Заглушив мотор, Сергей повернулся к сидящей рядом Диане, проговорил деловито:

– Подождешь? Я думаю, это ненадолго. Минут на пятнадцать – двадцать.

Она кивнула медленно, глядя прямо перед собой. Потом перевела взгляд на его удаляющуюся спину, вышла из машины, закурила. Выдыхая вверх дым, вскользь прошлась глазами по панораме открытой террасы кафе. Ага, вот Сергей подошел к одному из столиков… Но за столиком… За столиком – та самая женщина, его жена, кажется? Но как же… Почему – жена? А рядом с ней…

Сощурившись на сидящего напротив Сережиной жены мужчину, она сначала не поверила своим глазам. Потом вздрогнула. Нет, но этого не может быть, этого просто не может быть…

Так думал и Сергей, медленно подходя к столику, где сидели Таня с Сашей, – этого не может быть. Даже глаза пришлось прикрыть на секунду и потрясти головой, отгоняя от себя непривычную картинку. Абсолютно сюрреалистическую, которой нет места в нормальной жизни. Таня – с незнакомым мужчиной в кафе. Таня – с макияжем, с кудрями, в прозрачной блузке. И цветы на столе, и шампанское в ведерке. А главное – как этот мужик по-хозяйски держит ее за руку и заглядывает в глаза! Нет, этого на самом деле происходить не может. Это действительно картинка. Мираж. Обман зрения. Надо подойти поближе и убедиться, что это всего лишь картинка.

Он действительно подошел вплотную к столу, тронул жену за плечо. Таня подняла голову, глянула, как ему показалось, устало и безучастно. Потом пошевелила рукой, вытягивая ее из чужой ладони. Вяло пошевелила, тоже будто устало.

– Привет…

Он автоматически произнес первое, что пришло в голову, и даже попытался растянуть губы в соответствующей безликому «привету» полуулыбке. Мужчина, сидящий напротив Тани, тоже изобразил на лице подобие улыбки, но было видно, что процедура дается ему с трудом. Хотя и сгруппировался внутренне, как мог. Наверное, надо теперь спросить, кто он такой и что, собственно, ему от его жены надо. Да, обязательно надо спросить. Но это – потом. А сейчас бы надо с изумлением как-то справиться. Ему казалось, что оно заполнило его всего, от макушки до пяток. Одно сплошное изумление толчется в груди, в голове и даже во рту – привкус его полынной вязкой горечи, а еще от изумления дрожат руки и подгибаются колени, и очень хочется сесть и прийти в себя. Если такое вообще возможно. Не в смысле сесть, а в себя прийти.

Он и сел. Вернее, плюхнулся на стул, не отрывая взгляда от лица жены. Странный у нее взгляд, спокойный какой-то. Будто все, что сейчас происходит, – обычное для них дело. И выражение лица странное – не испуганное, а будто загнанное. Хотя о чем это он? Про выражение лица – это потом… А сейчас ему просто сосредоточиться надо, принять картинку за реальность. То есть выяснить, что это за мужик и какого черта рядом с его женой сидит. Да и мужик на него смотрит, будто сам давно этих вопросов ждет. Будто подгоняет его взглядом – ну же, давай…

– Ну, здравствуй, папочка!

Голос Дианы над ухом прозвучал так вызывающе агрессивно, что он даже поморщился от досады. Сказал же – в машине ждать! Тут и без нее не знаешь, как себя к увиденной картинке пристроить. И вообще, при чем тут какой-то папочка… Это к кому она так обращается – папочка?!

– Диана?! Ты?

Лицо мужчины, неизвестно какого черта оказавшегося рядом с Татьяной, тоже вдруг дернулось изумлением. Хотя надо признать, его изумление было совсем другого рода, то есть без привкуса неприятной растерянности. Наоборот, присутствовала в его изумлении бурная радость, и он даже с места вставать начал, неуклюже громыхнув стулом.

– Ой, только давай без родительских объятий обойдемся, папочка!

Мужик так и не поднялся до конца на ноги – грузно осел на свой стул, во все глаза глядя на Диану.

– Доченька… А… как ты здесь? Ты же…

– Хочешь сказать, зачем я в этот город приехала? Вообще-то я уже взрослая, пап. Где хочу, там и живу.

– Ты… здесь живешь? А почему…

– Почему тебя не нашла? А зачем, пап? Насколько я знаю, тебе и без меня хорошо. Вон с чужими женами развлекаешься. Кстати, пап… Чего это тебя вдруг на солидный женский возраст потянуло? Квалификацию потерял, да?

– Да… То есть нет, конечно… То есть это совсем не то, что ты думаешь!

