Как же мне надоела моя трезвая рожа. Не спасает даже то, что отражение моё давно положило на меня большой и толстый и поддаётся общению только во сне. А там легко. Потому что все законы яви, словно кошка, сами по себе. Нарушаются. Этой ночью Каспий находился на пике славы эль Бруса, и мой далёкий знакомый, Леха Калмыков, с успехом овладев балалайкой, никак не мог найти 3, 2, 1, ноль отличий между Каспийским и Чёрным морями. Хотя для меня они были вполне очевидны, потому что Нил Армстронг, гуляя по лунной поверхности, был рад за мистера Горски, о чём и поведал, поедая звездную пыль, удивленным работникам ЦУП НАСА.

Чтобы хоть как-то разнообразить свою образину, побрился и за один час отрастил бороду, проколол себе ухо, левую губу и правую ноздрю, пупок, средний сосок и, на всякий случай, зашил алмазными нитками третий глаз, рот и очко. Не помогло. Мы – лишь вирус в крови Бога, и Он, конечно же, любит нас, но по вполне понятным, с точки зрения банальной медицины, причинам пытается избавиться. По крайней мере, мне так кажется. Иногда.

Хорал мрачного джаза моих снов в пределах улицы Таврической вдруг неожиданно зацвёл. Оттого что прокис. И как его теперь величать-то? Или, может, лучше подождать, когда…, а потом просто выпить? Накатить и лениво наблюдать за тем, как солнце встаёт между Адаларами; как богомол с росой на бирюзе уже раскрывшихся, но почему-то застывших крыльев, забыв о своём боге, лишь по привычке складывает свои лапки в молитвенном жесте жести жестокого, но красивого цветка; как цветы жизни поливаются сладким женским молоком, растут, распускаются и в один прекрасный день начинают источать аромат, в простонародье именуемый вонью. Я люблю детей, но, всякий раз глядя своими ушами на то, как этот юный жирный паразит начинает чавкать очередной горячей собакой, с завидной регулярностью вспоминаю доброго детского поэта Хармса: "… а когда я вижу детей, мне хочется, чтобы их всех хватил столбняк".


Если бы на дожде можно было бы повеситься, давно бы вздёрнулся.


Около двух часов пополудни. Почти сорок градусов по Цельсию. И полное отсутствие какого-либо присутствия. Не мудрено. В такую жару-то. Зелень, доставаемая белым пеклом, не вытерпев этого сорокаградусного безобразия, обиделась на светило и пожухла.

В том, что когда-то называлось травой, а ныне было просто пылью, лежал пьяный, но чистый человек. Казалось, он не валялся в пыли, а лишь прилег на минутку, которая выдалась у него в ожидании вызванного такси. Свои дипсо-эксперименты человек решил продолжать, пока не пойдет дождь.

Со словами из старого японского мультфильма: "Тулип, мой милый Тулип", он встал с земли и посмотрел на меня. Ба! Знакомые всё лица! Да это же Костик! Привет, Костик. Как дела? Но Костик молча прошёл сквозь меня и пошёл вслед за солнцем. Именно в том направлении находились питейные заведения, в содержимом которых он так нуждался в эту солнечную минуту скорби и отчаяния.

Подозреваю, что даже если бы сейчас пошёл долгожданный дождь, Константин всё равно отправился бы на запад. Да что дождь? Начнись сейчас вселенский потоп или упади на Землю астероид размером с Луну, он всё равно, и, возможно, даже не заметив этих катаклизмов, продолжил бы путь к намеченной цели. Его цель светла, как любовь, глубока, как мысль и непорочна, как святое зачатие.

Что может быть возвышенней, чем стакан портвейна? Если Вы страдали от синдрома алкогольного похмелья, то сможете меня понять. Ну, а если нет, то рекомендую. Стоит попробовать. Для полноты жизненных ощущений.

Добравшись до ближайшей точки общепита и приняв на грудь вышеозначенный стакан священной жидкости, Костик закурил и принялся размышлять на финансово-метеорологические темы. В кармане у него находилась хоть и скомканная, но сотка. Зелени. Да дома ещё одна, точно такая же купюра, только новенькая, ожидавшая своего часа где-то в недрах двухтомника Бродского. В каком из томов находилась денежка, он не помнил. И это хорошо. В противном случае, Иване ничего не стоило бы забраться сначала в его голову, а потом в книгу.

Прогноз погоды, услышанный по радио, не сулил ничего хорошего. Обещали жару и пекло. Адские муки обещали. И никакого намёка не то, чтобы на дождь, даже о вшивенькой облачности ничего не слышно. Вот и размышлял наш герой, как долго продлится эта пьяная жара и хватит ли у него на содержание оной денег?

