— Не стать тебе курильщиком — смирись, — сказала я громко, чтобы Ванька точно расслышал.

Он обернулся на голос, а мне внезапно подумалось, что сигарета ему не шла до нелепости.

— Где взял? — спросила, подходя ближе.

— У охранника, — сознался Ванька, пристыженно вытащил сигарету изо рта и вышвырнул. Зажигалку мне протянул: — Держи, возвращаться будешь — отдашь.

— А ты? — спросила, подавляя панику.

Окинув взглядом «ГорЭншуранс» снизу вверх, Ванька удивительно спокойно ответил:

— Никогда. Ни сюда, ни к отцу. Хватит с меня этого дерьма.

— Куда пойдешь?

— К Сан Санычу, — легко ответил он. — В спортзале запросто можно провести парочку ночей, а там что-нибудь придумаю.

— Зачем к Сан Санычу? — нахмурилась я. — Я могу сбегать за ключами от квартиры. Да и общежитие… — начала решительно.

— Саф, — улыбнулся Ванька и обхватил руками мое лицо. — Это не твоя проблема. Из всего, что наговорил отец, верно только одно: однажды мне придется повзрослеть и научиться отвечать за себя. Так почему бы не сегодня?

Только меня это чуточку напугало. Если он бросал всю свою прошлую жизнь, с чего было оставлять рядом меня? От мысли, что он уйдет, даже слезы навернулись.

— Мне безумно жаль, что вы с Катериной это услышали, — негромко проговорил Ванька, заглядывая точно в глаза. — Но правда в том, что однажды это все равно бы случилось. Подобные склоки у нас с отцом скорее правило, чем исключение. Разница лишь в том, что мне никогда не хватало духу сказать все до конца и закрыть дверь. Он всю жизнь внушал мне, что я слабак, который испугается первых же трудностей, с которыми столкнется. И я верил. Он дерьмовый отец, но отец. Родителей слушаешь, даже если того не хочешь. Но глядя на тебя я каждый раз думаю: если Саф может, то с чего не суметь мне?

Такое откровение шокировало, а еще ответило на мой главный вопрос: почему среди всех прелестниц, готовых на что угодно, Иван Гордеев выбрал меня. Им двигала не любовь и даже не симпатия, а восхищение. Я была человеком, который вдохновил Ваньку на разрыв главных отношений в его жизни.

— Ты вложил в понятие «гордиев узел» новый смысл. Достижение, — отшутилась я, не зная, что еще сказать.

Ванька расхохотался и, не став устраивать долгих прощаний, крепко поцеловал меня и ушел. В сторону метро.

Спустя время, вспоминая этот миг, я все поражалась: они терпели друг друга двадцать пять лет, и за полчаса решили, что больше не желают. Взаимное разочарование достигло точки невозврата, и от тандема Гордеевых, от которого все ждали блистательного будущего, остались одни обломки не оправдавшихся ожиданий. Может, в тот день Николай Давыдович еще и верил, что сын «приползет» обратно, но этого не произошло. И спустя год от темных волос начальника осталось одно воспоминание. Седина, при нашей первой встрече на зависть едва тронувшая виски, распространилась на всю голову, прибавив обладателю лет десять. Я не верила в такие совпадения.

Сколько помню Николая Давыдовича, он всегда был недоволен безответственностью сына и неумением принимать важные решения. Иронично, что именно тот миг, когда Ванька продемонстрировал характер, его отца это сломало. Но Николай Давыдович так и не понял, что случилось: он не признал своих заблуждений и не раскаялся.

Я никогда не узнала, что именно стало последней каплей и вынудило Ивана сказать отцу твердое «нет», но что-то было. Для взрыва нужна взрывчатка, тем более для такого, какой пошатнул «ГорЭншуранс». И все же, ко всеобщему изумлению, Иван Гордеев оказался абсолютно прав: на месте обломков прежней жизни выросло нечто куда лучшее. Из взбалмошного мальчишки без определенной цели в жизни он превратился в мужчину, которому не страшно доверить самое дорогое. Одного жаль: независимость досталась ему ценой спокойствия других людей.

Глава 10

С уходом Ваньки над «ГорЭншуранс» воцарилась звенящая, нервная тишина. То ли охранник пустил слушок, то ли кто увидел нас из окна и все понял, но новость разнеслась по этажам со скоростью инфекции, и все смолкло на насколько дней. Людям требовалось время на осмысление произошедшего: маленькое государство лишилось своего кронпринца. А народ любил его, ждал, поддерживал. Так выглядел траур. Никто всерьез не верил, что у Гордеева-младшего хватит пороха послать отца, но это случилось, причем совершенно неожиданно.