– Да бог с тобой, я вообще о тебе не думаю. Вот уже три года – не думаю! Совсем! Понял? Потому что тебя – нет. Мама у меня есть, а отца – нет!

Звонкое высокое Дианино «нет» лопнуло над их головой, как натянутая струна. Все замерли. В образовавшейся мертвой паузе металась неловкость, отскакивала от одного к другому, будто ища спасения. Оно вскоре действительно появилось – в образе девушки-официантки с подносом, заставленным тарелками.

– Ой, что же вы не предупредили… Вам еще два прибора принести, да? А горячее… Ну, которое романтическое… Надо еще две порции заказать?

– Да, девушка. Принесите, конечно, – резко повернулась к ней Диана. – У нас, знаете ли, очень дружная компания, мы ужасно любим все романтическое. Мы все очень, очень близкие люди! Ужасно все романтические!

– Дианочка, я прошу тебя… – проговорил с несчастной хрипотцой Саша-отец, улыбнувшись виновато и даже несколько заискивающе.

– Да пошел ты со своими просьбами! Понял? Просит он! Ты меня три года не видел и еще столько же не увидишь! А может, и никогда уже не увидишь! Так что – чао-какао, папочка! Пока-пока!

Резко развернувшись и взметнув белыми перышками волос, она почти бегом устремилась к выходу. Саша растерянно, на изломе, как женщина, протянул в ее удаляющуюся спину руки, потом, с грохотом отодвинув стул, рванул за дочерью. Таня и Сергей дружно развернулись им вслед, наблюдая, как они бегут через дворик. Как два спринтера на дистанции. Или как два актера в киношном кадре, когда по сценарию пожилой оперативник должен преследовать юную преступницу. Отвлек их от этой картинки прозвучавший над головой голос официантки:

– Так я не поняла… Вам все-таки на четверых накрывать или на двоих?

Они переглянулись и дружно уставились на бедную официантку так, будто она сказала совсем уж несусветную глупость. Сергей первым пришел в себя, откинулся на спинку стула, махнул небрежно рукой:

– Спасибо. По всей видимости, нам ничего уже не понадобится. Видите, у нас дислокация изменилась? И цветы тоже уберите со стола, пожалуйста…

Хмыкнув, девушка поплелась от их столика, на ходу недовольно покачивая головой. Наверное, сегодня не ее день был. Не повезло с клиентами. И кто это придумал такую чушь, что они всегда правы? Даже когда в истерике бьются, отношения выясняют и дислокацию меняют, все равно правы. А что делать?

– Тань… Ты вообще понимаешь что-нибудь? Что это было? – с силой потер Сергей ладонью щеку, будто только что получил порядочную оплеуху.

– По всей видимости, это была сцена из индийского кино. Твоя девушка обрела отца после долгой разлуки. Кстати, она очень хорошенькая, эта Диана. Правда, грубовата немного. Из породы любительниц похамить.

– Да я не о том… То есть я не о Диане… Тань, у тебя что здесь, свидание было?

– Нет. Это тоже было кино. Только не индийское.

– Не понял…

– А что тут понимать, Сереж? Обыкновенный неудавшийся дубль. Да и в целом кина тоже не получилось. Кинщик оказался плохой. Написал сценарий, а снять не сумел.

– Какой сценарий? Ты что… Ты хочешь сказать, что специально это все организовала?

– Ну да…

– И утренний звонок от этой… как ее…

– От Иры. Димину маму зовут Ирой, Сережа.

– Тань… А зачем все это?

– А Диана зачем, Сереж?

Она подняла голову, смело глянула ему в глаза. Дернув желваками, Сергей отвернулся, сердито затряс под столом коленкой. Ей вдруг стало нехорошо от его растерянности, немножко трусливой, почти мальчишеской. И одновременно – легко. Захотелось вдруг рассмеяться, прижать к плечу его голову, погладить по жестким волосам с уже пробивающейся на висках сединой. И сквозь смех сказать что-нибудь нелепое, бабье, вроде того – не умеешь, мол, на сторону ходить, не стоит и начинать…

– Сереж, ты это… Ты прости меня за спектакль, конечно. Я не хотела. Просто… Сереж, ну сам вспомни, как ты всегда говорил! Что семья – это крепость, что это монастырь в миру… Что там, в монастыре, за его каменными стенами мы с тобой спасаемся от страстей и соблазнов… Помнишь? Спасаемся в своей любви… Я так тебе верила, Сережа! А теперь что? Стена рухнула, да? Ты не удержался и соблазнился молодостью, намалеванным личиком? Так, выходит?

– Да. Выходит, так. Не удержался.

– Значит, зря я тебе так безоглядно верила. Во идиотка, да?

– Нет, Тань. Ты не идиотка. Просто… Просто так получилось…

– Да идиотка, идиотка, я знаю. Наивная дура. Я ведь тоже могла подсуетиться как-то, сохранить свою красоту и молодость. Шастала бы с утра до ночи по салонам… Сейчас все так делают. А я… Я просто не старалась быть лучше, чем я есть. И никогда не хотела быть дамочкой-потребительницей, которая мужа рассматривает как… как источник средств на себя, любимую. Выходит, зря? Господи, какую я чушь сейчас несу… Ну, чего ты молчишь, Сережа?

Он поднял на нее глаза – виноватые, грустные. Смотрел, будто видел впервые. Долго смотрел. Потом произнес устало:

– А я и сейчас могу это повторить, Тань. И про крепость, и про монастырь в миру.

– Неужели ты хочешь сказать, что у тебя с этой Дианой… ничего не было?

– Почему? Было. Было, Тань. Есть за мной такой грех. Виноват я перед тобой.

– И что? Прощения просить будешь?

– Поедем домой, Танька. Я домой хочу. Вставай, поехали. Дома отношения будем выяснять. По уставу нашего монастыря…


Диана бежала по улице, не разбирая дороги и слепо натыкаясь на прохожих. Наверное, они и впрямь думали, что молодая преступница убегает от пожилого дядьки-оперативника. Останавливались, смотрели вслед удивленно. Некоторые плечами пожимали – уж больно странно им было, почему этот дядька бежит и по имени ее окликает. Орет на всю улицу – Диана, Диана, остановись…

Она выдохлась аккурат у подземного перехода. Остановилась враз, тяжело переводя дух и с сожалением глядя на ступеньки, ведущие вниз. Отец подбежал, цепко схватил пальцами за предплечье, дышал над ухом, как загнанный конь, сильно раздувая ноздри.

– Отпусти… Ну отпусти же! – попыталась она выдернуть руку из его железных пальцев.

– Ты больше не убежишь?

– Нет, не убегу.

– Тогда давай сядем, поговорим спокойно.

Оглядевшись, он повел ее в тихий скверик, примостившийся недалеко от шумного уличного перекрестка, усадил на свободную скамейку. Все еще тяжело дыша, похлопал себя по карманам, выудил пачку сигарет с зажигалкой, нервно прикурил, закрываясь от ветра ковшиком ладоней.

– Ты какие куришь? «Мальборо»? Дай и мне тоже…

Она проговорила это так обыденно, словно не бежала сейчас сломя голову по улице, а сидела, поджидая его долгое время на этой самой скамейке. Саша автоматически встряхнул пачкой, протянул ей сигарету, как это делают все курильщики, откликаясь на просьбу дать закурить. Потом уставился на дочь с запоздалой отцовской обескураженностью:

– Ты что? Куришь?

– Ага. Курю.

– А… зачем?

– Тебя не спросила зачем.

– А давно?

– Давно. С того дня, как ты нас с мамой бросил.

– Понятно. Значит, ты до сих пор меня так и не простила…

– Да! Конечно! А ты как думал? На моих глазах мама погибала, а я, значит, должна была радоваться твоему вновь обретенному счастью? Да ты хоть в курсе, что она, когда ты уехал, в психушку попала?

– Как в психушку?

– Ну, не в психушку, в клинику неврозов… Это название только красивое – клиника неврозов, а по сути – та же психушка. Ее там почти полгода держали. Все диагнозы ей нарисовали, какие только можно было, и депрессивный психоз, и астенический синдром… А от главной болезни так и не вылечили. Никто из медиков не знает, как лечить от предательства горячо любимого мужа.

– Диана, но я ж не знал…

– А если бы знал, то что? Бросил свою молодую и длинноногую и к нам вернулся?

– Но я же и впрямь вернулся! Помнишь? Через год… А ты меня на порог не пустила. Сказала – уходи, не мешай маме. У нее новый молодой муж… Ты что, меня обманула тогда?

– Нет. Не обманула. Новый муж действительно у мамы имеется. Так что все довольны и счастливы. А твоя молодуха как поживает? Счастлива?

– Не знаю, может, и счастлива. Она меня давно бросила.

– Постой, постой… Значит, ты к маме с повинной головой потому и приехал? Когда она тебя бросила?

– Ну… То есть я не потому приехал, что бросила, а потому, что понял… Я хотел тогда на коленях прощения у мамы вымолить… А ты меня как обухом по голове – замуж вышла!