– Да. Пока нечего. А когда будет чего, уже поздно будет. У них ведь, у мужиков, как это происходит, знаешь?

– Как? – упавшим голосом переспросила Таня.

– Да так! Утром ушел на работу твой мужик, а вечером пришел уже чужой. Чемодан собрал и поминай как звали… А ты оставайся, как яйцо облупленное. Жди, пока новая скорлупа нарастет. А может, она и вообще не нарастет. Всяко бывает.

– Да. У меня, например, точно не нарастет….

– Ну да. Потому что на сегодняшний день ты вся в своем мужике проживаешь, а самой-то тебя и нет. А это плохо, очень плохо, Танюха. Собственного бабского внутреннего заделья в тебе нет. Я уж не говорю о профессии… Что профессия! Дело наживное. Даже если твой разлюбезный тебя при деньгах оставит, все одно – не выкарабкаешься. Потому что на всю жизнь, как есть, порядочная и честная, в нем и останешься.

– Что ж, и в этом ты права, наверное… В том, что я растворилась в муже без остатка. Но что делать – по-другому я не умею.

– Ой, только не вздумай реветь, слышь? Чего ты?

– Я не реву…

– Ну да! Я же вижу, как рожей накуксилась! То есть лицом, конечно… Ты извини, я иногда словечком неокультуренным брякну не к месту, самой неловко становится. Кончай реветь, давай лучше думать будем, что делать. Надо же трепыхаться как-то, не сидеть сиднем!

– Что ж, давай…

– Вот и молодец! Это уже другой разговор пошел! Налей-ка мне рюмочку для почина…

Таня, торопливо смахнув брызнувшую на щеки слезу, резво принесла вторую рюмку, налила до краев, потом сунулась было на кухню за лимоном, но Ира в корне пресекла ее благие гостеприимные намерения:

– Да куда ты? Сядь! Потом закусывать будем. Сначала о деле поговорим.

Осушив до дна рюмку, она закрыла глаза, крякнула по-мужицки, со смаком, отерла ладонью губы, внимательно посмотрела на Таню:

– Значица, так, Танюха. Слушай меня сюда. Я вчера переговорила о тебе с одним мужиком, объяснила ему ситуацию. Он вроде согласен…

Душа внутри у Тани ухнула и свернулась от липкого страха клубочком, и пересохло во рту, и трудно стало дышать от стыда. Облизнув языком сухие губы, она пролепетала почти шепотом:

– Н-на что… согласен?

– Нет, вы посмотрите на нее, боже ты мой! На что согласен! Перепугалась, как соплюха пятнадцатилетняя! Ты что думаешь, я тебя в публичный дом поведу, что ли? Ага, размечталась!

– Ир, ну не надо… Просто мне эти разговоры сами по себе очень неприятны…

– Да поняла я, поняла. Ты не такая, ты ждешь трамвая. Потому и вариант для тебя нашла вполне сносный. Только для видимости. Он тоже, кстати, только на видимость согласился. В общем, его Сашей зовут. Ничего, симпатичный! Он у нас в доме квартиру снимает, один живет. Даже никакой завалященькой бабенки к нему не ходит, я наблюдала. А тут они с моим Пашкой разговорились, то да се… В общем, этот Саша о себе вот что рассказал…

Таня Ирино повествование о Саше, который «согласился для видимости», слушала и не слушала. По крайней мере, первую часть рассказа пропустила точно, где живописались его общечеловеческие «симпатичные» черты. На кой черт ей эти черты сдались? Пусть он хоть самый раскрасавец будет – зачем? Да и душа внутри, не желая выходить из своего оборонительного состояния, всячески этому рассказу сопротивлялась, толкаясь в голову вопросами: зачем, зачем? Однако сама по себе Сашина жизненная история произвела-таки на нее впечатление. Может, потому произвела, что историю эта Ира начала словами: «…они с женой полжизни так же хорошо жили, как и вы, душа в душу, а потом он в молодую девку втрескался, да так, что голову потерял». Именно за эту фразу Танино внимание и зацепилось. А дальше пошло еще интереснее.