Спустя три дня молчания в отсутствии изменения ситуации, меня начали осторожно расспрашивать. До того историю из первых уст знала только Лона, а остальные ребята молча переглядывались, будто боялись, что сорвусь и впаду в истерику. Но, на самом деле, мне не казалось решение Ивана такой уж трагедией. Куда больше пугало, что он обрезал ниточку, соединявшую его с последним из живущих родственников.

Получив свою порцию сведений, Рита, Иришка и Егор в один голос посоветовали мне поговорить с Ванькой и убедить его вернуться. Действительно, в наш век сожалений об утраченных возможностях, кто же бросает блестящее будущее ради едва-едва просматриваемой цели? Да, Ваньке следовало отдать должное, он сделал то, на что решились бы единицы: променял стабильность на один лишь фантом настоящего счастья. И преуспел ведь, чертяка! В жизни бы не поверила, что так бывает. Да никто бы не поверил.

Кроме меня Ваньку поддержала одна лишь Лонка. Она вообще приняла новости очень близко к сердцу. Даже всплакнула. Больше всего ее расстроило, что Иван с Николаем Давыдовичем так ругались не один и не два раза, а постоянно. Наверное, нам всем следовало об этом догадаться раньше, но я лишь насмешливо обвиняла Ваньку в нытье. Мне и в голову не приходило, что это лишь верхушка айсберга. Обычно на публике Гордеевы вели себя весьма типично для отца и сына. Смущало только абсолютное неуважение интересов друг друга. Никто не подозревал о той ненависти, которая росла и крепла в их душах. Вы бы слышали, как горько и надорванно звучали их слова тогда, в кабинете. Вроде, подумаешь, повздорили, с кем не бывает? Мы с мамой тоже все время цапались, но в нашей семье никто не имел целью унизить, оскорбить, ударить по самому больному. На какой-то миг я даже подумала, что не смогу после этого работать на Гордеева.

Слушая советы друзей, я кивала, обещала поговорить с Ванькой, и они мне верили, потому что не обращали внимания на Лону. Она видела, что я лгу, глядя прямо в глаза. И не осуждала. Даже наоборот, будто боялась, что я поддамся, а потом кивнула каким-то своим мыслям и перевела тему на Николая Давыдовича. У нее вышло очень естественно, и все с готовностью стали жалеть бедного пострадавшего начальника, оставив нас с Ванькой в покое.

Сколько прошло с тех пор лет? Шесть? Вроде бы, шесть. Так вот уже шесть лет я по утрам занимаюсь йогой, стабильно отвечая на вопрос: как мне удается заставлять себя вставать в такую рань? Ответ прост: через адские муки. Но речь сейчас о том, откуда пошла такая традиция.

Ванька действительно поселился при спортзале Сан Саныча, и я повадилась приходить туда по утрам. Да-да, подкармливала, как сердобольная мамаша. Забавляла этим и его, и Сан Саныча, но переживала не за сытость, а за общее состояние. И искала повод чаще видеться. На то, увы, имелись причины.

Казалось, Ванька решил себя за что-то наказать. Каждое утро они с сенсеем устраивали совершенно безумные бои, от которых сердце замирало. Я приносила еду, садилась на лавочку и с затаенным ужасом ждала, что один из мужчин убьет другого. Они дрались так яростно, что смотреть было больно. Тело Ваньки покрылось синяками и царапинами, и я мазала их гелем, чтобы заживить хоть чуточку быстрее. Гордеев-младший не сопротивлялся, но и не поощрял. Он хотел страдать, он считал, что этого заслуживает. Но почему? До поры я этого не понимала.

Были у его жажды саморазрушения и другие проявления: упрямый отказ жить у меня в сравнительно нормальных условиях, практический полный игнор мобильного телефона, а еще склонность к пустому самопожертвованию. Он с готовностью хватался за любую работу. Проводил мне в квартире свет, присматривая за рабочими, отделывавшими мне ванную, убеждал Лону не сдаваться под напором Романа и Бесхребетного и не забирать заявление из полиции, натаскал мне полквартиры материалов… Помогал, помогал и помогал. И успешно уходил от разговоров.

Устав от попыток Ваньки самоубиться на ринге с помощью Сан Саныча, я, вспомнив совет сестры, приобщилась к занятиям йогов, которые проходили по утрам при том же спортзале, в пристройке с торца. Так я была, вроде, рядом, приглядывала, но не видела самое тяжелое. С тех пор, как Ванька ушел, он стал мне даже как-то ближе и роднее. То, что он сказал про меня, в некотором роде тронуло. Даже если рассчитывала на другое, это было приятно. А еще налагало на меня определенную ответственность за его благополучие.

