– Да, это несправедливо, – тихо сказал Райфл, продолжая разговор. – Но таков наш удел в жизни. О справедливости все мы можем только мечтать – и мы и они. – Сара видела краем глаза, как он махнул рукой в сторону деревни, но так и не поняла, кого имеет в виду Райфл: крестьян, овечку или и тех и других. – Каждый играет в этой жизни свою роль. И тебе давно пора было это понять.

– Я не буду ее есть, – упрямо повторила Сара, глядя на поломанные ветки ежевики.

– Тогда голодай, – спокойно произнес Райфл и направился по дороге в сторону деревни.

«Как ей это удалось?» – думал Райфл, прислушиваясь к звукам позади себя, там, где осталась стоять среди зарослей ежевики Сара.

Но она снова сделала это – нашла в его душе то место, где жили чувства, которые он почти уже не надеялся испытать вновь – сострадание, боль, жалость к слабому существу, которое и живет-то на свете лишь затем, чтобы давать людям шерсть и пищу, и еще к ней, к Саре Рун, девушке с отважным, добрым сердцем. Это сердило и одновременно смущало Райфла, он не мог понять до конца, что с ним происходит.

Он не хотел испытывать все эти чувства. Они не доставляли ему радости, а только самым странным образом мешали осуществить свои планы, напоминая о собственных желаниях, которые он предпочитал прятать от всех, – о жажде доверия, душевного тепла и покоя. Они воскрешали того человека, которого он давно похоронил, не давали ему быть хозяином своей судьбы и судеб своих людей.

В его жизни просто нет, не должно быть места для подобных чувств. Слишком многое зависело сейчас от его силы, слишком многие ожидали, что он будет уверенной рукой править в здешних местах. И поведи он себя по-другому, он предаст Леонхарт, и все страдания его людей, перенесенные за эти годы, окажутся напрасными. Но Райфл не станет рисковать их будущим – да и своим тоже – ради мимолетной, ускользающей нежности, вдруг завладевшей его существом.

В конце концов, Сара Рун выросла, имея все, чего не имел он, наслаждаясь щедростью земли Олдрича. И Райфл не имеет права забывать об этом. Пусть девушке приходится немного пострадать сейчас, но то, что он старается создать, объединив земли Олдрича и Леонхарта, стоит чьих угодно страданий.

И все же чувства Сары Рун глубоко затрагивали его. Райфл никогда не думал, что способен так сопереживать другому человеку. Тем более девушке. И уж меньше всего – девушке из Олдрича. Внучке своего злейшего врага.

Райфл поймал себя на том, что гордится Сарой, вспоминая, как удалось ей в ту решающую ночь справиться с толпой. Его поразило то, как сумела эта хрупкая девушка подавить душившие ее рыдания, разговаривая с крестьянами. Казалось, она вот-вот забьется в истерике и все испортит.

Но нет. Сара укротила вольный дух рвущихся на свободу крестьян так же легко, как справилась сегодня с бьющейся в зарослях ежевики овечкой, и оба раза Райфл был рядом и молча восхищался тем, на что оказалась способной эта девушка. Она обладала сокровищами, о которых не догадывалась сама, – волей и мужеством, прозорливым умом, легкостью и ясностью мысли.

Райфл понимал, как больно ей было произносить слова своего фальшивого проклятия. Она говорила и плакала, Райфл отлично видел две блестящие дорожки слез на ее щеках.

Мудрый властитель в его душе тут же сказал себе, что не стоит обращать на это внимания. Раз уж крестьяне Олдрича боятся Сару Рун, следует использовать это себе во благо. Но другая часть его души, спрятанная ото всех, чувствовала боль Сары, как свою. Ему было больно вместе с ней. Он жаждал сжать девушку в объятиях, чтобы желание, владевшее обоими, заставило ее забыть о своем горе. Райфл прекрасно понимал, что их непреодолимо тянет друг к другу. Но ничего подобного нельзя было допустить.

Он очнулся от своих мыслей и оглядел залитое солнцем поле. Сара по-прежнему стояла там, где он ее оставил, и внимательно наблюдала за ним. Его охватило вдруг почти непреодолимое желание вернуться к ней, снова оказаться рядом.

И именно это заставило его понять, как опасна Сара Рун, убедиться в том, что необходимо держаться от нее подальше. Если он не остановится, если позволит себе предаться опасным мечтам об этой девушке, то очень скоро может обнаружить, что готов на все ради Сары. Но Райфл из Леонхарта просто не может позволить ей взять над ним такую власть. Только не сейчас. И вообще никогда.

Снова отвернувшись от Сары, Райфл продолжал свой путь.

