Снова кто-то хрюкнул. Я оглянулась и увидела свою охрану, среагировавшую на шум. Гена, стоявший у окна, закусив кулак, смотрел на Диму, стараясь не заржать. Олег рефлекторно подхвативший бумаги и отошедший с ними от стола, с перекошенным лицом смотрел на Диму, побагровев от усилий, чтобы не рассмеяться. У него даже очки запотели. Я перевела взгляд на гневного Рыжкова.

— Диман, братан, ты чего? — осведомилась я, оскорбленно глядя в пылающие злобой глаза и переводя взгляд на его красную маковку от которой он убрал руки. — Ты действительно считаешь меня шестеркой, которая заложит тебя Адриану? После всего, что между нами было? Мы же столькое вместе прошли! Я на тебя блевала, ты меня на ручках носил, я тебе черепушку вскрывала, а ты такое говоришь! Не брат ты мне, морда огуречная! — в сердцах бросила я, с удовольствием глядя, как еще сильнее багровеет его лицо и мысленно подбадривая его для выхода на арену. Секунда ожидания и…

И звание «терпила года» уходит к Рыжкову, с такой силой бахнувшему за собой дверью, что стены затряслись.

— Чего ты тормозишь, бумазейки давай, — глядя на Олега потребовала я, опускаясь обратно в кресло и пригубив кофе.

Мы с ним увлеченно составляли варианты, Рыжков вскоре вернулся и сел от меня подальше, негромко разговаривая по телефону. Я думала поиздеваться, но мы с Олегом увлеклись и напрочь о нем забыли.

— Вика.

Голос Гены. До пиздеца напряженный, мгновенно заморозивший рабочую атмосферу. Рыжков тут же отключил звонок и посмотрел на него. Как и Олег. Рефлекс. Рефлекс людей Адриана, когда они внимательно слушают его слова, даже если они переданы через кого-то. Ощущение провала в груди и четкая ассоциация с тем моментом, когда я впервые увидела стаю, в своем доме, в день убийства Артема. Ощущения сейчас были те же. Есть я, а есть они, и у меня нет шансов, если будет дана команда.

Я посмотрела на Гену, глядящего в пол, стоящего все так же у окна и он негромко произнес:

— Адриан приказал забрать твой телефон и привезти тебя в офис страховой. Немедленно.

Мороз по коже, дыхание сбилось. Он смотрел на меня и видел, что мне страшно. Что мне очень страшно.

— Почему? — дрогнувшим голосом спросила я.

— Это все, что он сказал. — Гена направился ко мне, взглядом поднимая Диму и, остановившись у моего кресла, глядя в сторону, тихо сказал, — дай телефон.

Приказал.

Ледяными пальцами протянула ему мобильный. Гена стоял и сжимал его. Велев Олегу расплатиться, пошел на выход. Я на деревянных ногах за ним.

Атмосфера в салоне автомобиля давила. Мертвая тишина. Хищники. И я снова на заднем сидении, только на это раз ни Гена, ни Дима не разговаривали. И они уже не были моими людьми.

Пустой и темный офис. Полоска света из приоткрытой двери моего кабинета, к нему мы и шли.

Я шагала твердо. Так, как идут люди, с убитой надеждой. Как идут люди, которых стая провожает до плахи. Внутри теплится протест, попытка удержать надежду, закрыть на ней кровоточащие раны и вдохнуть в нее жизнь. Но она только сильнее душится, потому что я знала, что я не потяну. Я знала, что нельзя, и все равно на это подписалась. Пришел счет. Приказ через его человека — счет неподъемный и время платить. Надежда в преагонии.

Сердце отбивало в ушах набатом, страх клубился внутри, набирал силу. Гена толкнул дверь, как только я протянула руку к ней — мне подана рука, чтобы взойти на плаху. Шаг в мой кабинет, обшитый деревянными панелями, от которых отталкивается веяние необратимости грядущего. Шаг в приглушенное освещение, которое уже пожирает тьма. Шаг в вязкую тишину. Кладбищенскую тишь. В удушение.

Здесь были люди. Его камрады и не только его.

У окна, за моим столом рядом с ним Давид, который смотрел в профиль Адриана, сидящего в моем кресле. Давид смотрел на него с напряжением, потом перевел на меня взгляд и его глаза потемнели. Но мне было на него срать.

Я смотрела на Адриана.

Лицо ровное, он разглядывал бумаги перед собой на столе. На подлокотнике его кресла бокал наполовину с виски. Мое дыхание душится холодом, взявшим в тиски сердце.

Почувствовала, как начинает внутри все сыпаться и прикрывать осколками надежду, хрипло застонавшую уже в агонии, когда он закрыл глаза и махом опрокинул в себя бокал не поморщившись и почти сразу же глубоко затянулся. Чтобы убило.

