Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Дыхание ветра

— Никто не сможет сюда войти, — заявила она, — разве что взломают дверь.

Эрмин поблагодарила ее, горько усмехнувшись. Мысли ее путались. Теперь, когда она столкнулась с реальной опасностью, грусть и слабость уступили место новой для нее решимости. Да, она потеряла трехмесячного ребенка, но в отсутствие Тошана ей надлежало смотреть за Мукки, Лоранс, Мари и Кионой. Эти дети были бесконечно дороги ей, и ни одно несчастье не должно было их коснуться. Даже ее страхи отступили.

— Мадлен, пойди передохни немного, — сказала она, устраиваясь в кресле-качалке и положив на колени ружье. — Я не сомкну глаз всю ночь.

— Я тоже! — заверила ее Тала.

Оставшись вдвоем, они не проронили ни слова. Индианка терзала себя мыслями, ее душил страх, что она подвергает опасности своих близких.

«А если я скажу всю правду о моем прошлом Эрмин? Она лучше поняла бы то, что я чувствую… Но тогда рано или поздно это станет известно моему сыну. А я не хочу этого. Нет, мне было бы очень стыдно, слишком стыдно!»

Молодая женщина терялась в догадках. Теперь ей казалось, что кто-то желает зла ее мужу, ведь благодаря ее певческой карьере он получил полную финансовую независимость, что у многих вызывало зависть.

«А может быть, Тошан стал играть в карты, когда поселился в гостинице на Перибонке? И наделал долгов? Нет, это на него не похоже».

Другого шума, кроме порывов ветра, слышно не было. Тала тоже вслушивалась в темноту. Наконец она спросила проникновенным голосом:

— Ты сердишься на меня, дорогая? Ты ни слова мне не сказала…

— Ни на кого я не сержусь! — отрезала Эрмин. — Стоило Тошану уехать, как какой-то таинственный незнакомец немедленно жаждет мщения. Но мне трудно поверить в то, что отвергнутый воздыхатель способен поджечь хижину. Такой дикий поступок! Когда кого-то любят, вовсе не стараются убить этого человека. Наоборот, ему хотят понравиться.

— Ты еще мало прожила, моя милая, и не знаешь всей низости человеческой души! — возразила свекровь. — Ты слишком молода!

Они обе молчали, разделенные невидимой стеной лжи и недоверия.

* * *

А в это же время Тошан сидел в вагоне поезда, направлявшегося в Квебек. Он натянул на лоб шерстяную шапочку, не открывал глаз, стараясь избежать знакомства с соседями по купе. Иногда ощупывал волосы на затылке, не мог еще привыкнуть к короткой стрижке. Всякий раз, когда ему случалось жертвовать своими длинными черными волосами, он делал это ради того, чтобы добиться доброжелательного отношения бледнолицых — так Тала называла всех, у кого в жилах не текла кровь индейцев. Но это ничего не меняло. Он подумал о том, как встретят его другие солдаты, а потом пожал плечами.

«Я забиваю себе голову ерундой! — подумал он. — Да это и не важно. Я иду сражаться во имя справедливости, хочу защитить свою землю, свою семью».

Его охватила душераздирающая тоска. Он был один. Ночь обволакивала пейзаж за окном, поезд увозил его далеко от тех, кто был ему дорог. Тошан вынул бумажник, достал одну из любимых фотографий. На ней была запечатлена Эрмин в летнем платье, сидящая на скамейке на террасе Дюфрен. Все жители Квебека любили это место, где возвышался замок Фронтенак. Мукки обнимает мать за шею, справа стоят Мари и Лоранс.

«Мой сын мог бы сойти за чистокровного монтанье, а дочери унаследовали от своих северных предков светлые глаза и молочно-белую кожу… А как бы выглядел Виктор? — подумал он снова, глубоко переживая смерть своего последнего ребенка. — Дети мои, это ради вас я пошел в армию, и еще чтобы доказать моей Эрмин, что я никогда не откажусь от своих ирландских корней».

Тошан считал, что в разлуке сумеет держать себя в руках, но он дорого дал бы, чтобы прижать к себе Эрмин, поцеловать, услышать ее голос.

Война выхватила его из привычной жизни, как и многих мужчин во всех странах, повлекла куда-то в неведомое, может быть, прямо к смерти.

Перибонка, четверг, 7 декабря 1939 г.

Эрмин задремала в кресле-качалке, не выпуская из рук ружья. Внезапно ее разбудил сильный стук в дверь. Сквозь занавески пробивался дневной свет.

— Ay! Дамы, подъем! Это я, Пьер!

Тала, тоже дремавшая на скамейке, стоящей вдоль одной из стен, вскрикнула и поднялась.

— Пьер! Слава Богу, Пьер здесь! — воскликнула молодая женщина. — Узнаю его голос!