– Милорд!

Он увидел спешащего ему навстречу Абрама в окружении нескольких солдат.

– Вы посылали за мной? – спросил его кузен.

– Пойдемте со мной, – приказал Райфл, и все покорно последовали за ним.

Они пересекли дорогу, ведущую к деревне, оставили за собой поле и направились в сторону искрящихся золотом и зеленью холмов. Никто не удивился, услышав перезвон колоколов – в замке Фьонлах отбивали полдень.

– Как ведут себя крестьяне? – спросил Райфл.

Абрам был младше его на пять лет, но выглядел примерно на дюжину лет старше. И он всегда был таким, подумал Леонхарт, серьезным и стойким во всех выпавших на их долю жестоких испытаниях. Когда кузену исполнилось двадцать, Райфл разрешил ему присоединиться к отряду, и с тех пор Абрам проявлял удивительную способность сохранять здравый рассудок в те моменты, когда остальные теряли голову.

Райфл нисколько не удивился, заметив, что Абрам не выражает ни малейшей радости по поводу того, как ловко им удалось с помощью Сары справиться с крестьянами Фьонлаха. Вот и сейчас в ответ на вопрос Райфла он лишь спокойно произнес, глядя прямо перед собой:

– Никаких новых потерь. И ничто их не предвещает, насколько я могу судить.

– Что ж, это немалый успех, – заметил Райфл. – А как насчет запасов пищи?

– Трудно сказать. Они успели запасти изрядное количество – хоть кто-то из них думал о будущем. Но в то же время слишком многие поля остались незасеянными.

– Джошуа Рун не заперся бы в замке без надлежащих запасов продовольствия, – заметил Райфл. – Так что можно надеяться, что у него есть еще кое-что в замке.

– Да, – согласился Абрам.

От Райфла не укрылось, что он словно бы осекся, плотно сжал губы, глядя вдаль.

– Хочешь сказать мне еще что-нибудь? – спросил он. Абрам внимательно посмотрел на него своими серьезными карими глазами.

– Мне не нравится, совсем не нравится наша ситуаций Мне не нравится эта женщина, и я не понимаю, почему вы позволяете ей так вольно вести себя. Это не доведет до добра.

– Но ты же сам сказал, что крестьяне больше не бегут в леса. И как еще, по-твоему, я мог этого добиться?

– Да, – с неохотой кивнул Абрам. – Согласен, они боятся ее достаточно, чтобы оставаться на своих местам. Но ведь и наши люди боятся ее не меньше.

– И ты тоже ее боишься? – тихо спросил Райфл.

– Нет, – покачал головой Абрам. – Но ты не можешь отрицать, что ее окружает колдовская аура. И мне начинает казаться, что из всех доходивших до нас слухах правды было больше, чем вымысла.

– Послушай, что я скажу тебе, – начал Райфл. – Никакая она не ведьма. Ничего подобного. И сказала она все эти ужасные вещи только потому, что я заставил ее.

– Крестьяне говорят, что она проклинала их теми же словами, как когда-то ее мать.

Райфл снова с восхищением подумал об уме и сообразительности Сары.

– И это еще не все, – продолжал Абрам, повышая голос. – Я видел, что она сделала с этой овечкой, Райфл, и другие тоже видели. Один из стоявших рядом крестьян сказал, что то же самое делала Морвена. Она тоже накладывала какие-то заклятия на диких зверей, приручала их, и они становились как ручные.

– Это только слухи, Абрам.

– Слухи или нет, но все это нам не на пользу. Она опутала этих крестьян – если не таинственным заклинанием, то просто страхом.

– Вот и хорошо. Нравятся тебе или нет ее средства, но Сара убедила этих людей остаться. Они нужны нам, и ты знаешь это не хуже меня. Мы не можем перегонять сюда население Леонхарта, чтобы было, кому обрабатывать землю. Это ослабит наши позиции и там и тут. Нас мало.

– Да, – с мрачным видом согласился Абрам.

Они дошли до конца поля, и Райфл остановился, глядя в голубое небо над головой. Затем он посмотрел прямо перед собой, на холмы, и перевел взгляд на возвышавший над ними белый замок.

– Это будет долгая схватка, – задумчиво произнес он.

Абрам молча стоял рядом.

– Есть еще новости из Леонхарта, милорд, – наконец с видимой неохотой произнес он.

Райфл удивленно посмотрел на кузена.

– Ваша мать узнала о том, что вы здесь. Наверное, она вскоре посетит нас.

Райфл закрыл глаза.

– О боже, только этого нам сейчас и не хватало!

– Да, – все с тем же мрачным видом согласился Абрам.

Звон колоколов висел в воздухе, эхом отражаясь от белых камней с такой пронзительной отчетливостью, что капитан замковой стражи едва подавил в себе желание поморщиться. Замерев перед лордом Джошуа, капитан ждал, когда тот изволит обратить на него внимание.

Джошуа стоял у окна и смотрел на меркнущий солнечный свет. Проникая в комнату, последние лучи его чуть согревали воздух, и Оливер занимал себя тем, что смотрел, как пляшут в этом самом луче бесчисленные пылинки.

Наконец старик заговорил, по-прежнему глядя в окно:

– Итак, твой доклад, Оливер.

– Леонхарту и его отряду, похоже, приходится худо, милорд. Они проводят немало времени, охотясь на холмах. Кажется, крестьяне не слишком им помогают.

– Разумеется, нет, – спокойно произнес Джошуа. – С чего бы им помогать этому мерзавцу? Они прекрасно знают, кто он.

Оливер прочистил горло.

– Нашим наблюдателям лишь изредка удается увидеть вашу внучку, когда она прогуливается по холмам или по деревне. Но большую часть времени ее держат взаперти.

Оливер замолчал, ожидая, что последуют дальнейшие вопросы про Сару Рун. Он отлично знал, что Джошуа волнует судьба внучки. Но пауза затянулась. Джошуа все так же молча смотрел в окно на небо и плывущие по нему облака.

Оливер перенес вес с правой ноги на левую.

– Ты веришь в мировое зло? – вдруг спросил лорд Олдрич.

– Да, милорд. Церковь убеждает нас в его существовании.

– Ну да, церковь, – кивнул старик и снова спросил, по-прежнему не поворачиваясь к собеседнику: – Ты считаешь, что вел достаточно праведную жизнь? Думаешь, что бог причислит тебя к числу достойных, когда придет вершить свой суд?

– Я молюсь, чтобы это было так, милорд. Джошуа тихо усмехнулся:

– Молись усерднее, Оливер. У тебя осталось не так много времени. – Отвернувшись от окна, он подошел к столу из темного дерева и присел на стоявший рядом стул, затем сделал капитану знак приблизиться. – Итак, ты веришь в мировое зло. А что ты скажешь о существовании греха?

– Грех должен существовать, в силу обстоятельств, милорд.

– Ну да. В силу обстоятельств. А как ты думаешь, это грех – потворствовать злу?

– Да, милорд.

– Значит, тот, кто потворствует злу, сам становится злом?

Оливер снова переступил с ноги на ногу.

– Я… мне кажется, это так, милорд. Джошуа быстро заговорил зловещим шепотом:

– Зло живет в деревне у подножия холма, капитан. Зло процветает. И как ты думаешь, кто потворствует ему?

Оливер нервно сглотнул. Но ничего не ответил. Старик улыбнулся:

– Мы оба знаем ответ. Не так ли, Оливер? Она – всего лишь женщина.

Джошуа встал из-за стола и подошел очень близко к Оливеру, так близко, что капитан хорошо видел зловещий блеск его зеленых глаз, ярко сверкающих на морщинистом лице.

Следующий вопрос Джошуа прозвучал в полной тишине, Оливер чувствовал на волосах горячее дыхание старика.

– Ты готов умереть за меня, солдат?

– Вы ведь знаете, что это так, милорд.

– Ты уверен в себе? Твоя верность столь безгранична?

В руке Джошуа вдруг блеснул появившийся неизвестно откуда кинжал. С проворством, удивительным в его возрасте, он приставил стальной клинок к самому горлу капитана. Рука его дрожала, и лезвие едва заметно царапало кожу. Оливер не решался отвести взгляд.

Лезвие прижималось все крепче. Лицо Джошуа приближалось – он следил за реакцией жертвы.

Время словно остановилось. Оливер чувствовал, как глаза его наполняются слезами – то ли от страха, то ли от напряжения. Джошуа не двигался, но рука его крепко сжимала кинжал. В зеленых глазах не отражалось ничего, кроме безграничного любопытства. Оливер подумал, что так же смотрит на свою жертву кошка, готовясь нанести смертельный удар.

Животный страх вдруг пронзил его с головы до ног.

– Моя жизнь принадлежит вам, милорд, – пробормотал он.

Тело его задрожало, и он подумал, что вот-вот не устоит на ногах. В этот момент Джошуа сделал, наконец, шаг назад и убрал кинжал.

– Твоя верность делает тебе честь, – произнес старик с отсутствующим выражением лица. – Именно поэтому я выбрал тебя, чтобы завершить мое правление, если мне случится умереть до наступления нового тысячелетия.