Дальше этот неведомый и «очень симпатичный» Саша бросил жену с дочерью, развелся и уехал со своей молодой пассией в их город. Квартиру сняли, работу нашли. Он на производство работать устроился, поскольку «мужик рукастый и головастый», а пассия к большому фирмачу в секретарши подалась. Но «недолго музыка любовная играла», как выразилась в их адрес злорадная Ира. Потому как вскорости фирмач Сашину пассию себе в любовницы приглядел. И она, «стерва такая», не желая пренебрегать выпавшей на ее долю материальной перспективой, Сашу тут же бросила. Перетерпев в данном месте рассказа Ирино лирическое отступление на тему – чего еще от нынешних девок ждать? – Таня с огромным уже интересом дослушала этот грустный рассказ до конца. То есть до того кульминационного момента, когда Саша с повинной головой рванул в свой родной город к вероломно брошенным жене и дочери, да получил от ворот поворот. Пришел домой, а дочь ему в открытую дверь – вы кто такой будете, мужчина? Ах, отец? Который так называемый? Ну, в таком случае валите отсюда скорее, уважаемый и так называемый, потому как мамин новый муж, не ровен час, придет и вам от души накостыляет… В общем, ушел Саша оттуда несолоно хлебавши. Обратно сюда приехал. Теперь живет как перст, один, свое пропавшее семейное счастье оплакивает. И стало быть, не возражает оказать посильную помощь в спасении чужого семейного счастья. То есть ее, Таниного. Ну и Сережиного, само собой.

– Бабы к нему и так и этак подступаются, а он и знать никого не хочет. Представляешь? Я уж думала, грешным делом, и не бывает нынче таких мужиков… – вздохнув, закончила свой грустный рассказ Ира.

– Значит, он сильно переживает, что свою семью разрушил? – тихо уточнила Таня.

– Ну да, переживает. Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Это как раз про него.

– Погоди, Ир… Ну, допустим, с его женой понятно, новый муж, новые радости… А дочь? Она что, совсем его не простила?

– Ага. И знать даже не хочет! Он по первости все дозвониться ей пытался, так она даже номер телефона сменила. Отрезала от себя отца, как краюху хлеба.

– Бедная, бедная девочка… Тоже переживает, наверное…

– Ой, да бог с ними, Танюх! Нам их переживания без надобности. Главное, этот Саша нам подыграть согласился! Тебе то есть. Представляешь, как твой Сергей обалдеет, когда увидит свою благоверную где-нибудь в кафе с красивым мужиком? Он у тебя как, сильно ревнивый?

– Я не знаю, Ир. Я ему ни разу повода не давала. Ни малейшего.

– Это плохо, что не знаешь. Мужики в этих случаях вообще непредсказуемыми бывают. У моей подруги, например, муж тихоня тихоней, а как заподозрит чего – сразу в глаз бьет! А потом хватает документы и в суд разводиться бежит. Правда, до конца так ни разу и не добежал. С полдороги остывал да в дом возвращался, прощения просить. Ну да ладно, не об нем сейчас речь… Нам надо теперь подумать, как эту ревность в натуре организовать.

– А правда – как?

– Может, Машу попросить, чтобы она отца в кафе пригласила? Ну, якобы для разговора? Он придет, а она якобы опаздывает… А ты сидишь там с мужиком – вроде как не в курсе дел… А?

– Нет, нет! Машу в это дело впутывать не надо, что ты! Да и вообще… Как я ей все это объясню?

– Ладно. Действительно, Машу впутывать не стоит. А может, я Димку попрошу? А что? Он поймет…

– И Диму тоже не надо, Ир. Зачем ставить парня в неловкое положение?

– Ну да. Тогда мы вот что сделаем… Я сама твоего Сергея приглашу! Будто бы хочу с ним встретиться, о детях поговорить.

– Так он же тебя не видел никогда!

– Ну и что? Тем более, значит, познакомиться надо! Я баба простая, без комплексов, взяла да и пригласила!

– Ну…

– Да ладно, не нукай. Нормальный вариант. Все равно у нас других больше нет. Значит, так. Я звоню, твой Сергей приходит. А за столиком – вы с Сашей сразу ему в глаза бросаетесь. И обстановка чтоб у вас была такая… интимная. Цветы, шампанское, он твою руку в руке держит… Хотя руку не надо. Это уже лишнее. Просто смотрите друг другу в глаза, и все. А ты перед этим прическу наверти помоднее и косметики на морду лица побольше нашпаклюй.

– Да я не крашусь вообще-то.

– Ну и что? И хорошо! А для кавалера будто бы накрасилась!

– Ладно, я попробую…

– Вот и молодец. Так, теперь давай назначим день операции. Может, завтра?

– Уже завтра?!

– А чего тянуть? Хочешь, чтобы твой опять вместе с молодухой в командировку умотал? Он у тебя, я поняла, часто по командировкам-то мотается?

– Да. У него бизнес такой. Часто ездить приходится.

– Ишь как хорошо устроился, подлец…

– Ир, следи за словами. Он не подлец.

– Прости, Танюх. Само как-то вылетело. Прости. Чегой-то я и впрямь не того – свата в подлецы записала. Так на чем мы остановились, я забыла?

– На том, что уже завтра… Чтобы Сережа, как ты говоришь, снова в командировку не умотал.

