Гала Григ - Синдром одиночества

Аркадий и сам, осознавая всю необычность ситуации, старался побыстрее уйти. Быстро шагая по больничным коридорам, он ругал себя за несдержанность, пытаясь постичь всю несуразность происходящего. Гнал от себя мысли о том, что именно плачущую жену он почему-то любил больше. Что-то нездоровое было в таких порывах, но что именно, он объяснить себе не мог.

Дашутка наконец-то выздоровела. Дымов души не чаял в дочке. Проводил с ней все свободное время. С гордостью гулял с ней, козыряя перед знакомыми ее способностями. В три года девочка рассказывала взрослые стихи типа "Апрель был юн, он весел был и светел…", знала все буквы. А в четыре уже читала по слогам. Аля тоже гордилась дочуркой, только никогда не демонстрировала ее успехи. Боялась сглаза.

* * *

Аля радовалась, что муж так любит дочку. И старалась быть ласковой нежной, уступчивой. Однако по ночам боялась шевельнуться, чтобы случайно не коснуться мужа. Никак не могла стереть из памяти те странные мгновения необузданных порывов Аркадия. Они опять стали как-то отдаляться друг от друга. Единственное, что еще объединяло их, была Копейка, всегда веселая, шустрая, любознательная.

Дымов много читал, много курил, мало разговаривал. Становился все мрачнее. Быть может, он пытался разобраться в себе.

Скажи, откуда ты взялась…

Каждый человек пытается планировать свою жизнь, но, к сожалению, не всегда эти планы он может претворить в жизнь. Зачастую как раз наоборот. Не зря говорят: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на будущее.»

Значит ли это, что мы должны пустить все на самотек и полностью положиться на волю Божью? Нет, конечно. Ведь если надеяться только на Бога, то жизнь превратится в пустое времяпровождение, ожидание что кто-то сверху постоянно будет нам подсказывать, что мы должны делать в данный момент.

Бог присутствует во всех наших начинаниях, делах, поступках, но он делает это ненавязчиво, предоставляя нам возможность и самим не оставаться бездеятельными, ленивыми, вялыми и беспомощными.

Да, конечно же, в трудные минуты мы взываем к Богу, и он приходит на помощь. Но неужели для того, чтобы элементарно приготовить себе покушать, заправить постель или привести в порядок свое жилище, мы должны вопрошать Бога, надо ли нам это делать?! Нет, нет и еще раз нет. Это мы делаем потому, что оно заложено в нашей природе веками.

В каких же случаях мы все-таки призываем Бога на помощь? Не зря ли мы беспокоим Его? Должен ли человек стремиться достигать желаемого своими усилиями или от него ничего не зависит? Ответить на такие вопросы практически невозможно.

Все зависит от степени сложности задуманного. Иногда решить проблему легко, и нам кажется, что мы сами справились с ней. Но как знать, быть может, именно Бог помог нам справиться с поставленной задачей. Ведь, как нам известно, Бог вездесущ, его присутствие во всем и всегда. Но ведь это не значит, что во всех своих неудачах мы должны винить Бога. Видимо, в чем- то есть наша вина, наша недоработка, наше незнание, неумение, лень и другие пороки, которые не дают возможности справиться с задуманным или в трудной жизненной ситуации поступить по совести.

И вот тогда человек вопрошает: почему все не так? Этот вопрос чаще всего он адресует Богу. А ведь его надо адресовать прежде всего самому себе.

* * *

Подобные мысли не давали покоя Аркадию. Он боялся нарушить семейный покой, устоявшийся с появлением Крохи. Он по-прежнему души не чаял в малышке. Но в этой самой душе, открытой для обожания дочурки, как-то не стало места для жены.

Что касается Альки — тут все было сложнее. Полностью погрузившись в заботы о малышке, она как будто перестала замечать мужа. Видела в нем только добытчика и помощника по дому. Аркадий не догадывался об истинной причине охлаждения жены: эпизоды в больничном коридоре у них не обговаривались. Они остались только в памяти Али.

Собственно говоря, его даже устраивали такие взаимоотношения. Они давали ему полную свободу. Муки совести были надуманные. Ведь Дымов стал по-прежнему тихо шкодить. Именно поэтому он и пытался разобраться в себе.