– Володя, у тебя что, сегодня день рождения? – услышал он за своей спиной мужской голос и обернулся.

– С чего ты взял? – вопросом на вопрос ответствовал тот, кого мама нарекла Володей.

– Да вот, сидишь тут побритый, чистый и трезвый,… как мудак.

"Значит я не мудак. Потому что не трезвый", – подумал про себя Костик и для того, чтобы закрепить в глазах общественности данное утверждение, взял себе ещё двести грамм портвейна.

За портвейном последовал вечер, а вместе с ним, хоть и относительная, но прохлада.

Зажглась иллюминация, и музыканты стали настраиваться к ночному покосу.

Лабухов Костя любил, а посему собирался честно поделить пока ещё целую сотку между собой и ними. Правда, он ещё не знал, с кем именно из музыкантов ему придётся делиться, потому что на небольшом пятачке, находилось три точки. А в них такое же количество оркестров. Курорт не терпит пустых мест.

Посетителей хватало, и парнасовые бабки текли, если не рекою, то, по крайней мере, чем-то очень на неё похожим, в которую, полноправным зелёным ручейком, влился и полтинник Константина. Остальными деньгами он распорядился не по пьяному рационально. Купив себе на тридцатку выпить и поесть, на десять баков букет роскошных роз для не менее роскошной дамы, оставил десять грин про запас.

Безумству пьяных поём мы песню. Правда, никаких пьяных безумств Константин не вытворял, если не считать большого арбуза, что купил он у азербайджанцев и тут же отпустил в море: "В родную стихию". После чего, отхлебнув из бутылки, купленной в кафе с гансовским названием "Русалка", он выкурил сигарету и последовал вслед за арбузом. Однако море его не приняло и вытолкнуло на пляж, усеянный мелкой галькой и мусором.

– Ну, и что это значит? – вопрос был риторическим и не требовал ответа, но, не смотря на это, ответ последовал и, причём, незамедлительно:

– Да ты же пьян, как сапожник.

– Да. Ну и что?

– А то, что пьяному море по колено, – голос у моря был прокуренным, но приятным, – а для меня это оскорбительно и приходится вас топить, как котят.

– А как насчёт исключения?

– А с чего бы это?

– Я же тебе арбуз подарил.

– Это какой? Вот этот, что ли?

От арбуза остались только воспоминания, выраженные в полосатой, чёрно-зелёной окраске. Всё остальное напоминало ужас из "Чужих" любой части. И этот ужас с угрожающей скоростью и голодным желанием в глазах двигался в его направлении. Константин не испугался. Не успел. Уже через минуту он вопрошал:

– Вы чё, пацаны, в натуре, фуфло братве двигаете?

Через полторы – южане подсчитывали убытки.

А полчаса спустя пьяный Костик потешал ППСников рассказом об арбузах-монстрах. В отделении ему тоже не поверили, но, на всякий случай, от остальных задержанных поместили отдельно.

Проснулся он оттого, что кто-то настойчиво теребил его за плечо. Открыв глаза, Константин узрел сначала милицейскую фуражку, а уж потом её обладателя – огромного мордоворота в форме. В руках у того был поднос с пол-литровой бутылкой минералки, чашкой горячего кофе и бутылочкой коньяку. Рядом стоял пустой коньячный бокал.

– Как Вы себя ощущаете, Константин Щукович? – поинтересовался бравый страж правопорядка, – не желаете ли кофеёчку или коньячку?

– Спасибо за заботу. Отвратительно. Желаю, но сначала я выпью минералочки, – он вылил содержимое бутылки в своё горло и, спросив: – а что, давно вы практикуете подобный сервис? – налил себе коньяку и незамедлительно выпил.

– А мы его не практикуем. Это только для Вас.

– Почему же мне такие привилегии? – Костик принялся за кофе, – сигаретки не найдётся?

– Да. Конечно, – сержант достал из кармана пачку "Kent" и протянул её Константину. За ней последовала зажигалка, – а, что до привилегий, то я ничего не знаю. Мне просто сказали, чтобы я принёс всё это во вторую камеру, Константину Щуковичу Трав. Это же Вы?

– Да. Это я. А кто этот добродетель? Кого мне благодарить за свалившееся на мою голову счастье?

– Наш начальник. Подполковник Лаврентий, – сержант был горд. Только, непонятно почему.

– А фамилия, или хотя бы отчество у Лаврентия имеются?

– Так это и есть его фамилия.

Теперь становилась понятна причина гордости. Гордости подчинённого за своего боевого командира, по старинке рубавшего шашкой отбросы общества в лице рэкетиров и воров, взяточников и аферистов, а также самых обычных извращенцев, маньяков и убийц. Тех же, кого не удавалось прикончить на месте, комдив отправлял на скамью подсудимых, откуда их, после непродолжительной нотации, переправляли на зону. Варежки с домашними тапочками шить, или лес валить – это уж кому как подфартит.

Путь от камеры до кабинета начальника они проделали молча, но перед тем как войти в кабинет, сержант не выдержал и спросил:

– Я извиняюсь, но откуда у Вас такое странное отчество?

– От папы. Его зовут Щука, – ответил Константин и вошёл в кабинет. – Здравствуйте, – сказал он.

В одной его руке находилась початая бутылка коньяка, а в другой, работающая, как паровоз на станции Москва-Депо-Сортировочная, сигарета. Он довольно скоро привык к услужливому обращению к себе, а посему, кайфовал в милиции – там, где и самим милиционерам не очень-то нравилось находиться.

– Здравствуйте, Константин Щукович, – засуетился Лаврентий, вставая из-за стола и направляясь навстречу Костику для того, чтобы пожать ему руку, – как Вам у нас?

– Спасибо. Сервис на высшем уровне. Только вот кровать, мягко выражаясь, жестковата.

– Видите ли, дело в том, что подробности, связанные с Вашим задержанием, нам стали известны лишь к трём часам ночи, а Вы в это время уже спали. Вот и было решено оставить Вас у нас до утра.

– А что за подробности? – Костик плевать хотел на какие-то там подробности, однако правила этикета обязывали его задать этот вопрос.

– С Вашей помощью, Константин Щукович, – голос Лаврентия наполнился пафосом, – мы задержали триста семьдесят кило инопланетян, а также их распространителей.

Создавалось впечатление, что инопланетных товарищей по разуму продавали на рынке, словно картофель. Судя по всему, подобное сравнение пришло не только в мою бестолковку, но и в голову Костика:

– Как картошку что ли?

– Почти. Их, под видом арбузов, распространяли два азера, которые, правда, не знали, что именно они продают. Мы проверили. Они купили, по копейке за штуку, тонну арбузов и заплатили за это один рубль, – достав из недр своего дубового стола калькулятор, подполковник произвёл какие-то вычисления и продолжил, – не сложно догадаться, что арбузов было ровно сто, и каждый из них весил по десять килограммов.

– Должно быть, ребята не хило поднялись? – предположил Костя. Коньяк, возвращая его на грешную землю, не давал ему возможности подняться до высот инопланетного разума.

– Не успели. Они продали всего семь арбузов, один из которых купили Вы, а остальные Вы же и разбили, а что не разбили, то мы конфисковали, – в его голосе чувствовалась гордость за свою оперативность, – и, что интересно…

Его содержательный рассказ был прерван на самом интересном месте людьми в белых халатах – четырьмя амбалами, руководимыми сухонькой женщиной в пенсне. Они без стука вломились в кабинет и, не дав Лаврентию даже расстегнуть кобуры, скрутили последнего, а вместе с ним и Константина.

В психиатрической больнице имени Ф. М. Достоевского (Фёдор Михайлович был удостоен такой чести за написание романа "Идиот"), в кабинете главного врача их ждал радушный и радужный приём.

– Так значит, вы видели инопланетян? – голос главврача, сухонькой, но очень волевой и властной женщины в пенсне, был вкрадчиво мягким и профессионально приятным.

– Да. Конечно, – Лаврентий был возбуждён, а Костя, убаюканный действием продукции Ереванского коньячного завода, молча и как бы со стороны, взирал на происходящее, которое его вроде бы не интересовало.

– И что же это было?

– Арбузы.

– Арбузы?! – хмыкнула та.

Сарказма Лаврентий не заметил.

– Да. Арбузы, но не простые…

– …а золотые, – мысленно довёл за него фразу до логического завершения Костя.

– А какие? Золотые что ли? – прочитала мысли Костика обладательница раритетного пенсне.

– Ну, почему же золотые?

Продолжить ему не дали. Распахнулась дверь, и в кабинет ввалилась пьяная компания. Властная дама в пенсне хотела что-то возразить, но, как она ни силилась, ей не удалось даже рта раскрыть. Остальные сотрудники психиатрической лечебницы имени Ф. М. Достоевского ощущали себя так же, как и их шеф. Их парализовало. Психи же, напротив, почувствовав прилив жизненной силы, с утроенной энергией полезли на стены. К удивлению парализованных, но не утративших способности мыслить докторов и санитаров этого гуманно-оригинального заведения, некоторым из них это удалось.