Началось настоящее столпотворение. Некоторые пассажиры решили непременно сесть в первую же повозку, поэтому стали судорожно хватать свои вещи, в то время как остальные собирались не спеша и возмущались, когда их просили поторопиться. И все же атмосфера оставалась дружелюбной, что очень удивило Эрмин, ведь ей совсем не хотелось ни улыбаться, ни разговаривать с окружающими.

«Господи, это знак судьбы, — сказала она себе. — Кажется, мне нельзя ехать в Квебек, я просто не должна была туда ехать! И вот теперь я наказана!»

Шарлотта встала. Личико у нее было испуганное. Ее короткие черные косички и орехового цвета глаза привлекли внимание аккордеониста.

— Ты ведь не станешь плакать, верно? — воскликнул он. — Даю тебе слово: на рассвете господин локомотив поедет дальше, пуская большие клубы дыма…

— Я не маленькая, мсье, я не стану плакать, — негромко сказала на это девочка. — Я уже ездила до самого Монреаля!

Старик присвистнул с уважением и удалился. Эрмин, в каждой руке у которой было по чемодану, беспомощно посмотрела на детскую коляску. Какой-то юноша предложил ей помощь. Пассажиры поддерживали друг друга из чувства солидарности и были уверены, что их без содействия тоже не оставят.

За окнами состава сгущались сумерки. Между стволами деревьев танцевали огоньки. Сквозь завывания ветра, так похожие на волчий вой, пробился перезвон бубенчиков. В тот момент, когда Эрмин ступила на свежий снег, подъехала большая повозка, запряженная крепкой черной лошадью.

— Лолотта! — позвала молодая женщина. — Держи Мукки крепко и не отставай от меня ни на шаг! Я не хочу тебя потерять!

Девочка пообещала. Ей было тяжело держать мальчика на руках, но она не хотела жаловаться.

Повозку взяли штурмом. Эрмин попыталась усадить Шарлотту, когда двое молодых людей, без сомнения, пьяных, оттолкнули их. Молодая женщина сделала шаг назад, споткнулась о чемодан и тяжело упала на спину.

— Мимин, ты цела? — испуганно спросила Шарлотта.

— Цела, не волнуйся! Осторожно, отойди в сторону!

Подошла большая лошадь, которой правил сидевший на переднем сиденье мужчина. Секунда — и эта, вторая по счету, повозка уже не могла вместить больше ни одного пассажира. Ни Эрмин с ребенком, ни Шарлотта не нашли бы в ней для себя места.

— Подождите, сейчас подъедет грузовик! — крикнул кто-то.

Девочка помогла Эрмин подняться. Из ниоткуда перед ними появился грузовик с гусеницами вместо колес. Мукки, который замерз и испугался воя ветра и окружающего их гама, заплакал что было мочи.

— На этот раз, дорогая, нужно успеть! — шепнула молодая женщина на ухо своей подопечной. — Бог с ней, с коляской, я оставлю ее здесь, если понадобится. Как же все-таки холодно!

Это место внушало Эрмин инстинктивный страх. Высокие ели северного леса закружились в адском танце, словно готовые разбиться на мельчайшие кусочки. С мрачного неба падал густой колючий снег.

— Господи, помоги! — тихо взмолилась Эрмин, возвращаясь к реальности.

Ее соседка по купе теребила молодую женщину за рукав:

— Поторопитесь, мадам! Мои дети уже в грузовике. Я помогла сесть туда же вашей девочке с малышом.

Движением толпы женщину отнесло прямо к подножке грузовика, а Эрмин в очередной раз оттолкнули назад. Она не имела привычки расталкивать других локтями, чтобы добиться своего, — монахини воспитали в ней, наряду с вежливостью, также и смирение. Не прошло и минуты, как она, не веря собственным глазам, стояла и смотрела на отъезжающий грузовик.

— Шарлотта! — позвала молодая женщина. — Шарлотта, не бойся! Я скоро приеду!

Но в набившейся в грузовик массе людей она не увидела девочки. Плача от беспокойства и нервозности, она посмотрела по сторонам в поисках другого транспорта. Крепкие мужчины, нагруженные чемоданами, иногда на лыжах, шли вдоль рельсов в направлении Лак-Эдуара.

— Идти лучше, чем стоять, мадам! — обратился к Эрмин элегантно одетый человек лет шестидесяти, который опирался на трость. — Так вы скорее согреетесь!

Эрмин отвернулась. Ей было стыдно за слезы и за свой каприз с поездкой, принесший им с Шарлоттой столько неприятностей. Она старалась не думать о Тошане и матери, которым, естественно, и в голову не приходило, что она в этот снежный вечер торчит где-то в Мориси[19], недалеко от поселка Лак-Эдуар.