Бокал на столешницу, смотрит в бумаги, протяжный выдох дыма и он медленно поднял на меня взгляд зеленых глаз. А в них мертвенное равнодушие.

На этот раз настоящее. И именно ко мне.

Ведь Давид изловчился, как и обещал.

Я усмехнулась, отводя взгляд и качая головой, пытаясь принять факт, что вот и все, надежда мертва. Теперь окончательно финита аля трагедия. Прикрыла глаза, потому что палец холодит металл, давит болью, а слезы это глупейшее, что сейчас может быть.

Снова посмотрела на него. Я готова и я приму. Начинай.

Глава 11

Начал.

Тишина стала вязкой, пропитывалась ночью, снова царствующей в нем и всполохами темени напитывающей его глаза. Исходила из него, распространяясь удушливыми незримыми клубами тумана, вытягивающего напряжение из присутствующих, аккумулируя его, концентрируя так, что становилось трудно дышать.

Между нами метра три расстояния буквально, и пропасть, бездна эмоциональной тишины.

Его палец выдвигает по столу листы по направлению ко мне. Не шелохнулась и не посмотрела. Его голос негромок, ровен, равнодушен:

— Полтора месяца назад был создан траст. Его бенефициаром назначена некая Белякова у которой есть ИП. Только гражданки Беляковой в природе не существует, по факту ее ИП принадлежит Гартман Виктории Евгеньевне. Приоритетный бенефициар траста на Кайманах. Здесь. — Сверху ложится несколько листов. Глаза в глаза. — Результаты шести независимых экспертиз. Вердикт у всех один и тот же — это твоя подпись. Сделанная твоей рукой.

Я стояла твердо и смотрела в глаза, без линз, но настолько потемневшие от того, что спокойно и на полных правах витало в нем и говорило его голосом:

— Цена искупления крови на руках твоего мужа — предложенные им восемьсот миллионов. Всего лишь. Ну и отметенная страховая, как бонус, о котором он не знал. — Отвел взгляд, я поняла, что не дышала. Вдохнула и он снова посмотрел. — Виктория согласилась на результат траста, предусмотрительно в его создании и механизме не участвуя, так, только в общих чертах. Задача увести деньги сложна, нужна стая. Шакалов. Лучшие шакалята из официальной страховой, иначе все бы затянулось, вдвоем с мужем не потянули бы, необходима поддержка и рабочая сила. Шакалы преданно смотрели в лицо вожаку, но подчинялись Виктории, параллельно отметая страховую, и настолько в себя поверили, что забыли о хозяйской руке. Так бывает, когда вопрос касается больших денег и отсутствия контроля. В стае началась грызня, как только деньги осели на Кайманах, шакалы не только хотели страховую, они хотели денег и не хотели вожаков, но они не знали, у кого увели эти деньги, вожаки им не сказали. Когда прознали, убили финансиста и вожака, чтобы уже я ничего не узнал. Хотели забрать Викторию, чтобы был доступ к деньгам на Кайманах, но тут уже Виктория этого не хотела, она же видела, на что способны шакалы, которые друг друга начали грызть. Дальше выход у Виктории был один — втереться в мое доверие, чтобы шакалы ее не убили так же как ее мужа, когда распилят деньги. Цель достигнута блестяще. Виктория тормознула со схемой в решающий момент, перечеркнула нижнюю часть, чтобы я подумал, что она просто ошиблась, потому что не догадалась о трасте, но нет. Она о нем знала и готовилась к тому, чтобы увести стрелки в оффшор на Сейшелах, учреждунный отцом ее супруга и с неплохим активом, чтобы я им заинтересовался, подумал, что это часть моих денег, нашел оффшор и начал выяснять где же оставшаяся часть, а не стал искать шакалов которые непременно бы ее сдали. И пока я разбирался бы с оффшором на Сейшелах, Виктория успешно съездила бы на Кайманы и увела деньги в другой траст, исчезнув вместе с ними.

Он снова выпил виски, снова затяжка никотином и он откидывается на кресле, полуприкрывая глаза, едва заметно ведя подбородком и немного слегка склоняя голову вправо. Так же он смотрел на мертвого Артема. Анализирующее, равнодушно. Его голос был совсем негромок, сказано на выдохе дыма, вплетающегося в зазвеневшую от напряжения тишину:

— Ты знаешь, что таких как ты убивают с особой жестокостью, даже несмотря на редкость хороший интеллект? Вот именно из-за него и убивают.

В горле пересохло. Нет… Да быть не может… Я физически чувствовала реакцию изнасилованной нервной системы. Ощущала как перегорают нервные волокна, не справляясь с мощнейшими импульсами покореженной системы и все сосуды сузились. Урезая питание сердца. Чувствовала, как оно отмирает. Умирает.