В его жизни появилась новая пассия. Во времена пьяных кутежей у него часто одна за другой сменялись подружки. Но тогда все было по пьяни, и он не придавал этим мимолетным связям значения. Душевные раны они оставляли только в сердце жены, которая молчаливо созерцала измены мужа, но не опускалась до унизительного выяснения отношений.

* * *

Ирина — новая сотрудница отдела писем поразила Дымова мягкостью характера и необычной задумчивостью. Что-то в ней вызывало жалость, хотелось обнять ее худенькие плечи, приласкать, как маленькую девочку и защитить (непонятно от кого — от себя что ли?).

Определение пассия ей в принципе не подходило. Но Дымов привык заводить романчики ненадолго, поэтому каждую новую знакомую относил к этой категории женщин.

Ухаживать за женщинами Дымов умел. И, будучи прилежным семьянином после удочерения Дашеньки, все же не отказывал себе в удовольствии сделать приятный комплимент милым дамам. К Ирине относился с особым вниманием. Быть может, потому что она, в отличие от других сотрудниц, сторонилась его, игнорируя ухаживания.

Отношения между ними стали более дружескими после одной истории. Ирине позвонили из детского сада и сообщили, что у Настеньки поднялась температура. Обычно спокойная и даже безучастная ко всему происходящему вокруг, Ирина взорвалась безудержными слезами. Схватила сумочку и, никого не предупредив, бросилась за дочкой. Второпях она сунула в пакет и вычитываемый материал, который уже собиралась сдавать в печать. Перерыв все на ее столе и не обнаружив нужный текст, Дымов вызвался съездить к Ирине домой, предварительно созвонившись с ней.

Его встретила взволнованная Ирина. Чуть приоткрыв дверь, она передала ему папку и уже собиралась попрощаться. Но в это время к ней подошла дочка — щупленькая малышка с пунцовыми от жара щечками.

Мать быстро отвела ее в комнату и, вернувшись, извиняющимся тоном пожаловалась:

— Даже не знаю, что делать. И в аптеку надо сходить, и Настеньку не с кем оставить.

— Так давайте я схожу в аптеку, — предложил Дымов.

— Да как-то неудобно, Вам же надо вернуться.

— Ничего, это важнее, — Дымов попросил список лекарств и помчался в ближайшую аптеку. Когда он вернулся, Ирина в знак благодарности пригласила его на чай. Он с удовольствием согласился.

— Ну и где ваша болящая? — Дымов заглянул в детскую комнату. Девочка уже спала. Пунцовые щеки все еще ярко выделялись на подушке.

— Надо дать ей лекарство, она же вся горит, — заботливо произнес он.

Ирина уже подогрела воду, развела жаропонижающий сироп и пыталась разбудить спящую малышку. Она с нежностью обняла дочку, та закапризничала.

— Давайте я помогу, — Дымов подал стакан с лекарством. — Лучше дать ей сироп ложечкой, — посоветовал он. Ирина пошла на кухню, а Дымов пытался отвлечь и успокоить ребенка. Это у него хорошо получалось, когда они с Алей успокаивали Дашутку.

Вместе они наконец напоили малышку лекарством, и та опять уснула. Ирина вспомнила о своем предложении к чаю и стала сновать по кухне в поисках чего-нибудь вкусненького. Дымов, совершенно забыв о том, что в редакции ждут материал, с удовольствием наблюдал за ней.

— Вы одна живете? — спросил он, оглядывая ее скромное жилище.

— Да.

— А где же отец дочки?

Повисло молчание. Ирина густо покраснела, отвернулась к окну. Пыталась украдкой стереть накатывающиеся слезы:

— Так получилось… Живу только с дочкой.

Дальше разговор не клеялся. Дымов, обжигаясь, выпил чай и поспешил уйти.

Этот эпизод оставил у него какое-то смутное ощущение. Правда, он не мог себе объяснить, что смущало его.

Ирине пришлось взять больничный. А Дымов, единожды оказав ей помощь, решил, что будет вполне естественно навестить ее и на второй день.

После работы, накупив фруктов и сладостей, он с волнением позвонил в дверь. Ирина встретила его со смущенной, но благодарной улыбкой.

— Я могу войти?

— Да, конечно. Настя уже спрашивала, где тот дядя, который вчера корчил ей веселые рожицы.

— А как она?

— Уже получше. Был врач, прописал лекарства. Потихоньку выздоравливаем.

— Можно заглянуть к ней? — Дымов сам удивился своему вопросу. Ирина тоже удивленно вскинула брови. Но проводила гостя в комнату Настеньки.