Какой-то подросток положил руку ей на плечо, чтобы привлечь ее внимание:

— Мадемуазель, не бойтесь, сейчас подъедет на санях мой отец. Он послал меня вперед, чтобы успокоить оставшихся пассажиров. Говорят, в вагоне, который шел следом за локомотивом, есть раненые.

— Спасибо, это очень мило с вашей стороны, — с трудом проговорила Эрмин. — Так вышло, что мой сын, а ему всего пять месяцев, уехал в другой повозке. Вы представляете, как я беспокоюсь! За ним присматривает подруга, но мне страшно…

Она не стала уточнять, кем ей приходится Шарлотта и сколько ей лет.

— Я позабочусь о вас, — заверил ее мальчик. — Где ваши чемоданы? Вот эти? В санатории вам будет уютно. Здание там просторное, места хватит всем. Счастье еще, что поезд не заполнен под завязку! Последние несколько вагонов — товарные.

Сочувственное отношение мальчика успокоило Эрмин, и она решила никуда от него не отходить. Где-то залаяли собаки.

— А вот и отцовская упряжка, — сказал мальчик. — Не переживайте, все образуется, мадам!

Молодая женщина устроилась в санях, на своих чемоданах. Она оказалась между пышнотелой дамой, ни на секунду не перестававшей ругаться и осыпать всех и вся упреками, и ее мужем, кончики русых усов которого превратились в крохотные сосульки. Супружеская чета переговаривалась очень громко, стараясь перекричать завывания ветра.

— Почему это мы должны ночевать в санатории? Им нужно было разместить нас в другом месте. Не хватало нам заразиться туберкулезом!

— Нас поместят отдельно от больных, Вельдиния! — отрезал ее супруг. — Нас наверняка положат спать на стульях в столовой!

— Телесфор, это с каких же пор больным нет доступа в столовую? — спросила она. — Не хватало еще, чтобы нам подали их посуду!

В газете «La Presse», которую регулярно покупал Ханс Цале, Эрмин прочла однажды, что туберкулез — настоящий бич бедных кварталов Квебека. Уже несколько десятков лет болезнь опустошала поселения рабочих и фермеров, не говоря уже о семьях городских бедняков, живущих в антисанитарных условиях. Больше всего больных было в Монреале. По данным статистики, в регионе озера Сен-Жан случаев заболевания было намного меньше. Лора рассказывала дочери, что одна из ее старших сестер, там, в Бельгии, умерла от легочной чахотки в возрасте четырнадцати лет.

«Господи милосердный! — подумала она. — Что, если мой маленький Мукки заразится туберкулезом? Это будет моя вина! Как я могла поступить так неразумно!»

В сани сел четвертый пассажир. Это была высокая худая женщина, производившая впечатление существа слабого. Из-под серого шерстяного платка выбивались светло-каштановые волосы. На лице с правильными чертами читалась печаль, но печаль светлая, улыбчивая. Взгляд ее карих глаз остановился на Эрмин.

— Нужно возблагодарить Господа за то, что подобные заведения существуют, мадам, — заявила она строгим голосом, обращаясь к женщине по имени Вельдиния. — И относиться с сочувствием к его обитателям. Совсем невесело проводить много месяцев, а то и лет вдали от семьи и друзей. Увы, я знаю, как это бывает! В детстве у меня было легочное заболевание, меня увезли от родителей и поместили в санаторий. Это было во Франции, я родом из Шаранты. Я никогда этого не забуду. Мне, маленькой девочке, казалось, что меня все бросили. И я думала, что никогда не выйду из этого ужасного заведения. Я боялась, что умру, — персонал не слишком стеснялся в выражениях в присутствии детей. Пять лет назад у меня был рецидив. На этот раз я жила в Лак-Эдуаре. Знали бы вы, сколько душераздирающих сцен мне довелось увидеть! Отцам семейств приходилось покидать дома, супруг и детей, чтобы оказаться взаперти, без всякой надежды на выздоровление. Медицина перед туберкулезом бессильна. От него нет лекарств, но прохладный свежий воздух, отдых и правильная диета иногда заставляют болезнь на время отступить.

Эрмин услышала не все, а только основное: мешал постоянный шум. Правильная речь женщины, совершенно лишенная местного акцента, свидетельствовала о неплохом образовании.

— Почему вы направляетесь в Квебек, мадам? — вежливо спросила Эрмин. — Моя мать приехала из Бельгии, ей тогда было двадцать.

— Элементарное стечение обстоятельств, мадемуазель. Двоюродная сестра, которую я люблю, как родную, переехала в Шамбор. О, это интересная история, надо бы мне ее вам рассказать! Если быть краткой, то она написала мне в письме, что мне в Канаде непременно понравится. И оказалась права. Я стала штатным корреспондентом газеты «La Presse» в Квебеке. А я вас знаю! Новогодние праздники я провела у кузины и слышала, как вы пели в церкви, накануне Рождества. Это было великолепно! У вас исключительно красивый голос.

Столь лестное замечание заставило Вельдинию и Телесфора присмотреться к Эрмин повнимательнее. Та смутилась.

— Благодарю вас, мадам…

— Называйте меня Бадетта, — с улыбкой поправила женщина. — Да-да, Бадетта — друг всех малышей, бедняков и стариков тоже! Я люблю слушать людей, люблю, когда они поверяют мне свои воспоминания и смешные случаи из своего прошлого. Знали бы вы почему… Я буду рада продолжить этот разговор в тепле. На таком ветру не поболтаешь!

Собаки с трудом тянули тяжело груженные сани. Наконец они выехали на открытое место. На снегу виднелись отпечатки множества ног и колес. Грузовик на гусеничном ходу как раз поворачивал обратно к поселку. На фоне морозной ночи вырисовывалось большое здание с пристройкой и многочисленными окнами, большинство из которых были освещены.

Туберкулезный санаторий построили в 1904 году на некотором расстоянии от поселка, на берегу озера. Эрмин стала оглядываться по сторонам, ей не терпелось найти Шарлотту и Мукки. Она почти бегом ворвалась в холл. Там ее любезным жестом поприветствовала монахиня, вид у которой был озабоченный: наплыв путешественников нарушил привычный порядок.

— Простите, сестра, а где пассажиры поезда? — спросила Эрмин. — Я ищу девочку с грудным младенцем!

— Идите в столовую, прямо по коридору, мадам.

— Спасибо!

Эрмин не видела и не слышала ничего вокруг, даже не почувствовала приятного тепла, не заметила яркого света электрических ламп. Столовая походила на растревоженный пчелиный улей. Напрасно вторая монахиня призывала путешественников к порядку — несколько десятков человек были заняты тем, что устраивали свой багаж вдоль стен, расталкивая скамьи и стулья.

— Эрмин!

Шарлотта пыталась пробиться к ней, прижимая к себе Мукки. Эрмин опустилась на колени и обняла обоих. Мальчик надрывался сердитым криком и был весь красный.

— Думаю, он сильно проголодался, — пояснила девочка. — Одна дама хотела дать ему сладкой водички, но я отказалась. Не знаю, хорошо ли это для Мукки.

— О дорогая! Я так беспокоилась, когда мы оторвались друг от друга! Но теперь все в порядке, я с вами. Я покормлю его!

Среди пассажиров поезда было довольно много мужчин и мальчиков-подростков. Многие взрослые, обрадовавшись, что оказались в тепле с перспективой горячего ужина, достали курево. Монахиня по очереди подходила к каждому курильщику и запрещала зажигать сигареты, а если это было уже сделано, приказывала погасить немедленно.

— Подумайте о наших больных! — повторяла она с возмущением. — Нам придется кормить здесь всех, по крайней мере, самых крепких. Курить в столовой строжайшим образом запрещено!

Эрмин, прижимая исходящего криком сына к груди, подошла к двойной двери со стеклом. Испытывая настоятельную потребность где-нибудь уединиться и спокойно покормить ребенка, она вошла в помещение кухни, по всей видимости, пустое. Шарлотта последовала за старшей подругой. На огромной печи стояли не менее огромные кастрюли, распространяя аппетитный аромат тихо кипящего супа.

— Жаль, если я кому-нибудь помешаю, но делать нечего, — шепотом сказала Эрмин, усаживаясь на табурет.

Проголодавшаяся и усталая, Шарлотта рассматривала развешенную на гвоздях кухонную посуду из белой жести. Она очень испугалась, оказавшись одна в толпе чужих людей. Прерывистое дыхание девочки было тому доказательством.

— Моя дорогая крошка, мне так жаль! — сказала молодая женщина, прикладывая сына к груди. — Из-за меня ты натерпелась такого страха! Я очень корю себя за это. Моя вина, что все так получилось!

— Нет, это я виновата! — заявила Шарлотта. — Это я умоляла тебя поехать в Квебек. Я без конца говорила об этой поездке. Если бы не я, ты бы осталась в Валь-Жальбере, в тепле и покое.