Едва заметно кивнула, пока сдерживая себя. Титаническим усилием сдерживая. А он затянулся и произнес:

— Однако, даже при такой своей продуманности ты постоянно совершаешь одну и ту же ошибку — выбираешь не тех партнеров. Не только в бизнесе. Часть денег, которые вы украли, я должен был отдать своему начальству. Обязан. Мы в прекрасных отношениях, очень доверяем друг другу и я у них на хорошем счету, только поэтому они согласились подождать пока я все не исправлю. Эти люди, узнав обо всем, пусть и в меньшей степени чем я, но испытали то же самое желание, что сейчас испытываю я — очень хотят всех вас наказать. Но тебя ни я, ни тем более они не убьют, даже не тронут, я ведь дал тебе слово, а я всегда выполняю то, что обещаю. Поэтому просто уходи.

В моих ушах такой низкочастотный звон, когда не слышишь ничего, в голове только он звучит, а остальное как сквозь толщу воды. Он смотрел на тлеющий конец сигареты в пальцах на подлокотнике и сказанное им резало шум в ушах и онемение в теле. И не только это. Оно резало. Хотя он ничего не сказал, чтобы убить. Он же дал слово.

Шагая сюда я даже не смела на подобное надеяться. Я все поняла в ресторане по интонации Гены, по рефлексу хищников, и поняла еще и то, что у меня нет шанса, иначе Адриан бы не призвал. А оправдываться перед ним нельзя. Меня слегка покачнуло. Отступила назад, упираясь спиной в дверь и ожидая пока пройдет слабость в коленях. Рядом стоял Гена. Не шелохнувшийся. А Адриан затянулся и посмотрел на меня:

— Можешь предупредить оставшихся шакалов, что мое уже разозленное трастом начальство получило всю информацию. Разозлилось еще больше и сейчас вычисляет всех, кто был с тобой повязан, а когда мое начальство так злится, то наказывает очень жестоко, поэтому у шакалов не больше пяти суток, пусть попрощаются с близкими. На этом все. Свободна.

Свободна во всех смыслах, видимо. Призовой укол эвтаназии для надежды еще стенающей в агонии. Надежды, что он не законченный ублюдок. Но. Препарат введен. Все мертво. Навсегда.

Он говорил при всех, чтобы все были в курсе. Что свободна. Что трогать нельзя, потому что он пообещал. Мне тоже есть что сказать, чтобы тоже знали и не смели забывать.

Тьма. Его темнота. И взрыв ней. Мой последний взрыв. И пусть все осядет пеплом.

— Я так боялась разочаровать тебя, а произошло худшее… — хрипло рассмеялась, отводя взгляд, рассматривая какую-то декоративную псевдостильную стеклянную хрень на небольшой столике у входа. Вот и пригодилась. Выдохнула, глядя на нее и тихо, почти шепотом, то, что било в мыслях, — ты. Разочаровал. Меня. Тварь.

Мой рывок и статуэтка летит в его сторону.

Отклонился. Звон осколков, осыпающихся со стены за креслом. Его глаза вспыхивают гневом и непроглядной тьмой.

Порождая то же самое, только неукротимое по мощи. Рванула к нему, чтобы выдавить эти слепые глаза.

— Вика! — Гена попытался перехватить, но согнулся от удара локтем в горло.

Секунда и я у стола, схватив тяжелый светильник и с ненавистью глядя в холодное отрешенное лицо. Он рванул в сторону, мгновение и скручивает мои руки под звон новых осколков из-за того, что онемевшие от боли пальцы выпустили светильник. А меня врезают грудью в деревянную столешницу и стискивают с не меньшей ненавистью.

И стало больно.

Нет, не физически. Внутри больно. Потому что снова зеленые глаза, снова выкручиваемые руки, снова прижата и обездвижена на столешнице. Снова. Только на этот раз я любила того, кто едва сдерживался, чтобы не убить меня. Я его любила, а он в такое поверил…

И за это он не сдержится — за то, что верит, что я его предала, доведу до конца, потом всплывет правда и пусть всю жизнь мучается, раз поверил, что могу предать. Его и предать. Не прощу.

— Адриан! — испуганный окрик приближенного и его хватка ослабла.

Боль разлилась по телу и ударила по остаточным срунам, тоже порванным, пока эту тварь с полыхающей черной ненавистью в глазах оттаскивали от меня три человека, которым он это позволял. Ненавидит меня… За то что под кожу, в остатки души, за то что дышал. И резануло болью вены и сердце от понимания, что вот это вот все в нем, даже в сравнение не пойдем с тем, что полосует меня, выворачивает внутри, равнодушно сваливает в одну кучу отрезанные мертвые части, которые сгорают. В последний раз. И должны догореть, я больше не смогу… и пусть он сгорит вместе со мной.