Девочка очень обрадовалась его приходу. Сегодня она поразила Дымова бледностью, но Ирина объяснила это болезнью и слабостью.

— А у Вас есть дети? Вы так быстро поладили с Настей.

— Да, у меня тоже дочка. Вашей сколько?

— Недавно четыре исполнилось.

— И нашей тоже. Только она выглядит постарше.

Настенька действительно была слабенькой и худенькой, И Дымов почему-то жалел ее. Он объяснял это себе болезнью малышки. Постепенно его посещения стали чем-то обычным.

Аркадий по-прежнему обожал свою приемную дочку, старался не расстраивать жену, будучи благодарным ей за тепло и заботу о Копейке. Но не мог отказать себе в удовольствии после работы сначала забежать к Ирине с Настенькой. Когда та выздоровела, казалось больше нет причин, навещать их. Однако он продолжал бывать у них, используя любой предлог для этого. Его неодолимо влекло в этот тихий уютный мирок.

Без вины виноватая

Аля настаивала на том, что пора отдать Дашу в детский сад. Дымов, как ни странно, быстро согласился, хотя раньше был категорически против этого.

— Почему бы и нет. Ей надо привыкать к коллективу.

Аля очень переживала за Дашу, поэтому устроилась тоже в детсад. Так ей было спокойнее — всегда быть рядом с дочкой. Медицинское образование наконец-то пригодилось.

Отношения с Аркадием опять стали натянутые. Она чувствовала, что его тянуло домой только ради Дашутки. Боялась, как бы его опять не засосало в омут беспробудного пьянства. Правда, возвращающийся с работы очень поздно, Аркадий всегда был трезвый. Это беспокоило еще больше и вселяло тревогу за хрупкий семейный очаг, держащийся на обоюдной любви к дочурке.

Все говорило о том, что муж кем-то всерьез увлекся. Вел он себя при этом достаточно странно. С ней был то холоден, то его обуревала страстность. Тогда Аэлите хотелось найти любой предлог, чтобы только избежать близости с мужем. Его жесткие до боли объятия были неприятны. Они пугали ее. Сложно было понять, чего в них больше — любви, страсти или животного инстинкта самца.

Лита, укладывая дочку спать, старалась сделать вид, что и сама уснула рядом с ней. Это часто спасало от притязаний. Она уже не пыталась выяснять, почему муж приходит домой так поздно. Не спрашивала, где и с кем. Наизусть выучила его ответ: «Я ищу образы».

Под таким лозунгом Дымов обычно шкодил. Он уже несколько лет вынашивал сюжет для своей книги «Женщина без мужчины». Но все никак не приступал к осуществлению своего гениального проекта. Только иногда, актерски цитируя строки из рассказа Шукшина «Микроскоп», вопрошал:

— Ты с ученым спала? Будешь.

Але уже давно надоело внимать его высокопарным замечаниям по поводу любого телесериала, что такой вот сюжет он в два счета может состряпать пальцами левой ноги. А сам все искал образы. Самыми ужасными в этой ситуации были моменты, когда Аркадий, вернувшись домой далеко за полночь, приставал к ней.

Устраивать ночные разборки не хотелось. Она шепотом, чтобы не разбудить Кроху, грозилась закрыть дверь и не пустить его домой после «образов». Что и сделала однажды.

* * *

Дымов вернулся часа в три ночи. Тихий стук в дверь (чтобы звонок не потревожил Дашеньку) разбудил Алю. Вставать не хотелось. Впускать нагулявшегося на стороне мужа — тоже. Она лежала, не шевелясь, — пусть подумает, что она крепко спит.

По всей видимости, Аркадий именно так и решил. Стук в дверь прекратился. По лестнице были слышны его удаляющиеся шаги.

— Ну и пусть убирается! Сколько можно?! — в сердцах думала Аля. А самой было жаль и его, и себя, и мирно посапывающую дочку.

Ее насторожили непонятные звуки со стороны балкона. Она вдруг вспомнила, что не закрыла дверь. Страх сковал все ее тело. Подняться и закрыть балкон не было ни сил.

Звуки все приближались. Она услышала, как кто-то или что-то перевалилось через перила. С замиранием сердца, укрывшись с головой одеялом, Аля вся съежилась. От ужаса могла только считать чьи-то приближающиеся шаги…