Прошла неделя, за ней — вторая. Однажды вечером Гордеев дождался ухода Катерины и попросил меня задержаться. Не нужно было провидческого дара, чтобы догадаться, о ком пойдет речь.

— Как там мой сын? — спросил он без предисловий, казалось, невозмутимо ощипывая очередное из своих растений.

Я вдруг с горечью подумала, что о них он заботился больше, чем о Ваньке. Те находили силы благодарно тянуться вверх после всей заботы, а вот сын пробиться сквозь отцовское равнодушие не смог. Сдается мне, именно железная воля Николая Гордеева все это время не давала Ваньке задуматься о том, чего он хотел от жизни. Пришлось действовать по порядку: вычеркнуть отвлекающий фактор и только после этого двигаться дальше.

— Нормально. У него все есть. Подрабатывает в спортзале, ребят тренирует.

Несмотря ни на что, Гордеев заслуживал новостей. Не думаю, что Николай Давыдович хоть раз набирал Ванькин номер с момента разлада — не из того он теста, но даже если бы попытался, ничего бы не добился. Ванька бы попросту отбил звонок. И обоим было бы неприятно, для обоих стало бы испытанием, а я и так знала: начальник пожалеет о том, что слишком пережал. Отец ведь.

— Приглядывайте за ним, — неожиданно сказал он.

Отчаяние этих слов потрясло меня до глубины души:

— Думаете, он не вернется?

— Почти уверен.

— Но вы же…

— Как я уже говорил, — перебил он меня. — Из меня паршивый отец. И надо быть полным кретином, чтобы верить, что это изменится. Иван не полный кретин, как считаете?

— Нет, конечно, — подтвердила я.

— Ну вот и славно.

Оправив пиджак, он уселся за стул и демонстративно уставился в экран. Делал вид, что ничуть не взволнован. Мне оставалось только развернуться и уйти. Но с тех пор я знала, что склонность к самоистязанию у них семейная.

Несмотря на громкие обещания, один раз Ванька в «ГорЭншуранс» вернулся. Но не ради разговора с отцом и или шумного прощания с коллегами.

Мы встретились с ним в фойе, случайно. Я бегала по делам, пришла позже окончания обеденного перерыва и застала его у лифтов. На календаре было шестое апреля, как сейчас помню. Цифра врезалась в память навсегда…

— Ваня? — спросила я, коснувшись его плеча.

Он резко обернулся и как-то странно нахмурился, будто не ожидал или не хотел меня видеть.

— Ты зачем здесь? — постаралась я перебить неприятные мысли.

— Трофейный мяч оставил, решил забрать, — сказал, и я ему поверила. А вот излишние подробности следующих слов насторожили: — Это от ребят из Китая, приятное воспоминание. Есть и другие вещи, но с ними отец пусть делает, что вздумается. А мяч жалко.

Причин врать, казалось, у него не было, но все-таки чувство неправильности не покидало.

— Поняла, — кивнула я и нервно сцепила руки за спиной, решив не капать на мозги на манер подружки из злых постов, разбросанных по всему интернету.

Наконец, приехал лифт, и мы шагнули внутрь пустой кабины. Неловкость наэлектризовала помещение. На одном из этажей мы остановились, и я уже успела испытать облегчение от мысли, что к нам присоединится третий пассажир. Но, видимо, вызвавший лифт нас не дождался, и Ванька просто нажал кнопку закрытия дверей, оставляя нас наедине вновь. Следовало о чем-нибудь заговорить, но в голову ничего не приходило, кроме закономерного вопроса: почему мне казалось, что надвигалась катастрофа? Светящаяся пятерка на табло этажей сменилась шестеркой, та — семеркой, а затем свет моргнул и погас. Лифт встал.

— Твою мать, — удивительно эмоционально отреагировал Ванька, и мой предохранитель тоже сорвало:

— Что происходит? — раздраженно поинтересовалась, не желая делать вид, что ничего не заметила.

Поморгала, чтобы побыстрее привыкнуть к темноте, но ничего не вышло.

— Должно быть, свет отключили.

— Спасибо, Шерлок, это и ежу понятно. Что происходит с тобой? Бесишься из-за того, что встал лифт? Серьезно?

Вопрос остался без ответа. Не дождавшись реакции, я фыркнула и достала телефон, чтобы набрать номер Егора. Решив возложить проблему вызволения нас из заточения на пусть и довольно хрупкие, но мужские плечи. С горечью само собой подумалось, что еще месяц назад, не застрянь Ванька вместе со мной, я бы звонила именно ему и не сомневалась в том, что он меня вытащит. А теперь опора под ногами, которой я раньше придавала столь малое значение, растаяла. Возвращаться к мысли, что ты опять наедине с собой и должен рассчитывать только на себя, оказалось болезненно.