

А Маська, почувствовав внимание к себе, на миг забывает о боли, важно поднимает свой хвост, как учил его Остап, вытягивает шейку, чтоб его погладили. Но вдруг судорожно сглатывает. И видно, что боль пронизывает все его тельце. Он съеживается и больше не пытается показать себя во всей своей красе.

Она старается скрыть перед ребятишками слезы, но не может сдержать их, и они тихо катятся по щекам. Ребята притихли.

Отпросившись у заведующей, опять отправляется в ветлечебницу. Она рядом.

Важные дяди окружают Маську. Один традиционно предлагает порошок от глистов. Аля вздрагивает.

— У него нет глистов. У него что-то с горлом. Он ничего не может есть. Ему больно глотать.

Они помяли его, позаглядывали в горло.

— Должен кушать. В горле ничего нет. Он не подавился. Эдик, принеси мяса. Будет есть! Не может отказаться о мяса.

Эдик приносит кусочек мяса. Маська никак не реагирует на еду. Это им кажется странным. Ищут зонд. Важные дяди хотят убедиться, что он может глотать, но почему-то не хочет.

А Маська, замученный осмотром, молча смотрит на Нее: «Почему Она позволяет им мучать меня? Неужели Она меня разлюбила?»

Недоверие, боль, страх в его глазах. Но он молчит, он не жалуется. Зонд безжалостно проталкивают до желудка:

— Пищевод чист. Желудок пуст. В нет только желудочный сок.

— Что же тогда?

— Попробуем силой напоить бисептолом. Через шприц.

Но Маська сжимает зубы, а они продолжают мучать его.

Она плачет. Ведь Маська верил ей, что она не допустит, чтобы его так мучили.

Капли горького лекарства попадают ему в рот. И опять судорожное сглатывание и боль, о которой кричат глаза.

— Больше ничего сделать не можем. Я не нахожу у него ничего, что мешало бы ему пить и есть. Реагирует только на прикосновение к холке. Вы его не били? Может быть, гематома?

Было непонятно, кто должен был отвечать на эти вопросы — ветврач или Аля?

— Но ведь он не ест и не пьет!

— Я ничего не понимаю. Вы успокойтесь, не плачьте. Он, конечно, умрет без пищи. Вы принесите его на обследование. Интересный случай…

Слезы застилают глаза. И это говорит врач! Звериный доктор, доктор Айболит, призванный лечить бессловесных. Даша когда-то хотела стать ветеринаром. Хорошо, что передумала. Страшно, когда человек не может ответить на вопросы, которые задает ему животное. Жутко, когда при своем незнании он еще и жесток…

Аля не видит дороги. Маська тихо сидит в сумке. Приговор произнесен, но он этого, к счастью, не понял. «Домой, домой! Там тихо и тепло. Там только Она и нет страшных людей, измучивших его».

Дома он спит весь остаток дня. А вечером вдруг идет на кухню, пьет воду. Самую малость, но пьет! И смотрит Але в глаза. Он хочет кушать, это она поняла. Разбивает яичко. Нет, Маська не хочет его. Она бежит к соседке за молоком. Он лизнул молочко раза три и ушел спать.

Надежда поселилась в ее душе. На ночь она соорудила котенку компресс — вдруг поможет. А наутро Маська гуляет по дому и ждет ее на кухне.

— Масечка, кушать?!

У него от слюны мокрая борода, но… глотать он не может.

В пятницу вечером приезжает Даша. Настроение у нее отвратное. Слезы жгут глаза. Она гладит Маську. Он вытягивает шейку, будто показывая, что у него болит.

Обе стараются заметить изменения в лучшую сторону. Но их нет. Маська съел грамм фарша, проглотил. Но боль, какая боль пронизывает все его существо! Он не кричит. Он только смотрит им в глаза.

А они прячут глаза друг от друга и от него. Бедный Маська все еще верит, что они помогут ему. Он ждет, он надеется. При знакомых звуках разбиваемого яйца, идет на кухню. Он хочет кушать…

— Масечка, Мася, — кусок застревает в горле и у них. А он не кричит. Не жалуется. Он не может пить даже воду. А так хочется пить…

* * *

Маська умер в понедельник. Прошло неделя с того дня, как он заболел. Вечером его не стало. Аля подошла к Даше, которая не уехала на учебу, и тихо сказала:

— Масечки больше нет.

Взрыв слез, громкий плач. Аля, успокаивая дочку, сквозь слезы шептала:

— Не надо, доча. Ему уже не больно… он уже не мучается. — А сама плакала в ванной и умывалась, чтобы Даша не видела ее слез. И опять плакала.

На следующий день позвонили из ветлечебницы:

— Что с котенком?

— Он умер вчера вечером. — Слезы душат. А эти жестокие люди решили теперь замучить ее и Дашу.