Она бросилась открывать дверь, по-прежнему не выпуская ружья. Их давний друг, жизнерадостный блондин плотного сложения, взволнованно смотрел на нее во все глаза.

— Хорошо же ты меня встречаешь, Мимин! — заметил он. — Положи ружье, неровен час, еще выстрелит!

Она почувствовала такое облегчение, что от волнения в горле застрял комок. Прерывающимся голосом она рассказала ему о том, что произошло.

— Прости меня, Пьер! Если бы ты знал, какую мы провели ночь! Входи, сейчас сварю кофе.

Молодой человек, стоя на крыльце, снял свою ушанку с козырьком и начал стряхивать снег с огромных башмаков.

— Здравствуйте, мадам Дельбо! — воскликнул он, приветствуя Талу. — Я видел, что осталось от вашей хижины… Что произошло? Она загорелась… Да, наши пожары — это плата за комфорт. Чем холоднее, тем больше мы топим, и довольно искры, чтобы все вспыхнуло!

— Нет, тут совсем другое дело, Пьер! — отрезала Эрмин. — Сядь, я расскажу.

Когда Пьер Тибо выслушал молодую женщину, он от всей души выругался сквозь зубы.

— Я вот столкнулся во вторник с Тошаном в Перибонке, — сказал он, состроив гримасу, — ему даже в голову не приходило, что у вас могут быть такие неприятности. Кажется, Мимин, что за ним черт гонится по пятам. Лед еще непрочный, и идти по нему опасно. А он тем не менее отважился, потому что в таких случаях утверждает, что знает самый надежный маршрут.

— Только бы с ним ничего не случилось! — сказала она, вздохнув.

— Не волнуйся, у Тошана не очень тяжелая упряжка, — успокоил ее Пьер Тибо. — Я не рискну поехать на своем автомобиле на гусеничном ходу, но твой муж знает, что надо делать. Мне трудно двигаться по тропе, хотя ее и расширили летом. Наверняка негодяй, который спалил хижину, пришел на снегоступах. Жаль, что ночью мело, иначе я мог бы осмотреть все вокруг и найти следы… Когда приедете в Валь-Жальбер, нужно поговорить с начальником полиции. Не слишком разумно было оставить тута[13] трех беззащитных женщин и четверых малышей!

Пьер скорчил недовольную мину. Красивый белокурый парень, который подарил свой первый поцелуй Соловью из Валь-Жальбера, превратился в крепкого тридцатилетнего мужчину с бородой и усами. И хотя роста он был среднего, считалось, что обладает недюжинной физической силой. Тошан думал, что он развивает ее благодаря своей разносторонней деятельности. Пьер Тибо, мастер на все руки, бережливый и хозяйственный, купил лодку, на которой летом перевозил пассажиров с одного берега озера Сен-Жан на другой. Зимой он предлагал другие услуги, у него была лошадь и большие сани, а недавно он купил у Рюделя автомобиль на гусеничном ходу. Вырученные деньги служили дополнением к его заработку на ривербендской мельнице. Он старался побольше заработать, поскольку имел на иждивении уже четверых детей.

— У Тошана не было выбора, — заявила Эрмин не слишком убежденно. — Ему нужно было успеть на поезд в Квебек.

— А я вот не пошел в добровольцы! — сказал Пьер. — У меня дом, семью надо кормить. Мне нет никакого дела до их войны в Европе. Я, правда, намекнул на это Тошану, когда говорил о вас, но он сказал, что обеспечил вам полную безопасность. И вот результат… Стоило ему отлучиться, вам уже угрожают.

Тала нахмурила брови, но не стала вступать в разговор и вышла из комнаты. Эрмин уже жалела, что доверилась своему другу.

— Самое главное — уехать отсюда! — резко ответила она. — Мне не терпится оказаться в Робервале. Моя свекровь будет там жить зимой. Я очень довольна, что смогу чаще видеться с Кионой! Она тоже пойдет в школу. Если бы ты знал, как она интересуется буквами и цифрами!

— Скажи, Эрмин, мне кажется, ты очень привязана к этой девочке, это чувствуется по твоему тону, по тому, как ты о ней говоришь. Но подумай, какое будущее ждет ее? — ворчливо заметил он. — Полукровка, да к тому же безотцовщина!

Это замечание неприятно поразило Эрмин, которая терпеть не могла, когда о Кионе говорили что-то обидное. Она поставила кофейник на стол.

— Налей себе, — сказала она. — Пойду будить детей. Мадлен уже запаковала чемоданы. Мы скоро будем готовы.

— Я не спешу, — заметил он, — но и не копайтесь… Будет маловато места вместе с багажом. Не предполагалось, что я повезу мадам Дельбо и малышку. Тошан должен был меня предупредить.

— Ничего, мы потеснимся, — заверила его Эрмин с некоторым раздражением в голосе.