– Так и не умотает! Как есть говорю, не умотает! Когда у него сомнения в твоей честности появятся, он так быстро не уедет. Неделю как минимум сомнения пережевывать будет.

– Да уж… Не знаю как насчет пережевывания, но удивится он, я думаю, порядочно.

– А нам на первых порах и удивления хватит. А дальше – видно будет. Еще чего-нибудь придумаем.

– И все-таки, Ир… Как-то я этот спектакль плохо себе представляю. Ну, зашел в кафе, ну, увидел… А дальше что? Я как должна себя вести? Броситься к нему и оправдываться, что не виноватая я? Он сам пришел?

– Зачем? Он зайдет, а ты делай вид, что его в упор не видишь. Будто бы кавалером своим полностью поглощена.

– А если он к нам подойдет и за столик сядет?

– Ну, тогда уж по обстоятельствам… Никогда не знаешь, как мужик себя в такой ситуации поведет. Сама ж говорила, что он тебя никогда не ревновал.

– А если он про Сашу спросит: кто это? Мне что сказать? Коллег по работе у меня нет, мужей подруг он всех знает, одноклассников в этом городе у меня тоже быть не может…

– А ты ничего не говори! Просто опусти виновато глазки в тарелку и промолчи. Так лучше будет.

– Ой, не знаю… Боюсь я всего этого, Ир… Может, зря мы все это затеяли, а? Может, мне просто с Сережей поговорить?

– Да знаю я, как ты говорить будешь! Заревешь от обиды, и все дела. Ты что, забыла, чему я тебя учила? Виноватая баба сразу с мужика спесь сбивает, а на обиженной воду возят! Тут не разговаривать, тут действовать надо. Давай говори телефон своего красавца, я ему завтра прямо с утра позвоню. Кстати, в какое кафе его звать-то?

– Давай в «Ромашку»… Мы там три года назад юбилей свадьбы отмечали…

– Хорошо. В «Ромашку» так в «Ромашку».

– Скажи, что ты его на открытой веранде будешь ждать. Там обзор хороший, и я увижу, как его машина подъедет. Чтоб он меня врасплох не застал. Ну, в смысле, чтобы мы с этим Сашей начали уже всю эту процедуру – в глаза друг другу смотреть, улыбаться и прочее.

Они долго еще обсуждали подробности задуманной над Сергеем каверзы, потом перенесли обсуждение на кухню, прихватив с собой бутылку коньяку. Потом гостья с удовольствием отобедала приготовленными для Сергея борщом и котлетами, от души похвалив Танины кулинарные способности, и, наконец, раскланялась. Закрыв за ней дверь, Таня без сил опустилась на диванчик в прихожей, тихо удивляясь самой себе. Нет, как это она позволила втянуть себя в такую глупую авантюру! Хотя и отказаться еще не поздно…

Взгляд ее снова упал на задвинутую в самый угол и так и не разобранную Сережину сумку. Нет, чего она тут стоит, на нервы действует! Надо ее убрать с глаз долой. Достать Сережины рубашки, сунуть их стиральную машину, а сумку – убрать!

Ногой выпихнув сумку на середину прихожей, она решительно расстегнула «молнию», вытянула из кожаного нутра скомканные рубашки, потащила их в ванную. Так и не дойдя до машины, остановилась, задохнувшись от чужого незнакомого запаха. Смесь табачного дыма и терпких японских духов. А на вороте голубой рубашки, Сережиной любимой… Что это? Две розоватые неясные полоски. След от губной помады.

Господи, неужели это именно с ней все происходит? Как это все тяжело, сил нет. Господи, пожалей, пожалей бедную женщину, пошли ей немного виноватости, чтобы она хоть частичку обиды «сожрала», как Ира по простоте душевной недавно выразилась.

Ну, пусть видимость виноватости, и то хлеб…


Заснуть в эту ночь Тане так и не удалось. Весь вечер телефон взглядом гипнотизировала в ожидании звонка от Сергея, потом сдалась, сама набрала его номер. А там – тишина, если не брать во внимание вкрадчиво фуфукающее по-английски известие про временную недоступность вызываемого абонента. Потом она долго лежала с закрытыми глазами, прислушивалась к звуку лифта. Ключ зашуршал в замочной скважине примерно в половине первого ночи – пришел, наконец. Прокрался сначала в ванную, потом на цыпочках в спальню зашел, лег на свою половину кровати. Заснул тут же. А она так и лежала, боясь пошевелиться. Только под утро ее сон сморил. Открыла глаза – а за окном позднее утро. Проспала, значит. Не слышала, как утром Сергей встал и ушел. Без завтрака.