— Его надо обследовать. Вы должны принести его.

— Нет…

Телефон надрывался еще долго. Но они уже не поднимали трубку…

* * *

У Али было одно страшное предположение, о котором она не могла рассказать никому, тем более Даше. Она подозревала, что это Дмитрий ударил котенка, когда она отвлеклась на звонок соседки. Другой причины болезни Маськи не было. Верить самой в это не хотелось. Но она снова и снова вспоминала виноватость в его голосе, когда он отвечал на вопрос о том, что случилось. И еще: зачем это Димыч, не особенно любивший котенка, попытался растормошить его под столом. Быть может, проверял, не сломал ли ему что-то, когда сбросил его с табуретки взмахом тяжелой мужской руки…

Мрачная обстановка повисла в доме Аэлиты. Даша вынуждена была уехать — сессия. Дмитрий появлялся редко. Отношения были натянутые. В воздухе пахло полынью. Горечь потери любимого существа усугублялась недоверием к Димычу.

Лита сменила привычное место работы. Вместо заботы о детях она решила посвятить себя обездоленным одиноким старикам. Быть может, понимала их состояние как никто другой. Погружаясь в заботы о них, она забывала о своих проблемах.

С особой чуткостью она относилась к сухонькой женщине. Она была молчалива, ни на что не жаловалась. Но всегда встречала Литу с печальной улыбкой.

— Как Вы сегодня себя чувствуете? — спросила у нее Лита.

— Лучше всех, — пошутила та. Шутка вышла грустная. На лице была неизбывная печаль, граничащая с почти физическим страданием. Печально опущенные уголки губ подчеркивали ее возраст. Волосы, туго собранные в пучок, тоже добавляли ей лет. Хотя по документам ей не было и шестидесяти, выглядела она на все 70.

Лита присела рядом:

— У Вас ничего не болит?

— Ничего, только душа, если она есть.

— Как Вы оказались здесь?

— От отчаяния.

— Расскажите, что у Вас случилось. Вам станет легче. Проблему надо озвучить, и она исчезнет.

— Если бы все было так просто, — проговорила та, и по щеке тихо покатились слезы.

— Дать Вам успокоительное?

— Нет. Сейчас пройдет.

— Скажите, у Вас что совсем никого нет?

Клавдия Петровна (так звали женщину) опустила блестевшие слезами глаза и прошептала:

— Уже никого, — и громко разрыдалась.

Лита уже пожалела, что завела этот разговор. Только расстроила Клавдию Петровну. Она обняла женщину за плечи, пытаясь успокоить ее. Та прильнула к ней щупленьким тельцем и прошептала:

— Никак не могу прийти в себя после смерти мужа. Перебралась сюда из-за того, что дома стены давят… Все напоминает о нем. Думала, здесь будет легче. Но ошиблась. Дома я одна несчастная, а здесь почти все такие. Несчастье, помноженное на несчастье, становится невыносимым.

Аля не знала, что ей ответить. Только подумала о том, что сама пыталась найти утешение именно здесь. А оно вот как оказывается. Но в своей решимости облегчать участь одиноких стариков она не собиралась отступать.

— Послушайте, Вам не стоит сидеть одной в сторонке. Пойдемте, я познакомлю Вас с Ксенией Владимировной. Это удивительная женщина. Всегда бодрая, неунывающая и активная. Она здесь заводила самых невероятных занятий. Вот сегодня решила провести конкурс на самую смешную историю из жизни. Слышите, как там весело.

Клавдия Петровна недоверчиво взглянула на Аэлиту:

— Я им только настроение буду портить своим видом.

— Да нет же, пойдемте, — Лита увлекла за собой Клавдию Петровну, подвела ее к веселой компании и представила:

— Вот, принимайте новенькую. Она у нас уже месяц, а так ни с кем еще не подружилась.

— Милости просим к старушенциям! — бодро приветствовала Ксения Владимировна. — Мы никого не обижаем. — И подвинула Клавдии Петровне стул.

Лита успокоилась. Она знала, что Ксения не оставит без внимания новенькую. На душе полегчало. Направляясь в кабинет, оглянулась, чтобы убедиться, что все в порядке. Клавдия Петровна, оказавшись в центре внимания, слегка порозовела, заулыбалась и уже отвечала на вопросы любопытных старушек.

— Так-то лучше, — подумала Лита и стала раскладывать препараты для пациентов.

Домой возвращаться не хотелось. Лита созвонилась с Тамарой:

— Ты одна?

— А с кем же еще? Сына служит. Муж плавает, — и расхохоталась. Смех был с горчинкой, но без особых ноток уныния.

— К тебе можно?

— Поспрашивай еще! Уже жду, ставлю чайник.

Подруги тепло обнялись, затем внимательно осмотрели друг друга: