«Сегодня вечером мне жарко! На мне манто из меха куницы. Мужчина, которого я уважаю и который нежно меня любит, со мной рядом. Но я, я вспоминаю другие вечера, когда сидела в санях Жослина, в этих великолепных санях, временами служивших нам кроватью. Ветер проникал под наши одеяла, волчьи крики разрывали мне сердце. Жослин понимал, как мне страшно. Он наклонялся ко мне и разговаривал со мной, как с ребенком. Если нам удавалось найти заброшенную хижину, он устраивал импровизированное ложе. Губами он искал мои губы, накрывал мое тело своим. Господи, ну почему нам было суждено расстаться? Неужели он и правда хотел меня убить, испугавшись, что я могу сойти с ума у него на глазах?»

Взволнованная своими размышлениями, которым не было конца, Лора вдруг ощутила желание прижаться к Хансу. Похоже, он угадал ее намерение, потому что с беспокойством посмотрел на нее.

«Лора, дорогая! — думал он. — Я полагал, что влюблен в Эрмин, но ошибался. Ее великолепный голос и ее доброта очаровали меня. Поцелуи же Лоры дали мне узнать горький, но изысканный вкус страсти. Она так миниатюрна, моя нареченная, так хороша собой! Посторонние находят ее холодной и сдержанной, но тайный огонь течет в ее венах…»

У Эрмин на душе было тяжелее, чем у других. Ей никак не удавалось справиться с разочарованием. Поведение Тошана заставляло ее бояться грядущих месяцев, даже лет. Если не считать первых дней после побега, когда любовь с его стороны казалась ей безграничной, красавец-метис часто вел себя так же авторитарно и бывал так же упрям, как Жозеф Маруа.

«Я ведь совсем немного от него требую! — думала молодая женщина. — Я долго жила в лесах с его матерью, а он на много дней уходил поохотиться или повидать двоюродных братьев. По его желанию мы зовем нашего сына Мукки. Если бы я не заболела от тоски, мы бы не приехали на Рождество в Валь-Жальбер. Настанет лето, и мне придется снова уехать с ним, это даже не обсуждается. Хорошая супруга подчиняется мужу! О, как я на него сердита! Но я его люблю… И он сказал, что в субботу приедет. Целых четыре дня ожидания!»

Закрыв глаза, Эрмин представила момент, когда они останутся наедине. Она наденет ночную сорочку из розового линона, с украшенным кружевом воротом. Если им повезет, сын уже будет спать.

«Любовь моя! — мысленно обратилась она к Тошану. — На этот раз я не выпущу тебя из объятий. Я буду так ласкова, так нежна, что ты не сможешь встать с рассветом, как привык. Я спрячу тебя от всех под одеялами, я никуда тебя не отпущу…»

Но в глубине души Эрмин знала, что эта битва проиграна заранее.

Валь-Жальбер, середина февраля 1933 года

Эрмин вышивала нагрудник для сына. Она решила украсить его цветочным мотивом. Мирей объявила, что на ужин будут блинчики. Дом казался гаванью покоя и тепла. Мукки спал в импровизированном гнезде из подушек на диване.

— Когда злюка-зима вдаль умчится, лето теплое к нам возвратится! — напевала молодая женщина себе под нос.

Шарлотта была в школе. Из пристроенного к кухне сарая доносился стук — Арман колол дрова.

— Оказывается, очень приятно жить в таком большом и удобном доме, — все так же вполголоса сказала сама себе Эрмин.

Накануне, на три недели позже назначенной ранее даты, Лора с Хансом уехали в Роберваль. Сильные снегопады заперли их в Валь-Жальбере.

«Симон уехал с ними в автомобиле; из Роберваля он отправится в Шамбор, а там сядет на поезд. Моя Бетти так плакала вчера… Счастье, что у нее есть крошка Мари!»

В комнату вошла домоправительница. Внимательным взглядом она окинула печь, проверила, в порядке ли мебель, занавеси, безделушки.

— Вам все по нраву, маленькая хозяйка? — шутливо поинтересовалась она и улыбнулась Эрмин.

— Я всем довольна, моя Мирей! Если бы еще Тошан Дельбо постучал в дверь, мое счастье было бы полным!

— Ждать осталось недолго, в субботу он заявится, и я сделаю для него фрикасе из свинины с луком. Давно мсье Клеман не просил его приготовить!

— Тошан, Мирей! Моего мужа зовут Тошан.

— Мне больше по нраву католические имена! — отрезала домоправительница, любуясь заснувшим младенцем. — Я и так пропустила мессу в прошлое воскресенье, так что у меня нет никакого желания болтать по-индейски.

Эрмин улыбнулась. Слова экономки вовсе не казались ей обидными.

— А когда ты подашь блинчики? — спросила она.

— Когда Шарлотта вернется, разумеется!

— Тогда я поднимусь к себе, Мирей! Если Мукки проснется, не страшно. Мне все равно скоро его кормить.

И Эрмин сделала то, что в последнее время делала каждое утро: взяла с фортепиано партитуру и через две ступеньки взбежала вверх по лестнице. Через несколько минут она уже пела.

Мирей слушала, стоя в коридоре первого этажа. Казалось, уютный дом сюринтенданта Лапуанта вибрирует от крыши до фундамента. Голос молодой женщины был таким чистым и сильным, что у домоправительницы слезы навернулись на глаза.

«Вот чудная девчонка! — взволнованно думала она. — Стоило мадам Лоре упорхнуть из дома, как она поет во всю мочь, наша Эрмин. А ведь ее мать была бы счастлива услышать такое пение!»

Импровизированный концерт продолжался. Мирей прослушала арию из «Лакме», потом — из «Мадам Баттерфляй». Мукки проснулся и заворочался, а через пару минут закричал что было сил. Малыш проголодался. Ему недавно исполнилось пять месяцев. Он был пухленький, с круглыми щечками и смуглой кожей. Эрмин тотчас же спустилась в гостиную, напевая себе под нос. Она взяла сына на руки и закружила по комнате. Мальчик залился смехом.

— Ты пела замечательно! — восторженно сказала домоправительница. — Была бы я похитрее, написала бы мадам Лоре и рассказала, чем ты занимаешься в ее отсутствие.

— Мирей, не ворчи на меня! Я все тебе объясню. Не сегодня, на будущей неделе. Мне нужно немного поработать над голосом.

Та, пожав плечами, вернулась в кухню. Эрмин приложила Мукки к груди. Ее тело все еще трепетало от радости, которую она испытывала, когда пела. Эрмин была полностью довольна жизнью. После истории с гонками Тошан попросил у нее прощения за то, что оставил ее в тот вечер одну на набережной. Она простила, опьяненная ласками и проявлениями любви, которыми пары обмениваются в обжигающей тени постели. В такие моменты ее супруг «опускал оружие», оставляя свою гордость за пределами магического круга их объятий. Он клялся, что обожает ее, что они с Мукки — лучшее, что есть у него в жизни.

Наконец вернулась Шарлотта, оставив пару снегоступов на крыльце дома. Девочка стала для Эрмин наперсницей, обладающей поистине ценным качеством: понимала и поддерживала все ее задумки, даже самые дерзкие. Она подбежала к Эрмин и спросила шепотом:

— Ты повторяла арии?

— Да, но… Мирей не может понять, что происходит.

— Может, лучше сказать ей, что в будущий понедельник мы едем в Квебек? — предложила Шарлотта.

— Я скажу в воскресенье вечером, когда Тошан уедет обратно на лесопилку. У меня еще есть время порепетировать. Если уж я решилась пройти прослушивание в Капитолии, то нужно подготовиться как можно лучше.

Это был их общий секрет. В отсутствие Лоры и Ханса они приступили к осуществлению своего смелого плана. Шарлотта была на седьмом небе от счастья.

— Мимин, так мило с твоей стороны взять меня с собой! Я уже ездила в Монреаль на операцию с твоей мамой, но с тобой путешествовать мне нравится намного больше! На переменке я составила список вещей, которые нужно взять с собой: варежки, шарфики, бутыль-термос с кофе, погремушку для Мукки.

— Чш-ш-ш! — оборвала ее Эрмин.

В комнату вошла Мирей и поставила поднос на столик.

— Полдник на столе, милые дамы-заговорщицы, — сказала она. — Из кухни я слышала, что вы о чем-то шепчетесь. Не знаю, что вы задумали, но, надеюсь, мне это не повредит.

Шарлотта прыснула, Эрмин, сама невинность, ласково посмотрела на домоправительницу. Обе уже видели себя сидящими в поезде, через огромные снежные просторы стремящемся в Квебек.

«Я приняла решение, — думала молодая женщина. — Я пройду прослушивание, хотя бы раз, и буду знать, так ли я талантлива, как не устает повторять мсье Дюплесси. Я должна это сделать. Так мне будет спокойнее».

Она тихонько погладила свой животик под шерстяной шалью. Несколько дней назад она убедилась в том, что ожидает второго малыша. Это заставляло ее, расправив крылья, искать ответ на свой вопрос за пределами Валь-Жальбера.

