— А как же твои дети? — прервала его Тала с невозмутимым выражением лица.

— Мои дети? И ради них я должен сражаться. Они имеют право на мирное будущее в той стране, в которой растут. Когда Мукки станет мужчиной, я хочу — если не повезет и я погибну — чтобы ему говорили обо мне добрые слова, а не называли трусом.

Этого перенести Эрмин уже не могла и расплакалась. Он повернулся к ней, и она обняла его, словно могла удержать в плену своих объятий, своей любви.

— Тошан, останься со мной, не уезжай!

Киона в смятении молча смотрела на происходящее. Девочка поняла суть: Тошан уезжает куда-то далеко, а Эрмин несчастна. Сдерживая слезы, она не отрывала глаз от молодой женщины, которую сотрясали рыдания. Тут их внимание отвлекло появление Мадлен — в сером платье, накинутой на плечи бежевой шали и в белом берете на темных волосах. Следом за кормилицей появился растрепанный Мукки в пижаме.

— Бабушка! — с ликованием закричал он. — Ура! Привет, Киона!

Тала казалась совсем расстроенной. Она обняла мальчугана, а потом приказала:

— Дети, идите в комнату, поздоровайтесь с Мари и Лоранс! Мы вас позовем пить какао. А пока немного поиграйте.

Они послушались. Мукки смеялся и скакал, держа Киону за руку. Девочка выглядела озабоченной, но это длилось недолго: близнецы встретили ее радостными криками.

— Боже мой! — вздохнула Мадлен. — Вы только послушайте, как дети умеют радоваться! Их незамысловатое ребячье счастье утешает и бодрит. Я слышала ваш разговор и просто удручена. Тошан, дорогой мой кузен, я всей душой буду молиться за тебя, чтобы ты вернулся живым и невредимым. Я буду молиться Иисусу и Деве Марии, а также Катери Текакуите, «той, которая колеблется, но идет вперед», индианке, как и мы сами. Только верь!

— Спасибо, кузина! — ласково сказал он. — Хорошенько заботься о моей семье. Дети проведут зиму в Валь-Жальбере. Пьер Тибо отвезет их туда, а то у меня будет неспокойно на душе, если здесь останутся только женщины и дети. Мама, а что ты намерена делать?

— Останусь здесь с малышкой, — ворчливо заявила Тала.

— Тогда устраивайся в нашем доме. Здесь удобнее. Припасов вам с Кионой хватит.

Эрмин всхлипнула, понимая, что ее муж не передумает. И Тала тоже это поняла.

Сердитая на сына, она пронзила его мрачным взглядом.

— Я перезимую в своем домике, — резко сказала она. — Одиночество меня не пугает, холод и голод тоже. А вот что наводит на меня ужас — это то, как ты, Тошан Клеман Дельбо, упрямо стремишься навстречу своей смерти.

Ее голос дрожал. С большим достоинством она отпила кофе. Тишина стала невыносимой.

— Если на то воля моего мужа, — заявила Эрмин, — я уеду в Валь-Жальбер. Но я умоляю тебя, Тала, позволь мне взять с собой Киону, по крайней мере, пусть хоть Рождество она отпразднует там. Мне кажется, что будет не так тяжело, если она поедет с нами. Тала, я понимаю, что требую от тебя большой жертвы, но согласись, прошу тебя! Ей будет хорошо вместе с моими детьми.

— Ни за что! — возразила индианка. — Это совершенно невозможно, и ты знаешь почему. И потом, я не разлучусь со своей дочерью. И не настаивай! Несмотря на всю мою любовь к тебе — нет и нет! Ноги Кионы не будет в Валь-Жальбере! Никогда!

Решение было бесповоротным. Эрмин встала и ушла к себе в комнату. Никогда в жизни она не была столь несчастна.

Глава 2

Улыбка Кионы

На берегу реки Перибонки, воскресенье, 3 декабря 1939 г.

Эрмин не выходила из своей комнаты, ей нужно было подумать, но она пребывала в таком отчаянии, что даже размышления требовали от нее мучительных усилий. Стены дома были достаточно тонкими, чтобы не мешать теплу распространяться из одной комнаты в другую, и ей был слышен голос Тошана. Ее муж продолжал упрямо спорить с матерью.

«Они могут ссориться так часами, это ничего не изменит, — молча сетовала Эрмин. — Слишком поздно, наша судьба предопределена. Сколько канадских женщин пребывает сейчас в таком же состоянии, как и я, оплакивая отъезд мужа, сыновей или братьев? Господи, я ведь не одна-единственная такая! Не понимаю! Во имя чего наши мужчины не сегодня-завтра должны покинуть свои дома? Война! Проклинаю эту войну! А если Тошан погибнет? Нет, нет, это невозможно…»

В дверь тихонько поскреблись, как кошка коготками. Молодая женщина поднялась с кровати и пошла открывать. На пороге стояла Киона.