Она боялась, что сорвется, если Пьер будет по всеуслышание критиковать Тошана.

Через час все уже высыпали во двор, Мукки с интересом рассматривал автомобиль на гусеничном ходу. Мадлен стояла рядом, поправляя шерстяную шапочку Лоранс. Нос и щеки девочки раскраснелись на морозе, она нетерпеливо вырывалась.

— Хочу к бабушке Лоре, — повторяла она.

— И я, — подхватила Мари. — А почему мы не едем?

— Очень остроумно! — воскликнул Пьер. — Я загружаю ваш багаж, а это дело непростое. Ну давай, мамзель, залезай первой. К полудню мы должны уже быть в Перибонке.

Эрмин грустно смотрела на головешки, оставшиеся от хижины Талы. Потом взглянула на запертый на все замки дом.

«Когда я сюда вернусь? — спросила она себя. — Мне кажется, я оставляю здесь свои самые прекрасные воспоминания, лучшие часы своей жизни! Тошан, почему ты нас бросил? Мне уже тебя не хватает! Иисусе милосердный, сделай так, чтобы эта война долго не продлилась! У нас все было так замечательно! Теперь я действительно чувствую себя дома, здесь, на берегу реки. Это место так много значит для нас! Мои родители прожили тут несколько недель, сразу после того, как оставили меня на крыльце приходской школы. Тут родились Мукки и мой маленький Виктор».

Ее страдания слегка утихли, но навеки запечатлелись в материнском сердце. В разлуке с мужем Эрмин чувствовала себя гораздо более уязвимой, чем ей до этого представлялось.

— В путь! — воскликнула она, словно торопясь перевернуть страницу истории своей жизни.

Пьер посадил ее рядом с собой. Он тут же начал разговор, хотя его голос заглушался шумом мотора.

— Мы даже не успели посудачить утром! — с сожалением произнес он. — А я хотел рассказать тебе новости о моем семействе.

— Отличная мысль! — согласилась она.

Она просила его не упоминать при детях ни о пожаре в хижине, ни об устрашающей записке, прикрепленной к двери. Он не нарушил договор.

— Не могу пожаловаться, что я несчастлив в семейной жизни, но моя супруга недовольна тем, что меня никогда не бывает дома. Правда, когда я приношу домой толстую пачку долларов, тон у нее меняется. Дети для меня — главное! Хочу, чтобы они были прилично одеты, чтобы получили хорошее образование. Старшая, Алина, уже пошла в школу, буквы все назубок знает. По крайней мере, когда четверо детей, нет опасности, что призовут на военную службу. Это Тошан пошел наперекор всем правилам! Твоему мужу не сидится на месте! Зачем он тебя оставил? Потом пожалеет, уж поверь мне. Большую часть войск отправляют в Европу. Но речь-то идет о солдатах уже подготовленных. А тех, кого набрали в начале зимы, будут несколько месяцев держать в Цитадели. В худшем случае они пройдут серьезную подготовку, военные учения. Но выпало столько снега, что, бьюсь об заклад, новобранцы будут все свободное время играть в карты…

Пьер покачал головой. Эрмин, потрясенная его словами, обернулась. Мадлен загадывала детям загадки. Они были очень возбуждены путешествием. Тала разглядывала мелькавшие перед глазами огромные ели, запорошенные снегом.

— Ты утверждаешь, что мой муж мог бы подождать до весны? — прошептала она. — Не очень-то тактично. Мне и так ужасно грустно, Пьер.

— Извини, — сказал он виновато. — Мне следовало бы помолчать.

Он смотрел на нее несколько мгновений со странным выражением лица. Повисла гнетущая тишина. Когда они наконец доехали до Перибонки, Эрмин почувствовала облегчение. Прежде чем войти на постоялый двор, она полюбовалась величественными очертаниями замерзшего озера Сен-Жан, похожего на бесконечную белую равнину. Она посмотрела в даль и представила себе дорогой ее сердцу поселок-призрак Валь-Жальбер.

«Надеюсь, мы доберемся туда к вечеру! — подумала она. — Я не видела родителей с конца прошлого лета».

Они разместились вокруг обеденного стола. Огромная печь поддерживала приятную температуру. В воздухе плыли ароматы горячего кофе, жареного сала и томившихся на огне овощей. Посетителей было много, в основном мужчины. Почти все разговоры шли о войне. Тревожные известия передавались из уст в уста. До Эрмин несколько раз донеслось имя Гитлера. Она рассеянно наблюдала, как двигается официантка, сменившая милую Грацианну, потом помогла Лоранс справиться с теплым молоком. Ей казалось странным, что она находится здесь, в этой комнате на постоялом дворе, после того как останавливалась в самых роскошных гостиницах Квебека и Соединенных Штатов.