«Тошан так обрадуется, узнав, что скоро снова станет папой, что простит мне мою эскападу. Как и Мукки, малыш родится в сентябре».

Вместе с новой беременностью Эрмин обрела уверенность: никакое предложение от импресарио или директора театра не заставит ее предпочесть сцену семейному счастью. По крайней мере, она искренне в это верила.

Глава 4

Путешественницы

Валь-Жальбер, воскресенье, 19 февраля 1933 года

Близился вечер, и Тошан, как обычно, стал собираться в обратный путь. Он уже запряг собак, и они в нетерпении поскуливали у крыльца. Эрмин всегда провожала мужа. Молодая женщина торопливо натянула шубку, голову покрыла шерстяным шарфом. Она хотела убедиться, что он не забыл печенье, которое испекла для него Мирей, и комплект сменного белья. Молодая чета в полной мере насладилась этой парой дней, проведенных в обществе друг друга. Много часов провели они в своей спальне, играя с сыном и занимаясь любовью. Как и говорила Лора, Тошану нравилось, что в доме они с Эрмин одни. Присутствие Шарлотты и Мирей их совсем не стесняло, поскольку девочка умела быть неназойливой, а Мирей почти не выходила из кухни.

— Все, пора ехать! — сказал он, натягивая варежки. — Я приеду на лесопилку и сразу лягу спать. Остальные парни к этому времени уже будут видеть десятый сон.

— Будь осторожен! — попросила она.

Тошан вздрогнул. В голосе жены он уловил веселую нотку, хотя обычно Эрмин, провожая его, выглядела грустной и в глазах у нее стояли слезы.

— Сдается мне, ты не так уж расстроена моим отъездом! — с подозрением заметил он.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась молодая женщина. — Просто я понемногу привыкаю. Я не единственная жена в этих краях, чей супруг целую неделю работает вдалеке от дома. И потом, нам так хорошо было вместе в эти два дня!

Обняв Тошана, Эрмин подкрепила свои слова нежным поцелуем.

— Ты какая-то странная, — не сдавался он. — Нервничаешь, смеешься невпопад…

— Тебе больше понравилось бы, если бы я плакала? — пошутила она. — Я нахожу себе занятие, когда тебя нет дома. Мукки становится таким забавным! Лепечет, пытается сесть! Он дарит мне столько радости!

Тошан покачал головой. Слова супруги не убедили его. Внезапно он впервые осознал, что его жена много дней подряд бывает предоставлена сама себе, ходит куда захочет и делает что ей вздумается. В нем взыграла ревность.

— Ты ни с кем не видишься? — спросил он строго.

— Конечно, вижусь! — игриво отозвалась Эрмин. — С Бетти и ее малышкой и с Эдмоном, он часто сопровождает мать, когда она вечером идет ко мне в гости. Тошан, я так тебя люблю! Как ты мог подумать такое?

Молодая женщина сделала вид, что поправляет чулок. Внезапно ей стало стыдно за то, что она задумала это путешествие в Квебек. Раньше она и подумать не могла о том, чтобы соврать Тошану, а теперь намеревалась его обмануть.

«Я все ему расскажу в будущее воскресенье, — успокоила себя Эрмин. — Если я посвящу его в свои планы сейчас, он запретит мне ехать. Ничего не сказать — это ведь не то же самое, что соврать, верно?»

Подобный образ мыслей раньше был ей абсолютно не свойственен. Сестры конгрегации Нотр-Дам-дю-Бон-Консей привили своей воспитаннице такие черты, как милосердие, честность и порядочность. Возмущение, назревшее в ней, было порождено чередой досадных обстоятельств и потаенных печалей. Супруг, хотя искренне любил ее, оказался человеком авторитарным и не слишком щедрым на милые знаки внимания, которые так ценят и так ждут от своих мужей жены. Что до Лоры, то настроение у нее менялось, казалось бы, без всякого повода: сейчас она ласковая и внимательная, а через час — раздражительная и обеспокоенная…

«Я просто хочу немного развлечься, в этом нет ничего плохого. И Шарлотта так радуется предстоящей поездке!»

— Эрмин, посмотри на меня! — приказал Тошан.

Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. Охваченная волнением, к которому примешивались угрызения совести, молодая женщина вдруг всхлипнула.

— Я не посылала тебя работать в Ривербенд! — сказала она. — Я умоляла тебя остаться со мной и сыном, но ты гордый, ты искал себе работу!

— Зачем ты гладила синее платье сегодня утром? — не обращая внимания на ее слова, спросил Тошан. — То самое, что надевала к рождественской мессе?