— Заходи быстрее, — сказала Эрмин.

Ее заплаканное лицо и покрасневшие веки красноречиво свидетельствовали о пролитых слезах.

— Я знала, что ты плачешь! — пробормотала девочка.

— И ты пришла ко мне! До чего ты милая! Да, мне очень грустно, потому что Тошан уедет далеко-далеко, в другую страну, где идет война, — объяснила она.

Киона встала возле печки, словно ей было холодно.

— Скажи, Мимин, почему я не могу приезжать в Валь-Жальбер? — спросила она задумчиво. — Ведь это твой поселок, правда? Я слышала, как мама это говорила, пока ты играла с Мукки.

Растерявшись от такого вопроса, Эрмин привлекла девочку к себе.

— Твоя мама не любит ни города, ни мой поселок, — объяснила она шепотом. — Я знаю Талу с рождения Мукки и могу точно тебе сказать: она предпочитает жить в лесной глуши. Кроме того, ты этого не знаешь, но, наверное, в Валь-Жальбере почти никого не осталось. Когда мне было столько лет, сколько тебе, это был крупный промышленный поселок с большим населением. А сегодня там так уныло!.. Не горюй! Нет ничего красивее нашего леса, нашей поляны и нашей реки. Здесь мы у себя дома.

— Но ты хотела отвезти меня туда, — настаивала малышка. — Мне бы там точно понравилось! Мукки сказал мне, что его бабушка Лора наряжает огромную елку, вешает на ветки фонарики и блестящие стеклянные шары.

Молодая женщина не знала, как ей выйти из этой неловкой ситуации. Она была осведомлена о пакте, заключенном между ее матерью Лорой и индианкой Талой. Незаконная дочь Жослина Шардена не должна была приближаться к Валь-Жальберу. Она внезапно пожалела, что подлила масла в огонь, сообщив Тале свое нелепое требование.

«Господи, ну до чего же я глупая! — подумала она. — Теперь Киона больше не улыбается своей лучезарной улыбкой. И все из-за меня! Она ни разу не видела рождественской елки. Каждый раз на новогодние праздники Тала отправляет ее к Одине».

— Не грусти, дорогая! — произнесла она успокаивающе. — Может быть, ты все-таки увидишь рождественскую елку в будущем году? Я хотела поставить ее дома, и тогда ты могла бы тоже радоваться ей. Но увы, нас здесь не будет.

— Я знаю, Мукки сказал мне, — вздохнула Киона. — Пойду играть. Слышишь?.. Мари и Лоранс зовут меня.

Эрмин с грустью смотрела на изящную фигурку своей сводной сестры, бесшумно направлявшейся к двери. Ее короткие рыже-золотистые косички гармонировали с туникой из оленьей кожи и брюками, расшитыми красным и синим бисером. Молодая женщина пошла за ней следом. Она испытала почти детское облегчение, оказавшись в большой комнате, отведенной кормилице и троим ребятишкам. Это был яркий, радостный мир. На полу лежал толстый шерстяной ковер, на котором было разбросано множество игрушек. Вокруг скромной кровати Мадлен стояли детские кроватки, к которым летом была приделана сетка от комаров, а зимой — хлопчатобумажный полог. Юная индианка повесила на стену распятие и религиозную картинку.

Мукки крутился вокруг Эрмин.

— Мама, это правда, что мы поедем к бабушке Лоре? Я слышал, что папа только что это сказал. Я не подслушивал, он говорил громко.

— Да, правда, нам нужно переехать в Валь-Жальбер из-за войны, — подтвердила она. — Поиграйте еще немного вчетвером, а я приду за вами, когда будет готов завтрак.

Она присоединилась к мужу, Тале и Мадлен, сидевшим за столом в гостиной. Тошан объяснял им, почему должен сначала поехать в Цитадель.

— Я еще не знаю ни когда, ни каким образом я отправлюсь в Европу. Либо на самолете, либо на корабле. Как только я буду в Канаде, постараюсь дать о себе знать.

— Если от тебя ничего не будет, — перебила его молодая женщина, обнимая его, — я тоже поеду в Европу искать тебя… По крайней мере, если я буду в Валь-Жальбере, ты сможешь позвонить мне. Я пришлю тебе деньги; займусь этим в Робервале.

— Ты наконец поняла, почему я принял это решение? Я так счастлив, Эрмин. Нам осталось только одно — воспользоваться этим последним днем, когда мы вместе. Мне хочется увезти с собой хорошие воспоминания!

Тошан подкрепил эти слова выразительным взглядом. Тала одобрительно кивнула головой; Мадлен перекрестилась и встала взять с полки миски. Все было сказано. Теперь она беспокоилась о том, что дети, должно быть, проголодались.

Прижавшись к мужу, Эрмин почувствовала дрожь в его теле. Он был взволнован, встревожен, и это потрясло ее.

«Я должна поддержать его! — подумала она. — Я жаловалась, протестовала, но я-то буду в безопасности, в кругу семьи. А он будет один, вдали от любимых людей. Он приносит огромную жертву: по-настоящему счастливым он чувствует себя только здесь, на своей земле, в лесу. Тошан исполняет долг чести, во имя справедливости и свободы».

— Я горжусь тобой! — подтвердила она, глядя на него со скрытой страстью. — Прости, что я огорчала тебя упреками. Нам, женщинам, хорошо, нам не нужно идти воевать…

— Это неправда! — возразил он с горечью. — Вот, например, Грацианна добровольно записалась в армию. Она, наверное, уже в Европе.

— Грацианна? — удивилась Эрмин. — Господи, вот бедняжка!

Она представила себе услужливую девушку, которая помогала ей четыре года назад. Грацианна работала официанткой в кафе, находившемся на набережной Перибонки.

«Я приехала в канун Рождества тридцать четвертого года с неотвязно мучившей меня мыслью разыскать Тошана, — вспоминала она. — Грацианна представила мне своего брата Рюделя, у которого был автомобиль на гусеничном ходу. И как раз перед тем, как ночью уехать, я пела в церкви для сирот, которых опекали монахи-францисканцы. Она была в восторге от моего пения, и я пообещала ей, что вернусь, и так и сделала. Мы подружились…»

— Но почему? — спросила она громко.

— Я сам ее не видел, — уточнил Тошан, — мне об этом рассказал ее хозяин. Ее брат Рюдель тоже записался, отдав своего сына на попечение монахам. Пьер перекупил у него гусеничный автомобиль. У Грацианны нет ни жениха, ни возлюбленного, и она решила, что это ее долг.

Как только он замолчал, Эрмин позвала детей, поскольку какао было уже готово. Тала вышла, хлопнув дверью. Индианку обуял бессильный гнев, она обошла дом, не обращая внимания на снег, который падал ей на волосы и на пальто. Она чувствовала себя потерянной, словно оказалась на краю жуткой бездны. Эта нескончаемая зима, которую ей предстояло провести в одиночестве в лесной глуши без поддержки сына, без криков и шалостей ее внуков, не предвещала ничего доброго. Больше всего ее беспокоила безопасность малышки. Хватит ли у нее сил защитить ее от случайных бродяг и промышляющих в лесу злоумышленников? И что ей делать, если Киона заболеет, а они будут отрезаны от всех?

«Но что со мной? — встревожилась она. — Я всегда так любила одиночество… Но теперь мне страшно, страшно! А если Тошан не вернется? Когда он уезжал на работу, даже на другой конец страны, я была уверена, что скоро увижу его, но сейчас… Он пересечет океан, окажется на чужой земле!»

Тала представила себе океан как озеро Сен-Жан, только в тысячи раз больше, и в общем-то не слишком ошибалась. Но она прекрасно знала окрестности озера, берег, деревни. Франция, Англия, Германия, откуда пошел этот разрушительный пожар, именуемый войной, ей о них ничего не было известно, да и не хотелось ничего знать. На ее ресницах блестели слезы, увлажняя глаза.

«Почему нас постигло это несчастье? — думала она, укрывшись в дровяном сарае. Как бы я хотела, чтобы Анри был жив, чтобы я могла положиться на его силу, спать с ним рядом! А тот, другой, неблагодарный! Жослин Шарден… Как я его любила, как любила! Была с ним счастлива те несколько дней, когда наши пути пересеклись. Никто не сможет больше меня защитить!»

Сердце у нее сжалось, и она закрыла глаза. Ей вспомнились жаркие ночи в объятьях Жослина. Он сумел возбудить в ней новые ощущения, отличные от удовольствия, которое доставлял ей муж.

«Теперь у меня есть Киона, моя светлая дочурка! Он сделал мне прекрасный подарок, но она никогда не узнает, кто ее отец».

— Тала, что с тобой? — спросила Эрмин, которая тоже зашла в сарай.

— Стараюсь успокоиться — меня охватил страх при мысли, что мой сын окажется по ту сторону океана, — ответила она. — Тошан — плоть от плоти моей! Что с ним будет в такой дали от нас?

Тронутая этими словами, молодая женщина подошла к свекрови. Она с радостью утешила бы ее, но между ними было принято оставаться сдержанными и не проявлять своих чувств.